Бесс намеревался дать сражение на равнине возле Каспийских Врат – узкого прохода между горами и морем. Самозваный шах торопился выбраться из предгорьев, но пехота и слоны замедлял его продвижение. Боясь, что персы первыми займут выгодную позицию, запрут его в предгорьях и не дадут воспользоваться преимуществом в виде более многочисленной конницы и слонов, Артахшасса разделил свое войско. Он послал вперед крупный отряд под командованием Сатибарзана для того, чтобы шахраб Арии встал лагерем в восточном устье Врат и не позволил персам продвинуться дальше. Расчет был на то, что Дарайавауш, наткнувшись на противника, не станет атаковать сходу, ничего не зная о его численности. Бесс прекрасно знал о нерешительности шахиншаха, но не учел, что в этот раз Кодомана подзуживали энергичные Мазей и Набарзан. Первый жаждал крови Бесса, похитителя Статиры, которую обещали ему, шахрабу Вавилонии, в жены. Рвение второго объяснялось опаской, которую внушал хазарапатише Артабаз, вновь пользовавшийся милостями повелителя. Девять сыновей старого интригана один за другим получали государственные должности, и это чрезвычайно беспокоило хазарапатишу. Мудрые советы шахиншаху на короткой победоносной войне представлялись Набарзану отличным способом восстановить пошатнувшееся влияние.
   Персы шли быстро и опередили бактрийцев. Бесс переоценил способности Сатибарзана и стойкость его воинов. Когда шахраб Арии достиг моря, Дарайавауш уже прошел Вратами и сходу обрушился на врага. В скоротечном сражении отряд Сатибарзана был разгромлен, а сам он угодил в плен. Войско Бесса, долго петлявшее в отрогах гор, только-только достигло гирканской степи и встало лагерем. Вскоре разъезды заметили персов. Стало понятно, что сражение состоится со дня на день.
   Дарайавауш созвал военный совет. Шахрабы и военачальники были уверены, что легко разобьют мятежников, однако Набарзан, взявший слово, заставил шахиншаха засомневаться в благополучном исходе дела.
   – Великий государь, твои храбрые воины, да пребудет с ними милость Ахура Мазды, да наполнит их души отвагой Вэрэтрагна, несомненно одержат победу. Однако здесь есть одна сложность. Конечно, я надеюсь, что самозванца приволокут под твои грозные очи на аркане, но всем нам хорошо известна трусливая натура Бесса. Боюсь, этот шакал, увидев разгром своих приспешников, нагадит под себя и бежит раньше, чем мы сможем схватить его. А куда он может бежать?
   – Куда? – раздраженно бросил Мазей, – в Бактрию, конечно.
   – Не совсем, почтеннейший Мазей. До Бактрии еще далеко. Изменник спрячется в Сузии.
   – И что?
   – А то, что именно там он держит семью величайшего из величайших.
   – Откуда ты знаешь? – удивился шахраб Вавилонии.
   – Мне стало известно о том от молодого Гистана, сына почтенного Вакшунварта. Отец сего достойного юноши вынужден был подчиниться мятежнику, но тяготится его властью и горит желанием оказать помощь своему законному повелителю.
   – Это может быть уловкой, – прошамкал старый Артабаз, – не слишком ли ты быстро, почтенный Набарзан, поспешил поверить слуге предателя?
   – Не слишком, уважаемый Артабаз, – процедил хазарапатиша, даже не взглянув на своего врага, – помимо Гистана, у меня есть еще верные люди, сообщающие о том, что происходит в стане мятежников. Семья повелителя в Сузии. Это совершенно точно.
   – И чем же тебя сие беспокоит, досточтимый Набарзан, – недоуменно поинтересовался Мазей, – тем быстрее мы освободим их. Не придется до самой Бактрии страшиться за судьбу пленниц.
   – Нет, уважаемый Мазей. Если Бесс улизнет в битве и раньше нас прискачет в Сузию, то случится именно то, чего ты хотел бы избежать. Он увезет заложниц. Или убьет их. Так и будем бесконечно гоняться за ним по горам и степям.
   Набарзан посмотрел на шахиншаха. Дарайавауш слушал молча, сдвинув брови, только костяшки пальцев, сжимающих резные подлокотники кресла, побелели.
   – Что ты предлагаешь? – спросил Артабаз.
   Набарзан даже ухом не повел. Чуть опустив глаза, искоса следя за выражением лица повелителя, он ждал позволения продолжать.
   – Говори, Набарзан, – разрешил Дарайавауш, – что ты предлагаешь?
   – Перед сражением надо отсечь Бессу путь к отступлению. Перерезать ему единственную дорогу на Сузию.
   – Как? – спросил шахраб Гиркании Фратаферн.
   – Провести отряд горными тропами и выйти ему в тыл, – быстро ответил Фарнабаз, единственный из сыновей Артабаза, присутствовавший на совете.
   «Соображает, щенок».
   Набарзан поморщился.
   – Почтенный Фарнабаз прав, именно это я и собирался предложить. Но он не сказал всего. Если великий государь позволит мне, я возьму отряд отборных всадников и, совершив обход той же тропой, не вступая в сражение, устремлюсь в Сузию и освобожу царственных пленниц.
   – Какой в том смысл? – спросил Фарнабаз, – если наши воины и так преградят путь Бессу и захватят его?
   – Здесь я согласен с хазарапатишей, чья выдающаяся хитрость и предусмотрительность поистине не позволяют выбрать мужа более достойного сего титула, – сказал Мазей, – самозванец изворотлив, удача на войне изменчива. Не стоит складывать все яйца в одну корзину. Тем более, когда речь идет о семье величайшего. Пусть Набарзан исполнит свой план в точности. В конце концов, если удача улыбнется нам, и мы поймаем Бесса уже здесь, хазарапатиша всего лишь быстрее доставит пленниц.
   – Я согласен, – объявил шахиншах, – действуй, Набарзан.
   Хазарапатиша поклонился. Он даже не стал возражать против того, что командовать отрядом наемников и «бессмертных» поставили сыновей ненавистного ему Артабаза.
   Однако человек предполагает, а боги часто склонны посмеяться над его надеждами. Ловчая сеть оказалась недостаточно надежной и зверь ускользнул. Ариобарзан и Кофен не приволокли Бесса на аркане. Мятежник, обладавший тонким чутьем на западню, моментально сообразил, что запахло жареным и, бросив большую часть войска на произвол судьбы, ушел на юго-восток.
   До Сузии ему нужно было пройти восемьдесят пять парасангов. Идя навстречу Кодоману, войско преодолело этот путь за пятнадцать дней. Набарзан и преследовавший его по пятам Бесс (о том не подозревавший), не жалели коней и встретили в дороге одиннадцать рассветов.
   Первоначально Набарзан опережал Бесса почти на день, но в конце пути мятежник, которого гнал страх, сократил отставание до всего четырех часов.
   В Сузию хазарапатиша вошел безо всякого боя. В этом ему помог молодой Гистан, которого узнали и впустили беспрепятственно. Когда союзники отправились в поход, в городе осталось три сотни воинов Сатибарзана и еще сотня дружинников Бесса. Сопротивление оказали лишь последние. Их перебили довольно быстро, а люди Сатибарзана даже не поняли, что происходит. Оставленные для поддержания общественного порядка, они большей частью были разбросаны по городу или отдыхали, потому и не смогли организоваться против персов сразу.
   Набарзан освободил пленниц, их не пришлось искать долго. Семья шахиншаха содержалась, согласно достоинству царственных женщин в резиденции шахраба. Исполнив задание, хазарапатиша собирался отправиться в обратный путь. Он намеревался сделать небольшой крюк, дабы не нарваться на отступавших бактрийцев, поскольку сомневался в том, что сыновья Артабаза смогут задержать их. Говоря откровенно, Набарзан надеялся, что именно так и случится. Однако в Сузии ему пришлось задержаться. Его люди меняли загнанных лошадей, отнимая свежих у местных жителей, и набивали сумы припасами для многодневного перехода навстречу победоносному войску Дарайавауша.
   И тут в город ворвался Бесс.
   С поля боя мятежник увел почти пять тысяч человек, но, спеша укрыться в Сузии, он так гнал коней, что у границ Арии его сопровождала всего тысяча всадников. Остальные отстали.
   Увидев персов, самозванец даже удивиться не успел. Завязался бой.
   Воины Бесса не ожидали встретить врага и не облачились в доспехи. Набарзан, напротив, ждал и поэтому его арштибара встретили бактрийцев в железной чешуе. Людей хазарапатиши было вдвое больше. Все преимущества на его стороне. Победа близка, как никогда, только руку протяни, а там, как из рога изобилия посыплются милости шахиншаха. Вот только ветреная удача внезапно отвернулась от всесильного придворного.
   Набарзан собирался покинуть город через западные ворота, однако его задержала потасовка с местными из-за лошадей. Ограбленных горожан поддержали воины Сатибарзана, часть которых спешащий Набарзан просто разогнал по домам, разоружив лишь немногих, попавшихся под руку. Именно эти, сохранившие верность своему господину воины, впустили в город Бесса, когда его отряд оказался у северных ворот. Самозванец сразу понял, что происходит в городе. Подсознательно он ожидал чего-то подобного, потому и торопился.
   Бактрийцы схватились за луки и мечи. Часть арштибара уже покинула Сузию, сопровождая возок, в котором ехала мать Дарайавауша, Сисигамбис, вместе со старшей внучкой, Статирой[19]. Два других возка, подготовленных для жены шахиншаха с младшей дочерью и его восьмилетним сыном Охом, а так же их прислуги, еще оставались в черте города, когда на персов налетели бактрийцы.

       [19] Статирой так же звали жену Дария. Некоторые античные историки, говоря о его старшей дочери, называют ее Барсиной (при этом возникает путаница, ибо так звали еще и вдову Мемнона, ставшую любовницей Александра и родившую ему сына – Геракла). Есть мнение, что это имя дочь Дария носила в девичестве, а после замужества с Александром, ее поименовали в честь умершей матери. Здесь принято иное допущение – Барсиной будет зваться младшая дочь царя царей.

Во "Фракийце" я уже делал парочку таких - два дятла, Койон и Гундосый. Я их там всех люблю - адреналинового наркомана Аристида, "оппозиционера" Дракила, всезнающего оптимиста Барбата, "пьяного бога" Алатриона, самоуверенного "тролля" Эвдора. Избежать самоповтора будет непросто.
Та книга лучше во всех отношениях, хотя и первый блин. Она ориентирована на персонажей, эта - на "реконструкцию эпика". Все три книги, которые я написал (считая Мегиддо) - разные.

------------------------------

Местные, увидев шаха Артахшассу, воодушевились (они не сразу заметили, что бактрийцев гораздо меньше) и навалились на персов. Арштибара угодили в западню, их расстреливали из луков с крыш и забрасывали камнями и черепицей. Однако их было больше и они, понеся потери, все же смогли вырваться из восставшего города.
   Набарзан окунулся в самую гущу схватки и отступил последним, когда заложники покинули Сузию. Удалившись на безопасное расстояние, он плевался и бранился, черными словами понося Бесса, но возвращаться, дабы отбить город, не рискнул. В драке ему не удалось оценить, как следует, сколько у самозванца людей, к тому же он справедливо рассудил, что число мятежников еще может увеличиться. Что ж, хоть и не удалось приволочь ублюдка на аркане, но в целом план удался. Бесс еще получит свое, но и без его поимки есть повод для торжества. И в этот момент к хазарапатише приблизился его поверенный, Багавир. Белый, как мел.
   – Господин… там…
   – Что случилось? – сдвинул брови Набарзан.
   – Там… – пролепетал Багавир, в одночасье ставший ниже ростом, – госпожа…
   – Что с ней? – похолодел хазарапатиша и рванулся к возку.
   Когда он подбежал к нему, сердце почти остановилось: возок был изрешечен стрелами. Наплевав на этикет и необходимость почтительного отношения к царственным особам, Набарзан бесцеремонно откинул полог и… упал на колени. Ноги не удержали его, словно были сделаны из птичьего пуха.
   Зареванная Барсина, не в силах вымолвить ни слова, укачивала на коленях голову матери. Статира была мертва: бактрийская стрела, прошив полог, вонзилась ей под левую грудь. Дочь избежала ран чудом.
   К возку рвался плачущий Ох, его не пускал седобородый дядька, разделивший с семьей шахиншаха тяготы плена. Старый воин обнимал мальчика за плечи и гладил по спине.
   – Да не покачнется под тобою мост Чинвад, госпожа… – прошептал Набарзан.
   Дальнейшие события хазарапатиша помнил смутно. Обратную дорогу словно туманом заволокло. Отряд прибыл в ставку шахиншаха через двадцать дней. Все это время Дарайавауш не находил себе места. Он не пустился в погоню за Бессом, отправил Мазея с большей частью войска.
   Возвращение хазарапатиши нанесло повелителю половины мира такой удар, что он, едва найдя в себе силы обнять мать и детей, слег. Набарзан старался не показываться шахиншаху на глаза, а потом вдруг обнаружил, что старый пень Артабаз изыскал правильные слова, дабы поддержать повелителя в сию трудную минуту, а своего вернейшего охранителя трона Дарайавауш не желает видеть.
   Над головой Набарзана сгущались тучи. Его обязанности совершенно открыто начал исполнять Фарнабаз. Хазарапатиша все понял. Незаметно удавят или подсыплют яд. Скорее всего, старый интриган провернет это дело, не ставя в известность величайшего. Зачем тому знать? Начнет колебаться, вспомнит о милосердии. Отходчив шахиншах.
   Надо бежать. Но куда? Восток закрыт для Набарзана, к тому же там его никто не приютит. Мазей спалил Сузию дотла, вырезав жителей. Бесс опять скрылся. Войско двинулось в Бактрию. Безутешный вдовец полностью свалил дела войны на своего будущего зятя. Нет, мятежникам конец. Куда бежать? Может, в Египет?
   Египет напоминал сейчас потревоженный муравейник. Или осиный рой. Или котел с закипающей водой. После смерти Сабака и получении известий о восстании на востоке, новый шахраб, Мазак, столкнулся с открытым неповиновением номархов. Кроме того поползли слухи о том, что в Нубии заявил о своих правах на престол внук Нектанеба, последнего свергнутого фараона.
   Нет, в Египте делать нечего. Как и в Мидии, Гиркании… Неизвестно, как отнесется к его появлению шахраб Армении Оронт. Пожалуй, укрыться можно только в Каппадокии у Ариарата. Там, на границе с землями, захваченными Одноглазым, он сможет перевести дух, обдумать создавшееся положение и незаметно начать готовить своим врагам ответный удар.
   Набарзан бежал к Ариарату. Опытный матерый волк, он запутал свои следы и Артабаз с сыновьями так не смогли выяснить, куда делся их враг.
   
   А на востоке, тем временем, произошло следующее.
   Бесс взбаламутил Бактрию, пытаясь поднять весь народ на восстание. Он начал «скифскую» войну, опустошая цветущие земли на пути Мазея, засыпая или отравляя колодцы, угоняя скот. Это вызвало возмущение бактрийцев, а князей, способных обуздать народ, за спиной Бесса почти не осталось. Самозванцу пришлось покинуть Бактрию, ища укрытия в Согдиане. Сюда же вернулся прорвавшийся Спантамано. Он тоже стал поднимать народ на борьбу с персами, но вовсе не за дело Бесса.
   Артахшасса решил запереться на Согдийской Скале, неприступной крепости, где надеялся просидеть достаточно долго, но не успел добраться до нее. Почти лишившийся сторонников, он попал в руки Спантамано.
   Тем временем Мазей вошел в Бактрию. Еще в Гиркании шахиншах принял решение отдать эту шахру выразившему покорность Вакшунварту, нарушив вековой обычай, согласно которому Бактрией управляли только Ахемениды. Впрочем, это решение было навязано Дарайаваушу Артабазом. Убитый горем шахиншах почти полностью устранился от государственных дел и внял совету старого придворного, который предложил посадить бактрийского князя на прочную цепь. Но где такую взять?
   Была у Вакшунварта дочь, юная красавица Рокшанек. Князь в ней души не чаял. Вот ее-то и присмотрел Артабаз для своего сына Фарнабаза, который после бегства Набарзана, обвиненного во всех смертных грехах, принял хазарапат.
   Вакшунварт согласился. Рокшанек была еще мала для замужества, но ее все равно увезли в Вавилон. Пусть невеста до свадьбы года три поживет на новом месте. Пообвыкнет. Хоть и не по обычаям сие, но тут уж государственное дело. Куда деваться.
   Спантамано решил поторговаться с Мазеем и предложил ему Бесса в обмен на независимость Согдианы. Неравноценный размен. Мазей пересек Окс[20] в намерении примерно наказать наглеца. Однако тот оказался неуловим. Шахраб Вавилонии полгода гонялся за ним по горам и долинам, пока, наконец, не загнал на Согдийскую Скалу, где ранее собирался отсидеться неудачливый Бесс.
   Началась осада, которая длилась несколько месяцев. Припасов у Спантамано с лихвой хватало на пару лет, а никаким штурмом взять его было невозможно. Скала неприступна. Крылатых воинов у Мазея не нашлось.
   Наконец, зятю шахиншаха окончательно надоела эта мышиная возня на краю света, и он уехал, взвалив все военные дела на Вакшунварта. Перед отъездом Мазей ограбил Бактрию, взыскав подати за два года смуты в двойном размере. Он даже не оставил бактрийцу своих войск. Справляйся, дескать, своими силами, шахраб.
   Вакшунварт не горел желанием воевать и, как только его оставили без присмотра, снял осаду и ушел в Бактрию. Сил возвратить Согдиану под крыло человекоорла[21] у него не было. Спантамано добился независимости.
   Бактрийцы с завистью поглядывали на успехи северных соседей, а так же на Арахосию с Дрангианой, куда персы просто не пошли. Смотрели и все чаще задумывались о том, что пора бы и им сбросить ярмо Ахеменидов раз и навсегда.
   И сбросили. Три года спустя, хитрый Хориен, пересидевший почти всю смуту в стороне, сверг Вакшунварта и провозгласил себя шахом.
   Дарайавауш предпринял еще одну попытку возвратить потерянные земли, но, так и не преуспев в горной войне, в конце концов, смирился с их потерей. Цена, что он уже заплатил за сохранение державы предков, представлялась ему непомерно высокой, и он не хотел умножать ее.
   Примерно в те самые дни, когда Бактрия и Согдиана обрели независимость, в Мараканде[22], в яме, незаметно для всего мира, сгнив заживо, умер шах, «Владеющий праведным царством». Бесс-Ахеменид.
   
       [20] Амударья.
       [21] Получеловек-полуорел – символ династии Ахеменидов.
       [22] Современный Самарканд. В описываемое время – столица Согдианы.

2
Царь без царства

Корик, Киликия. Лето второго года 114-й Олимпиады
   
   То был совершенно обычный летний день. Заурядный на востоке или, скажем, в Беотии. А вот в Афинах – нет. Здесь, как раз, всенародно праздновался Новый год[23], и на государственных должностях торжественно сменились несколько сотен граждан, во главе с новоизбранным архонтом Кефисодором.
   При всех достижениях своего пытливого ума, эллинам никак не удавалось навести порядок в исчислении времени, хотя пытались многие. И если в вопросе определения длительности года они, худо-бедно, но находили общий язык, то когда год начинать и как именовать месяцы, каждый полис решал сам. Не слишком заботясь единообразием. Вот и выходило, что с темных веков, когда Зевс низверг отца своего в Тартар, в отсутствии Крона-временщика Эллада погрузилась в хаос во времени.
   Конечно, некоторые ученые мужи пытались восстановить порядок, но, изучая движение небесных тел, иной раз переступали черту дозволенного общественной моралью и начинали сомневаться в существовании богов. Дабы избежать падения нравов от подобного вольнодумства, приходилось даже принимать против святотатцев специальные законы. Вроде того, каким афинянин Диопид остудил горячую голову философа Анаксагора, утверждавшего, будто все небесные тела – суть раскаленные глыбы металла.
   Ныне времена наступили совсем срамные. Ксенофан Колофонский, не таясь, издевался на верой сельской темноты в бессмертных могущественных существ, похожих на людей и осуждал «безнравственность богов Гомера». Аристотель, занимаясь толкованием учения Ксенофана, пришел к мысли, что тот принимал за бога все сущее в единстве своем. Одновременно знаток природы вещей, не опасаясь разделить участь Анаксагора, открыто рассуждал о движении небесных сфер.
   Софистов развелось без счета, и всяк норовил «сделать человека лучше» (за деньги, разумеется), отлучив его от обычаев, завещанных предками и от зари времен принятых в родном полисе. Повсюду разрушалась старая добрая старина.
   Подобным скорбным настроениям в умах эллинов в немалой мере способствовало то, что все явственнее они ощущали себя живущими в эпоху перемен, ведущих, разумеется, к худшему. На востоке трещало по швам Персидское царство, вековой враг. Вроде бы впору радоваться, ан нет. Огромную державу трясло так, что дрожь отдавалась аж на Сицилии, на которой хватало своего беспокойства: прямо на глазах опасно усиливался Карфаген. Под боком у сицилийских эллинов, в Стране Телят[24], их собратья, еще совсем недавно процветавшие, ныне терпели непрекращающиеся притеснения от местных варваров, сдерживать которых уже не хватало сил. В Египте, который год бушевала война, словно гигантский водоворот затягивавшая в себя все новые и новые жизни. Освободившись от власти персов, Страна Реки погрузилась в междоусобицу. Очень многие рванули на дележ лакомого пирога. Тысячи эллинов-наемников уже сгинули на жарком юге, но поток их, жаждущих легкой военной добычи, не ослабевал. Да и без них там крови лилось немеряно.
   Сравнительно спокойно было на севере. Для эллинов спокойно. Варвары мало обращали на них внимания, упоенно истребляя друг друга. Скифы не беспокоили эллинские колонии Понта, им было не до того: наследники некогда могучего царя Атея, павшего в сражении с Филиппом Македонским много лет назад, вновь принялись выяснять, кто из них более достоин венца Деда и власти над землями, которые старик полвека собирал по малым кусочкам, словно огромную мозаику. Резались друг с другом фракийцы. Царь Севт восстанавливал свое расколотое на три части государство, и, хотя имел немалые претензии к эллинам и македонянам (как и они к нему), но старался угли до поры не раздувать.
   Саму же Элладу не просто потряхивало – колотило так, как не каждое землетрясение способно.
   Козы давно уже слизали соль с камней, когда-то бывших Семивратными Фивами, но мир в Беотию так и не пришел. Попыткам уцелевших фиванцев восстановить город активно противились Орхомен, Платеи и Херонея. Афины тайно поддерживали одних, одновременно обещая помощь другим, и пожар вокруг Копаиды[25] никак не затухал.

       [23] Аттический Новый год наступал в первое новолуние после летнего солнцестояния.
       [24] Италия.
       [25] Копаида – крупное озеро в Беотии.

   Спартанцы, потерявшие полторы тысячи своих воинов при Фермопилах, едва ли не треть от всего числа граждан, казалось, должны бы уже совсем убраться из очереди жаждущих гегемонии в Элладе, однако же нет. Поднаторевшие в интригах едва ли не лучше всех, они умудрились возродить почти развалившийся Пелопоннесский союз и, хотя не достигли того могущества, какое имели в год победы над Афинами восемьдесят лет назад, но старого врага покусывали за пятки нещадно. Сначала исподтишка, а теперь, перетянув на свою сторону много полисов, недовольных новым возвышением Афин, уже в открытую.
   Неприязненно поглядывая на то, как Афины мало-помалу воссоздают свой, некогда разрушенный, Морской союз, родосцы сговорились с жителями Коса и Книда, образовав Островную Лигу. Десять лет назад на Родос бежал изгнанный из Афин оратор Эсхин, сторонник Македонии. Сейчас он активно выступал против своей родины, призывая островитян не допустить создания второго Морского союза, который на словах зальет эллинам глаза сладким медом, а на деле наденет на них рабские ошейники. История явно норовила повториться для тех, кто не извлек из нее уроков.
   Впрочем, пока Лиге было не до того. Ее больше беспокоил другой противник, не менее серьезный, разделаться с которым следовало в первую очередь. Он не возник из ниоткуда, он существовал всегда, представляя собой постоянное бедствие, вроде неистребимых комаров. Вот только кусались эти «комары» не в пример больнее, да, к тому же, от года к году умножались и жирели.