В дне пути от Газиуры дорогу македонскому войску преградили два десятка всадников. Вперед выехал вельможа в богатых одеждах, верхом на белоснежной нисейской кобыле, и попросил встречи с военачальником.
   Селевк приблизился к персу. Тот заговорил первым.
   – Ты, стало быть, доблестный Селевк, сын Антиоха? Я наслышан о тебе. Мы не встречались прежде. Разве что в Киликии, возле реки Сар.
   – Едва ли ту встречу нам удалось бы пережить обоим, – сказал Селевк, – мы не столкнулись с тобой в бою.
   – Да, это верно. Мое имя – Набарзан, сын Мегабиза. При Адане я командовал конницей моего государя.
   – Что ж, радуйся, достойный Набарзан, – усмехнулся Селевк, – что не командовал пехотой. Если не ошибаюсь, никто из ее начальников не дожил до вечера того дня?
   – Сейчас речь не об этом, – спокойно возразил перс, не выказав и тени неудовольствия.
   – О чем же?
   – Не в обычае у нас говорить о делах столь поспешно, но я не стану утомлять тебя долгими пространными речами, доблестный сын Антиоха.
   – Уж постарайся, – улыбнулся стратег и демонстративно оглянулся на колонну педзетайров, голова которой замерла в ожидании, а хвост продолжал подтягиваться.
   – Дело зашло слишком далеко, и я тороплюсь прекратить дальнейшее кровопролитие. Мне уже известно, что ты разгромил несчастного Фарнабаза. Жив ли он?
   – Нет, – коротко ответил Селевк.
   Набарзан глубоко вздохнул.
   – Печальное известие. Бедняга пал жертвой обмана и собственной слепоты, непростительной для того, кто возглавляет хазарапат, «первую тысячу». Сын Артабаза был слишком молод, слишком вспыльчив для этой должности. Его обвели вокруг пальца. Подлый изменник, убийца, ослепил его басней о том, будто его брата убили македоняне. Горячность хазарапатиши стала причиной его гибели.
   – Какой убийца? – подался вперед Селевк.
   – Шахраб Ариарат, – ответил Набарзан, – это он убил послов.
   Селевк минуту молчал, потом оглянулся на Пифона, присутствовавшего при разговоре. Лицо того напряжено, губы поджаты, меж бровями пролегла глубокая складка. Стратег снова повернулся к персу.
   – Прошу тебя, продолжай. Что ты знаешь об этом деле?
   – С твоего позволения, я опущу подробности того, как мне стало известно имя злодея. Догадываюсь, что тебе сие очень интересно, но тут есть и мои тайны. Скажу лишь, что у меня имеются глаза и уши во многих местах. Так или иначе, я выяснил, кто и зачем подстроил убийство. Ариарат опасался вашего усиления на северном берегу Понта, боялся, что следом вы вторгнитесь в Каппадокию, помнил о той трепке, что ты задал ему, доблестный сын Антиоха. И, наконец, он не надеялся на помощь шахиншаха. Все это и вынудило его совершить злодейство.
   Набарзан замолчал. Селевк ждал продолжения. Пифон не встревал, хотя нетерпеливо ерзал на конской спине.
   – Но справедливость Ахура Мазды восторжествовала! – повысив голос, вновь заговорил Набарзан, – преступник понес заслуженную кару!
   – Где он? – не выдержал Пифон.
   Набарзан обернулся к своим и щелкнул пальцами. К нему подъехал один из всадников и протянул кожаный мешок, в котором, судя по его виду, лежало что-то круглое. Селевк все понял. Пифон все же, тронув пятками бока коня, приблизился и заглянул внутрь. Поморщился.
   – Да, это Ариарат.
   Селевк молчал, пристально глядя на перса. Наконец, спросил:
   – Ты так сетовал о судьбе Фарнабаза… Разве не твой человек предупредил меня о предпринятой им военной хитрости?
   – Мой человек? Предупредил тебя? – удивился Набарзан.
   Селевк взглянул на Пифона.
   – Пусть приведут каппадокийца.
   Ждали недолго, Селевк держал Багавира при себе. Ни каппадокиец, ни Набарзан друг друга «не узнали».
   – Ты ошибаешься, достойный Селевк. Это не мой человек. Я не хотел сражения и крови, но и не стал бы подставлять Фарнабаза под твой меч. Однако… – Набарзан понизил голос, – я догадываюсь, кто это мог сделать.
   – Кто?
   – Фарнабаза недолюбливал Мазей. Они соперничали между собой за внимание великого шаха.
   Багавир при этих словах вздрогнул, что заметил пристально наблюдавший за ним Пифон. Набарзан, поглядывая на своего слугу искоса, дернул уголком рта.
   Селевк, подумав немного, сказал:
   – Так или иначе, это уже не мое дело. Каппадокиец, ты не солгал, и я сдержу свое обещание. Ты получишь обещанную награду и свободу. Но впредь… – добавил стратег негромко, – не попадайся мне на глаза. Я, знаешь ли, не жалую тех, кто подставляет других под меч из корысти. Хотя бы и не своей волей, а по приказу господина.
   Стратег обратился к Набарзану.
   – Чего желаешь ты, почтенный сын Мегабиза?
   – Того же, что и великий шах, – ответил бывший хазарапатиша, – мира между нами.
   – Что же, мы все этого хотим. Пусть великий царь пришлет нового посла. А дабы сократить тому время в пути, я подожду его… – Селевк хищно усмехнулся, – в Газиуре.
   – Как тебе будет угодно, – учтиво поклонился Набарзан.
   Сейчас он походил на сытого, довольного жизнью кота. Все прошло, как нельзя лучше. Еще один сын ненавистного Артабаза отправился в Друджо Дману вслед за своим отцом и братом. Хазарапат вновь свободен. Найден «изменник», он понес «заслуженную кару», лишился головы. Мир с Одноглазым будет восстановлен. Все его, Набарзана, трудами. А что македоняне разметали войско Фарнабаза и теперь займут Газиуру… Что ж, разве заслуги не превышают потерь? Фарнабаз пал жертвой собственной глупости. Все увидят, что он был никудышным военачальником и хазарапатишей. И разве есть при дворе шахиншаха иной претендент на хазарапат, более достойный, нежели Набарзан? Возвращение будет обставлено, как нельзя лучше. И Мазей еще скажет свое слово Дарайаваушу, дабы тот совсем позабыл о давней немилости, если, конечно, еще держит ее в своей душе. Да, придется делиться плодами успеха с Мазеем, без помощи которого провернуть все это было бы невозможно, но то лишь до поры…
   – Вперед! – крикнул Селевк и взмахнул рукой.
   Персы посторонились. Колонна македонян снова пришла в движение. Стратег и Пифон немного задержались, глядя на проходящих мимо педзетайров. Селевк пытался осмыслить произошедшее, но в голове варилась настоящая каша. Из мыслей никак не шли слова Пифона:
   «У азиатов по-простому ничего не бывает».
   Вдруг он вспомнил нечто важное и, хлопнув себя по бедру, повернулся к другу.
   – Получается, Лагид ни в чем не виноват, как я с самого начала говорил! Надо немедленно сообщить Антигону. Может случиться непоправимое!
   – Гонец не успеет, – покачал головой Пифон, – флот уже должен был выйти в море.
   «И вряд ли виновность, либо невиновность Птолемея имеет хоть какое-то значение…»
   Селевк его не слушал, отдавал распоряжения. Всю дальнейшую дорогу до Газиуры он оставался задумчив.
   Когда вдали уже показались стены города, стратег произнес:
   – Ты знаешь, Пифон, мне сейчас кажется, тот узел в Гордии надо было просто разрубить.