Добро пожаловать на литературный форум "В вихре времен"!

Здесь вы можете обсудить фантастическую и историческую литературу.
Для начинающих писателей, желающих показать свое произведение критикам и рецензентам, открыт раздел "Конкурс соискателей".
Если Вы хотите стать автором, а не только читателем, обязательно ознакомьтесь с Правилами.
Это поможет вам лучше понять происходящее на форуме и позволит не попадать на первых порах в неловкие ситуации.

В ВИХРЕ ВРЕМЕН

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » В ВИХРЕ ВРЕМЕН » Архив Конкурса соискателей » Круги на воде


Круги на воде

Сообщений 231 страница 234 из 234

231

Эвридику Александр вручил заботам Тевтама без опаски. Пожилой воин внушал доверие, его все знали и уважали. Тевтам принес царю клятву, что с головы его дочери не упадет и волос. Теперь Эвридика поедет в Лампсак. Не в Сарды, где устроил свою столицу Антигон. Пока она лишь невеста, свадьба будет осенью. В Лампсаке ее будет опекать Пердикка. Кое-кто из придворных шептался, что, дескать, царь сделал свою дочь заложницей. Александр пропускал такие пересуды мимо ушей, не пытался опровергать.
   Он выступил в Гераклею, взяв с собой двести гетайров и хилиархию щитоносцев.
   Городом управлял его дальний родич, линкестиец Геромен, носивший то же имя, что и один из покойных ныне братьев Александра. Кроме него в Гераклее царь встретился с двумя высокородными фракийцами. Один из них, Аристон, брат князя пеонов Патраоса, в это самое время гостил у Геромена. Вторым оказался князь дарданов Спарадок, собственной персоной. Он прибыл в Гераклею только что, буквально за полдня до царя. Его сопровождала сотня конных пилеатов-дружинников.
   Увидев Александра, Спарадок просветлел лицом.
   – Я безмерно рад, царь, что ты внял моей просьбе и привел войско! Дела наши совсем плохи.
   – Что так? – спросил Александр.
   – Ублюдки оказались очень сильны, – вздохнул Спарадок, – мы встретили их в низовьях Марга[117], но потерпели поражение.

       [117] Марг – древнее название реки Великая Морава, правого притока Дуная.

   – Сколько их?
   – Сейчас сотен пять.
   – И что, вы не смогли с ними справиться? – заломил бровь присутствовавший при разговоре Аристон, – совсем в баб обратились?
   Брат князя Патраоса совсем не походил на варвара – одевался на македонский манер, прекрасно говорил не только по-македонски, но и по-эллински, и даже вполне был способен поддерживать на симпосионе беседу на философские темы. Пятнадцать лет назад Аристон, во главе тысячи пеонов-всадников, принял было участие в бесславном походе сына Филиппа в Азию, но после Граника возвратился на родину. В македонские междоусобицы пеоны не лезли, но от южного соседа не затворялись. Напротив, изо всех сил старались эллинизироваться, в чем немало преуспели. Уже и Нотиса, своего главного бога, именовали Дионисом. Знать с обеих сторон старалась поддерживать хорошие отношения между собой. А вот к своим родичам-дарданам пеоны относились с нескрываемым презрением. Эллинскую поговорку «немыт, как дардан» употребляли даже чаще, чем сами эллины.
   Дарданы всегда отвечали тем же, потому высокомерные слова Аристона мгновенно вывели Спарадока из себя.
   – Их было больше! – взвился князь, – намного больше! К тому же не обошлось без предательства!
   – Предательства? – переспросил Александр.
   – Да, – мрачно подтвердил пожилой, богато одетый воин, прибывший со Спарадоком, – один из тарабостов[118], Бебрус, сын Кетрипора, взбаламутил несколько родов, подговорил их отделиться. Дураки решили отсидеться по родным болотам. Дескать, северяне в трясину не сунутся.
   – Отсиделись? – спросил Александр, догадываясь, какой будет ответ.

       [118] Тарабост – представитель фракийской знати, аналог древнерусского боярина.

   Воин молча покачал головой.
   – Но северяне, побив нас, тоже разделились, – сказал Спарадок, – скордиски пожгли, пограбили, да и отвалили себе восвояси, а несколько сотен чужаков двинулись вдоль Марга на юг. У нас уже не осталось сил остановить их.
   – Если скордиски ушли, то кто же остался? – удивился Александр.
   – Какие-то родичи их. Именуют себя тектосагами. Видать, новое племя. Я прежде не слышал о таких. По облику неотличимы от скордисков, но мои лазутчики донесли, что между ними, хотя они и пошли в набег вместе, нет согласия.
   – А почему они разделились, удалось узнать? – спросил царь.
   – Скордиски удовлетворились добычей, – ответил Спарадок.
   – А эти тектосаги, нет?
   – Выходит так. Тут, царь, странность есть.
   – Какая?
   – Тектосаги идут на юг, словно точно знают, куда и зачем. Миновали несколько наших «гнезд», не слишком богатых воинами. Вроде, легкая добыча, а не позарились.
   – Может, просто не знали о них? По чужой земле идут.
   – Э нет, – покачал головой Спарадок, – не верю, что не знали. Нескольких наших принудили в провожатые.
   – Может, проводники их специально от селений уводят?
   – Может и так... – вздохнул пожилой воин, – да только мы думаем, что кто-то их в Македонию ведет.
   Александр прищурился. Эти слова могли быть уловкой. Возможно, никакой угрозы Македонии нет, но дарданы обеспокоены, что македоняне им не помогут. Потому запросто могут сочинить удобную басню, дабы вынудить Александра вмешаться. Какое ему дело до того, что одни варвары режут других? С дарданами у македонских царей отношения хуже, чем с их соседями. Это знать агриан и пеонов в свое время была изрядно обласкана Филиппом и его сыном (после того, как эти племена потерпели поражение от македонян и покорились). Дарданов великий македонянин так не привечал.
   – Если бы проводники уводили пришельцев от наших «гнезд», те довольно скоро раскусили бы обман, – сказал Спарадок.
   – Может быть, это уже произошло?
   Спарадок покачал головой.
   – Не думаю. Тектосаги достигли того места, где Марг поворачивает с запада на север.
   – Граница земель пеонов, – напомнил пожилой воин.
   – Я знаю, – ответил Александр, – и что?
   – Проводникам бы свернуть на восток, навести лису в курятник Патраоса, благо у нас с ним дружбы нет.
   Аристон при этих словах фыркнул.
   – И шкуру бы свою сохранили и свои «гнезда» от разорения уберегли, – закончил Спарадок.
   – Но пришельцы туда не пошли? – догадался царь.
   – Не пошли.
   – Я же говорю, – сказал пожилой воин, – идут в Македонию.
   – Кто-то им рассказал, что здесь можно сильнее поживиться, чем в наших краях, – добавил Спарадок.
   – Когда это было? Я имею в виду, когда пришельцы достигли поворота Марга?
   – Три дня назад. Мы спешили, как могли. Думаю, они тут появятся еще через два-три дня. Идут медленнее.
   Александр нахмурился. Долго молчал, обдумывая слова фракийцев. Все это запросто могло оказаться ловушкой. Но с другой стороны, вид у дарданов был... Как побитые собаки они выглядели. Видать, действительно, досталось им, и теперь, взывая о помощи, за соломинку хватаются. Может и не врут.
   – Если появятся через пару дней, значит, они уже переправились через Аксий, – прикинул Аристон.
   Царь посмотрел на него, но ничего не сказал.
   – Может все же послать гонца к Патраосу? – спросил Геромен, – за помощью?
   – Пять сотен? – усмехнулся Аристон, – не смеши людей, Геромен.
   – Ты уверен, что твои люди сочли пришельцев верно? – спросил Александр Спарадока.
   Дарданы переглянулись. Князь поджал губы и кивнул. С каким-то едва уловимым напряжением.
   – А у вас людей сколько осталось?
   – Ну... – протянул Спарадок, – по хорошему-то, почти всех, кто есть, к тебе привел.
   – Чего-о? – протянул Аристон, – это одна сотня воинов от всего многолюдного племени дарданов осталась?
   – Так-то, конечно, можно и больше наскрести... – почесал бороду пожилой, – да вряд ли получится скоро. А враг на пороге уже.
   «Ишь ты, как мы о чужом пороге печемся», – хотел сказать Александр, но промолчал.
   – По норам разбежались, – презрительно бросил Аристон.
   Александр посмотрел на него с неодобрением и скрипнул зубами.
   «Вот сучьи дети. Надеются чужими руками от врага отбиться. Но, если их выгнать взашей, все одно с пришельцами придется скрестить мечи, а у дарданов достанет ума от обиды примкнуть к этим самым... тектосагам».
   – Хорошо, я помогу вам, – сказал царь.

0

232

Следовало поспешать, и сборы были недолги. Много лет назад Филипп отучил своих воинов пользоваться обозом и это еще не забылось. Утром следующего дня Александр выступил на север. К нему присоединились триста дарданов (все же про сотню Спарадок загнул, у него поболее воинов осталось) и полсотни пеонов – свита Аристона. Последний, всем своим видом намекая на то, что считает дарданов трусами, вызвался идти в авангарде.
   Погода портилась. Меж голых черных ветвей сбросивших листья деревьев пропархивали снежные мухи. Их число неуклонно возрастало и вскоре воинам пришлось прикрывать лица полами плащей от самой настоящей метели. Несмотря на то, что здесь, во Фракии снег не был диковиной, подобное буйство Борея случалось раз в десять лет. Если не в двадцать. Соприкасаясь с черной, еще не выстывшей землей, снег поначалу быстро таял, но низко висящая туча не иссякала, и мало помалу, начали образовываться мокрые вязкие сугробы, в которых быстро коченели ноги. Сапоги-эндромиды македонян явно не для такой погоды предназначались[119].

       [119] Эндромиды – высокие сапоги, их кожаные голенища крепились к подошве и закрывали ногу сзади, а спереди стягивались сложной шнуровкой, оставляя пальцы открытыми.

   Войско ползло вдоль реки Эригон на север. В сотне стадий от Гераклеи река круто повернула на запад. Вместе с руслом ушел в сторону и большак, соединяющий Пеллу с Эпидамном. К северу от него ответвлялась довольно узкая дорога и войско, ступив на нее, вынужденно растянулось в длинную тонкую нить. Другой дороги в ту часть страны дарданов, через которую протекал Марг, не существовало. Очевидно, варвары должны были идти по ней же.
   Снег валил, не переставая. Воины бранились и вздыхали о привале, но отдохнуть не пришлось. Из ушедшего далеко вперед авангарда прискакал гонец.
   – Царь, Аристон встретил варваров!
   – Далеко?
   – Стадий пятнадцать! Конные разведчики. Увидев нас, сразу дали деру.
   – Приготовиться к бою! – скомандовал Александр.
   Гипаспистам на это не требовалось много времени. Льняные панцири они, предвидя возможную встречу с врагом, надели загодя. Собственно, панцири и были-то далеко не у всех. Раньше щитоносцы их вообще не использовали. Воины поменяли шерстяные береты на бронзовые шлемы. Будь на их месте педзетайры, «пешие друзья», им пришлось бы еще спешно соединять втулками состоящие из двух частей здоровенные сариссы, но гипасписты сражались более короткими копьями. Расчехлили щиты.
   – Вперед!
   Колонна двинулась дальше. Теперь все озирались по сторонам, опасаясь засады.
   Впереди просветлело, войско выползло на вырубку, которую местные расчищали уже год, готовя под пашню. Здесь еще хватало пней. Летом и осенью земля курилась дымами костров, но сейчас поле завалено снегом.
   Аристон ждал Александра.
   – Здесь они, – хищно оскалился фракиец.
   – Разведчики? – спросил царь.
   – Да нет, похоже там все.
   В подтверждение его слов с опушки леса на противоположном от македонян краю поля грянул раскатистый рев, извергнутый не одной сотней человеческих глоток и сдобренный вороньим карканьем. Над черной кромкой леса взвились потревоженные птицы.
   – Построиться, – спокойно распорядился царь.
   Щитоносцы быстро, но без суеты, заученно, образовали фалангу в четыре шеренги. В полевых сражениях македонские гипасписты чаще всего бегом сопровождали атакующую конницу гетайров. Их название и звучало-то первоначально – «щитоносцы гетайров», но со временем его сократили. Гипаспистам не часто приходилось сражаться в сомкнутом строю, что, однако, не означало, будто они этого не умеют. Умели, да еще как. В их ряды отбирались самые опытные воины.
   Александр с «друзьями» встал на правом фланге, а левый заняли Аристон и Спарадок.
   – Не спешите, – сказал им царь, – может, сначала поговорим.
   – Не будут они говорить, – ответил князь дарданов.
   Он снял из-за спины кожаные ножны с ромфайей, сдернул их с узкого двухлоктевого клинка, снабженного рукоятью в треть длины лезвия.
   Снежная туча медленно отползала на юг, метель ослабела и видимость улучшилась. Шум нарастал. Из-за деревьев на противоположном краю поля, появились первые люди, едва заметные сквозь метель. Они кричали, потрясали копьями и длинными овальными щитами. Их становилось все больше. Под устрашающий хриплый рев труб варвары выходили из леса.
   Александр, приложив ладонь козырьком к глазам, рассматривал их. Внешне варвары не отличались от скордисков, с которыми царь уже был знаком. Пришельцы выкрикивали нечто ритмичное, в чем угадывалась боевая песня. Некоторые подпрыгивали, другие ударяли копьями о щиты.
   Толпа двинулась вперед. Александр уже мог разглядеть лица. Большинство варваров не имели бород и носили длинные висячие усы. Многие были одеты в пестрые штаны и рубахи кричащих цветов, некоторые разделись до пояса, а кое-кто и вовсе, наплевав на холод, нагишом ступал по снегу. Именно эти, голые, орали громче всех. На шеях у них блестели золотые ожерелья, на руках браслеты.
   Впереди всех шагом ехали четыре двуконных колесницы, необычного вида. Передней стенки у них не было. На площадках колесниц стояли воины в конических шлемах с нащечниками, их рубахи тускло поблескивали, словно были сделаны из металла. Царь насчитал не более двух десятков воинов в доспехах, а всего варваров было не меньше полутора тысяч.
   «Вот тебе и пять сотен... Спарадок, скотина, только уцелей у меня...»
   Впрочем, Александр не слишком обеспокоился, численно силы практически равны, а в своих людях он не сомневался. Его гипасписты – не новобранцы.
   Пришельцы ускорили шаг, их вой становился все громче. Они перешли на бег. Понятно, переговоров не будет.
   Атаковать конницей пехоту, пока она не рассеяна, опасно. Но вражеских всадников, против которых можно было бы повести гетайров, царь не видел. Если не считать колесниц, все варвары пешие.
   Конница, принимающая удар, стоя на месте, обречена на поражение. Надо атаковать. Но в этом случае царь оторвется от щитоносцев, которые в «правильном» бою, как раз и должны прикрывать этот разрыв. Теперь же они «работали» фалангой. Что ж, им тоже придется атаковать по-спартански, практически бегом.
   – Вперед! – приказал царь, – сигнал Спарадоку!
   Взревели македонские трубы, их звук утонул в какофонии варварских.
   Гетайры сорвались с места, гипасписты последовали за ними, так же практически с места переходя на бег. Не очень-то тут побегаешь, пни и недогоревшие коряги кругом. Впрочем, они мешали и варварам.
   Александр никак не мог взять хороший разгон. Кони спотыкались. Царь заметил, что колесницы варваров остановились, толпа обтекала их.
   Совсем близко. Сто шагов.
   Слуги щитоносцев (по одному на каждый десяток), играющие роль легковооруженных псилов, выскочили вперед, раскручивая пращи. Свинцовые снаряды полетели в набегающую толпу. Несколько человек упали. Царь видел, как у одного из них голова раскололась, словно спелая тыква, забрызгав ошметками соседей. Варвары не замедлились, лишь зарычали еще громче.
   Пятьдесят шагов.
   – Алалалай! – грянули македоняне.
   Клин гетайров обрушился на правое крыло (с точки зрения македонян) варваров.
   – Н-на!
   Александр сделал выпад, наконечник копья скользнул по кромке щита первого голого варвара и ударил того в щеку. Воин упал. Конь грудью сшиб еще одного, а царь, не мешкая, нанес следующий удар. Его телохранители не отставали. В первые же мгновения после столкновения македонский плуг пропахал в толпе варваров глубокую кровавую борозду.
   Через несколько секунд начал нарастать шум битвы слева – гипасписты сшиблись с врагом.
   Александр, не мудрствуя, действовал по примеру своего покойного тезки-предшественника – прорывал фланг варваров, чтобы выйти им в тыл и ударить со спины по центру. Он успел сделать дюжину выпадов копьем, прежде чем оно сломалось, после чего перевернул обломок и всадил острый подток в очередную оскаленную, брызжущую слюной рожу. Выхватил меч.
   – Сдохни!
   Варвары орали нечто нечленораздельное. Число их не уменьшалось. Даже голые оказались довольно живучи, благодаря своим большим щитам, почти полностью прикрывающим тело. В грудь царского коня вонзилось копье, он захрапел, взвился на дыбы, едва не сбросив Александра.
   – Царь, держи! – крикнул один из телохранителей, быстро спешившись и подав поводья своего коня Александру.
   Пересев с раненого буланого на серого «фессалийца», царь продолжил рваться вперед, но силу своего удара гетайры растеряли. Многие «друзья» лишились лошадей и дрались с рослыми варварами пешими. Те поднатужились и отсекли гетайров от фаланги. Что происходило в центре и на левом фланге Александр не видел, он едва успевал отражать удары, сыплющиеся со всех сторон. Он был ранен уже дважды. Варварское копье поддело железные пластинки на льняном панцире. Левый бок окрасился кровью. Кончик чужого меча рассек правое бедро. Будь клинок подлиннее, царь лишился бы ноги. Мечей у варваров было не очень много, видать, ими обладали только самые знатные, а длиной они не превосходили македонские[120].

       [120] Кельтские мечи начали удлиняться к концу III века до н.э. Средняя длина образцов, извлеченных из швейцарского озера Ла-Тен и датированных началом III века до н.э. – 66 см.

   Нет, рассечь толпу не удастся. Варвары устояли.
   – Назад! – закричал царь, – прорываемся назад! К фаланге!
   Он поворотил коня. Оглянулся назад, отбивая клинком наконечники копий. Сзади раздался торжествующий рев. Краем глаза царь увидел стремительно приближающихся всадников. Их было много, несколько десятков.
   «Засада!»
   Конница варваров, никем прежде не обнаруженная, вступила в бой только тогда, когда клин гетайров увяз и попытался отступить. Словно знали, что именно на этом крыле царь Македонии попытается опрокинуть вражескую пехоту. Или случайность? Нет времени рассуждать.
   Глаза Александра расширились от удивления – варварские всадники прикрывались щитами. Никто в эллинском мире так не сражался, даже фракийцы с иллирийцами. А эти умудрялись держать и щит, и копье, и поводья. Трехрукие, что ли?
   Удара конных варваров «друзья» не выдержали. Жалобно ржали израненные кони. Под ногами хрипели и стонали умирающие. Воины бились в тесноте, некоторые, лишившись оружия, дрались руками, зубами рвали чужую плоть.
   Александр не видел, что щитоносцы тоже пятятся, а левый фланг полностью разгромлен. Дарданы бросились врассыпную. Их князь корчился на земле, судорожно вцепившись в древко копья, пронзившее живот. Аристона взяли живым и вязали, он вырывался, но был быстро успокоен ударом дубины по голове и обмяк.
   – Отходим! – раздался крик в рядах гипаспистов.
   – Отступаем, всех перебьют!
   «Это конец», – подумал царь.
   Он потерял много крови и быстро слабел. Клинок одного из тектосагов перерубил царю правую ключицу. Рука безвольно повисла. Царь перекинул меч в левую и даже смог отбить еще один выпад, после чего страшный удар сзади по шлему поверг его на землю. Потемнело в глазах.
   Мир на мгновение рухнул в омут мертвой тишины, когда же сознание вернулось вместе с болью, царь осознал, что стоит на коленях, опираясь левой ладонью о землю.
   Вокруг торжествующе выли варвары, потрясали щитами и оружием. Какой-то особенно прыткий крутил своим хозяйством, способным посрамить Приапа, прямо перед лицом царя.
   «Да чтоб он у тебя отмерз и отвалился...»
   – Ну, здравствуй, Александр, – сказал кто-то на чистейшем македонском языке.
   Царь вздрогнул, с усилием поднял голову. Перед ним стоял воин в необычной рубахе из мелких железных колечек. Плечи варвара покрывал темно-синий плащ, а голову венчал железный шлем с бронзовым изображением ворона на макушке. Ворон чуть опустил расправленные крылья. Воин был усат, как и все, но темноволос, и ростом уступал большинству из варваров. Лицо его показалось царю смутно знакомым.
   – Ты... кто?
   – Не узнаешь? – оскалился варвар, – отыгрался я, Линкестиец, за Амфиполь. Вернул должок.
   Александр поморщился.
   – Фи... Филота?
   – Узнал! – еще сильнее заулыбался черноусый.
   К ним подошел еще один знатный варвар, на голову выше Филоты. В руках он держал шлем с трезубцем на макушке, каждый зуб которого был украшен длинным и широким ярко-красным пером.
   Филота обратился к нему, произнеся несколько не непонятном языке, потом вновь повернулся к Александру.
   – Я сказал ему, что он пленил самого царя Македонии. Большая удача! Мой побратим и не рассчитывал на такую!
   – Так это ты... привел варваров... ублюдок? На родную землю привел... тварь...
   – На родную? – хищно оскалился Филота, – нет, Линкестиец. Нет у меня родины.
   Он сплюнул на залитый кровью снег.
   – Ты привел варваров... – прошептал Александр, – ты, сын Пармениона... Грабить... В голове не укладывается...
   – Не грабить, – усмехнулся Филота, – мы сюда пришли пощупать ваше козлячье подбрюшье. Сейчас до Гераклеи сходим. Уверен, моему побратиму понравится, а то он моим рассказам не верил.
   – Вам не победить Македонию. Убьешь меня, найдется другой, который в порошок вас разотрет...
   – А вот это вряд ли, – хмыкнул Филота, – там, за Истром, моих новых братьев – как листьев на деревьях. Им очень понравится на юге. Мы еще вернемся сюда.
   Александр дернулся, скривился от боли. Глаза его метались, взгляд шарил по земле в поисках чего-нибудь, что могло бы быть оружием. Жизнь уже не спасти, но хотя бы утянуть за собой на пристань эту тварь...
   – Не ожидал я, что ты, сучий выблядок, на трон сядешь. Думал, антипатрово семя правит. Фракийцы рассказали, что Антипатр сдох, ненадолго отца моего пережил, скотина. Видать, есть справедливость на свете. А тебя надо было еще тогда прикончить, когда Александр вырезал твоих родичей.
   – Чего ждешь? – процедил царь.
   Филота вытянул из ножен меч.
   – И то верно, чего зря языком чесать.
   Александр, не отрывая взора, следил за взмывающим в темное небо клинком. До самого конца...

0

233

11
Шаг из тени

Афины

Зимой экклесия всегда более многолюдна, нежели летом. Земледельцы не работают в полях, рыбаки не выходят в море, торговля течёт вяло. А за исполнение гражданского долга полагается плата. Два обола, как гребцу триеры. Все хлеб для Мелентия, дела которого шли совсем скверно. Особенно он всегда радовался избранию в гелиэю, суд присяжных, в который по жребию входили шесть тысяч мужей. Для многих из них судебная служба была едва ли не единственным источником дохода.
Одноногий вазописец всегда приходил заранее. Боялся не попасть ко времени начала собрания, из-за чего мог остаться без платы. Опоздавших граждан, юношей, не достигших двадцати лет, а так же тех, кто подвергся атимии[125], на собрание не пускали.

[125]  Атимия – бесславие, одно из тяжелейших наказаний в Афинах, состоявшее в лишении гражданских прав, публичном бесчестии и презрении.

Экклесия собиралась сорок раз в год. На каждом заседании была своя повестка – дела религиозные и общественные, выборы, прием послов, обвинения государственных преступников.
В тот день керуксы[126] созвали внеочередное собрание для обсуждения иностранных дел и Мелентий, прослышав о том поздновато, едва не опоздал. Галопом прискакал, опираясь на костыль и плечо раба. Успел в последний момент. Теперь, во весь голос собачась с согражданами и бесцеремонно расталкивая их костылем, пробирался ближе к помосту ораторов, ибо с годами стал туговат на ухо.

[126]  Керукс – глашатай.

– Чего встал столбом, дубина? А ну посторонись, дай дорогу увечному, пролившему кровь за Отечество! Эй, а ты чего локти растопырил, село-лопата?
– Заткните уже старого пердуна! – взмолился чей-то голос, – не слышно ничего!
В это время несколько сот глоток разразились хохотом.
– Чего? Чего там? – закричал Мелентий.
– Иди к воронам, старый хрен! Из-за твоих причитаний не слышал!
– Что там сказали? – не сдавался вазописец.
Наконец, нашёлся сердобольный человек, который объяснил:
– Демосфен сказал, что Линкестида, по всему видать, не лучшее место для царей, носящих имя Александр. Уже второй протянул там ноги.
– Чего в том смешного? – недоуменно спросил Мелентий, – Демосфен дважды хоронил Александра, и оба раза это заканчивалось войной.
– Ну, второй-то раз удачно, – хмыкнул кто-то за спиной одноногого.
– Ты хоть знаешь, что случилось-то? – спросили справа.
– Заткнись, – зашикали слева.
Старик и не думал замолкать.
– Чего тут знать-то? Война будет. Вы гляньте на Фокиона. Стоит чернее тучи. То знак верный. Когда Фокион недоволен, а Демосфен веселится, значит надают нам, граждане афинские, македоняне по шапке.
– Какие македоняне? Ты рехнулся, старый? Нету уже тех македонян. Линкестийца, говорят, какие-то варвары на башку укоротили.
– Это мы им надаем! – заявил рябой детина, пришедший на Пникс в кожаном фартуке со следами крови, как видно, мясник, – Фокион и в прошлый раз праздновал труса, правильно, что не послушали его!
На вид детине было слегка за тридцать, а потому в помянутый "прошлый раз" он в лучшем случае был эфебом и ни тогдашние страсти на Пниксе не слышал, ни в битве в Тёплых Вратах не участвовал. Мелентий окинул его взглядом, полным презрения.
– Прикусил бы ты язык, парень. Всем бы быть такими "трусами", как Фокион.
Мясник в ответ лишь фыркнул.
– Они там сейчас передерутся за трон! – задорно крикнул чей-то молодой голос, – Демосфен предлагает поддержать Кассандра.
Это имя прозвучало на Пниксе впервые, удивив многих. Соблюдая секретность, "партия войны" не торопилась делиться с собранием своими замыслами. Даже Фокион, который, хотя почти не вылезал из своего огорода, все равно был прекрасно осведомлен о состоянии внутренних и внешних дел, посмотрел на Демосфена с недоумением. Кассандр? Причем тут Кассандр?
То, что Демосфен и Гиперид столь живо подталкивали Афины в поддержку гиппарха Фракии, не могло не наводить на мысль: смерть Линкестийца ими давно ожидалась. А может, они ее и подстроили. Как все случилось на самом деле, знали немногие.
– Ох, не к добру это... – пробормотал Мелентий.
Фокион Честный стоял на помосте за спиной Демосфена, спрятав по своему обыкновению руки под тёплый шерстяной плащ. Он был мрачен. Только что пытался призвать сограждан к спокойствию и благоразумию. Ведь это не враг умер, а союзник, благодаря которому Македония перестала представлять угрозу. Фокион напомнил, как Демосфен много лет назад увещевал всех, будто Александр Линкестиец – лучший царь для Македонии. И какими словами Демосфен бросается теперь?
"Наконец-то Психопомп пинками прогнал в Аид эту продажную и подлую душонку!"
Дескать, и царёк-то был – ни рыба, ни мясо.
– Смотрите, граждане афинские, – говорил Фокион, – как этот человек легко отрекается от своих слов!
Вперед вышел Гиперид и с улыбкой принялся вещать, что старик Фокион живет исключительно прошлым, не видит дня сегодняшнего. Не пора ли уже на покой многократному стратегу, без сомнения самому уважаемому сыну Отечества, но несущему на плечах тяжкий груз прожитых лет, которые согнут любого?
Фокион стоял прямо, как юноша. Он не стал прерывать Гиперида и ничего не сказал в свою защиту.
– Что Фокион предлагает? – спрашивал Гиперид, – да ничего! Пустословит без цели. Призывает уважать покойника. Дескать, достойным был. Знаем мы его достоинства. Напомнить вам, граждане?
Гиперид в красках живописал, каким никудышным человеком и правителем был Линкестиец. Как многого ожидали от него Афины (не Гиперид с Демосфеном – именно Афины) и сколь большим было разочарование. Мерзавец уверял в дружбе, а сам тайком сговаривался с врагами Афин. Быстро позабыл подлец, кто возвел его на трон.
Слово снова взял Демосфен. Только что фактически обвиненный старым стратегом в политической слепоте, он просто сделал вид, что ничего подобного сказано не было. Когда-то он доказывал экклесии, как полезен будет Афинам Линкестиец, теперь же произнес ту же самую речь в отношении другого человека. Всего-то имя поменял.
Граждане афинские прожевали ее, не подавившись.
Кассандр – вот, лучший царь для Македонии! Он друг братьев Фаностратидов, а найдется ли хоть один человек, кто станет утверждать, будто Гимерий, сын Фанострата не истинный патриот своего полиса?
Кассандр в родстве с покойным Линкестийцем. А поскольку царской крови Аргеадов больше ни в ком из ныне живущих нет (про дочерей Филиппа Демосфен благоразумно умолчал), то претендовать на трон Пеллы может и он. Родовитость позволяет. Разумеется, найдутся те, кто воспротивится ему, такие всегда находятся. Стало быть, Афинам следует помочь Кассандру надеть царский венец, чтобы получить преданного союзника.
– Помочь? – пробурчал Мелентий, – говорю же вам, война будет.
– Да и пусть война! – заявил молодой голос, – что с того? Разве мы не били уже македонян?
Мелентий отыскал взглядом крикуна. Отметил, что тому на вид лет двадцать, только-только в экклесию допустили. Стало быть, в дни битья македонян сей "воин" еще держался за мамкин подол. А был ли минувшим летом на Эвбее? По задору видать, не был. Очередной "стратег на ложе".
Мнение юнца, однако, разделяли многие. Увидев это, Фокион попросил слова.
– Афиняне, вы снова хотите воевать?
– Какая война, Фокион, о чём ты? – крикнули из толпы.
– Да, да, какая еще война? Пусть македоняне грызут друг другу глотки, а мы посмотрим со стороны!
– Пусть будет Кассандр, мне так наплевать!
– Ты что, забыл, как он нашим наподдал под Амфиполем? – вспомнил кто-то, – мой сосед там сложил голову.
– Вот речь благоразумного мужа, – подхватил Мелентий.
– То дело прошлое. Кусалась злая собака, а куском поманили, так завиляла хвостом. Вон, Демосфен говорит, что он теперь наш, ручной совсем. Куда поводок потянем, туда и пойдет.
– Афиняне, вы забыли про Антигона! – нарушил молчание старый стратег.
– А что Антигон? – крикнул юнец, стоявший рядом с Мелентием.
Одноногий с усмешкой покосился на него, и сплюнул себе под ноги. Он готов был поклясться, что знает, каковы будут следующие слова Фокиона. Не ошибся.
– Разве царь Антигон допустит, чтобы трон Пеллы занял кто-то другой? Разве мало с Монофтальмом македонян, которые считают его лучшим царём, чем те, кто мог бы сейчас претендовать на трон?
Экклесия немного притихла. Было видно, что люди задумались над словами старика. Демосфен поджал губы.
На помост взбежал Леосфен, стоявший доселе внизу.
– Граждане! Стоит ли нам бояться Антигона? Наоборот, это он нас боится! Делает вид, что на Эвбее сидят не его люди. Просто наемники, всякий сброд!
Среди афинян было немало народу, кто кормился с кончика копья. Некоторые имена афинских наемных воинов и стратегов гремели на всю Ойкумену. Слова Леосфена, который и сам не раз брался за это ремесло, звучали оскорбительно, но он, имевший склонность к пафосным речам, уже не мог остановиться. Леосфена понесло.
– Циклоп понимает, что если открыто выступит против нас, ему несдобровать! Потому делает вид, что он тут не причем! Ха, кого обмануть пытался дурень? Давно уже известно, что этим отребьем командовал Леоннат. И, кстати, сложил там голову!
Гиперид и Демосфен встретились взглядами. Смерть Леонната в их планы не входила. Сегодня бы он был одним из главных претендентов на трон. Леосфен, конечно, об этом знал (вместе же сговаривались), и сейчас просто спасал ситуацию, пытаясь хоть как-то обратить смерть Леонната в пользу "партии войны".
Из толпы крикнули:
– А что же ты, Леосфен, только сейчас об этом говоришь?
На вопрошающего зашикали:
– Да всем давно уже известно. С лета слухи о том ходят.
– Слухи – одно. А тут он всему народу объявил. Если такая подлость Циклопа вскрылась, почему мы до сих пор сопли жуем? Давно надо было войну объявить!
– Да-да, верно!
Гиперид недовольно поморщился и скрипнул зубами. Придурок Леосфен еле отбился от "всякого сброда", а теперь докричится до того, что действительно придется объявлять Антигону войну. Иначе сторонники Фокиона вновь взбаламутят народ, задав вопрос, почему Гиперид и Демосфен столь бойки на словах и нерешительны на деле? Чем, кстати, окажут медвежью услугу своему вождю.
Впрочем, нынешнее настроение народа было вполне на руку "партии войны". Не слишком памятливые афиняне, с восторгом внимая песне Леосфена о своей военной мощи, выбросили из головы летние затруднения. Будто вместе с Леоннатом к Харону отправилось еще несколько тысяч македонян. Уверенность в том, что "теперь уж точно надаем этим полуварварам по шапке" отразилась в нарастающем возбуждении толпы.
В планы Гиперида и Демосфена война не входила. Уж они-то не обманывались в отношении того, что кому навалял на Эвбее. Но к счастью для них, граждане афинские вспомнили о разногласиях в стане своих противников. Агис с Меноном поссорились. Без приложения усилий удалось врага ослабить. На это Гиперид собирался делать упор и впредь. Он опять вышел вперед и произнес короткую убедительную речь о том, что вполне возможно обойтись без войны. Отправить к Кассандру послов, обещать помощь (лучше всего не военную). Только бы ему не пришло в голову подчиниться Антигону. А при удаче они точно загрызут друг друга. Афиняне даже щитов не расчехлят.
Экклесии такое предложение понравилось еще больше.
– В очередной раз вас обводят вокруг пальца, олухи, – буркнул Мелентий.
Старик снова сплюнул и принялся проталкиваться к выходу. За спиной его собрание решало, кого назначить послами, какую помощь обещать и что с Кассандра за это стребовать. Афиняне уже словно наяву видели, как сын Антипатра отдает им половину Халкидики (а лучше всю) за одно только их дружеское расположение.
Мелентий брел домой, бранясь вполголоса:
– Бараны. Вас уже на жертвенник тащат, а вы все грозитесь кого-то забодать. Размечтались, как непобедимые афинские лохи топчут македонян. Дурни беспамятные. Тьфу...
Его уже никто не слушал. Афиняне предвкушали охоту на кабана, не зная о том, что кое-кто другой в это самое время уже снимал с него шкуру.

+1

234

Кодрион, Иллирия

В постель кардийца Кинана залезла уверенно и явно собиралась задержаться здесь надолго. Он быстро понял, зачем нужен ей. Вовсе не для любовных утех. Сперва осторожными намеками, а потом и безо всякого стеснения, она раз за разом заводила разговор о том, какой прекрасной парой могли бы стать Адея и Неоптолем.
– Ведь ты свободен от своей клятвы.
Да, он свободен, Динентила мертва. Других дочерей у Агрона нет. Поначалу Эвмен пришел в отчаяние, ибо без помощи иллирийцев возведение Неоптолема на отеческий трон представлялось ему неосуществимым, а князь, после того, как возможность породниться с эпирским царём превратилась в нечто совсем эфемерное, охладел к идее войны с Алкетой и Эакидом. Прочь со своего двора мальчика и его опекунов не прогнал, но стал относиться к ним, как к засидевшимся гостям. То есть чтил законы гостеприимства с затаенным раздражением.
Эвмен избегал встреч с Агроном. Сам он давно уже догадался, что произошло с Динентилой. Репейник еще не вернулся из Пелопоннеса и не мог подтвердить, что письмо, найденное на утопленнике, составлено кем-то другим. Однако Эвмену проницательности было не занимать, и он сразу заподозрил, что за смертью дочери Агрона стоит Кинана. Ищи, кому выгодно. Когда Кинана, сладко потягиваясь на ложе и прижимаясь к кардийцу всей кожей, горевшей огнем от вовсе не сыгранной страсти, начала рассуждать об устройстве будущего детей, подозрения превратились в уверенность.
Много лет вынашиваемые планы в одночасье нарушены, но Эвмен не стал делать резких телодвижений, не стал бросаться громкими обвинениями, которые могли бы сжечь все мосты за спиной. Укоряя себя за мимолетную потерю бдительности, он спрятал свои чувства подальше. А прятать было что: как-никак, интриганка свела в Аид одного из его людей. Решил выждать и посмотреть, что будет дальше.
Кинана не хочет упускать Неоптолема, которого присмотрела себе в зятья. Для этого устранила препятствие в виде дочери Агрона и предприняла попытку убедить Эвмена в том, что в Эпире у него ничего не получится, попросту сил не хватит. Первое ей удалось, со вторым не все так радужно, кардиец раскусил ее игру. Он мог припереть ее к стенке и заставить сказать, что же на самом деле сообщал в том письме Репейник.
Поначалу Эвмен так и собирался поступить, но быстро передумал. Ему не давала покоя одна мысль. Зачем Кинана все это делает? Мечтает с помощью Эвмена свергнуть Линкестийца и сделаться царицей-матерью, второй Олимпиадой? Похоже на то. Однако того, что в Неоптолеме и Адее течёт кровь царей, кровь Филиппа, по нынешним временам все же может оказаться недостаточно. Слишком долго царствует Линкестиец. Захотят ли македоняне устроить новую междоусобицу ради безвестного мальчишки? Просто явиться в Пеллу и предъявить свои права не получится. За Неоптолемом должна быть сила, а где ее взять? Ради похода на Эпир приходилось по крупицам собирать союзников и наемников.
Кстати, о наемниках. Эвмен привел из Италии семьсот человек. Но он с самого начала понимал, что прокормить всю эту ораву во время зимнего безделья не сможет. Потому распустил отряд. Заработанного за западе авторитета хватило на то, чтобы заключить с наемниками устный договор. Он обещал хороший заработок в весеннем походе, а они обязались вернуться, не наниматься к другим вождям. Средств кардийца, нажитых на войне с италийскими варварами, хватало на содержание лишь небольшой дружины и с ним осталось всего около пятидесяти наиболее преданных ему воинов. С таким "войском", конечно, нечего и думать об Эпире, а уж тем более, о Македонии.
И что теперь делать? Сидение в Кодрионе день ото дня становилось все более бессмысленным. Пока Эвмен ломал голову над тем, как быть дальеш, Кинана без утайки рассказывала ему о состоянии дел в Пелле. Какие сейчас там взаимоотношения между "друзьями"[127] и царём. Кто о чём думает и чего желает. Рассказала, конечно же, и о Кассандре. Обхаживая ее, сын Антипатра пару раз проговорился о том, что считает себя достойным большего, нежели должность гиппарха Фракии. И, якобы, есть у него "влиятельные друзья, которые разделяют его убеждения".

[127]  Ранее в тексте "друзьями" именовались лишь гетайры, представители знатных македонских родов, служившие в тяжёлой коннице. Однако правильнее их было бы назвать "товарищами" или "соратниками". "Друзьями", "филами" именовались придворные, хотя возможно, этот термин был более распространён при Антигонидах.

– Что за друзья? – интересовался Эвмен.
– Не знаю. В Пелле к нему по-разному относятся. Некоторые уважают за оборону Амфиполя. Другие говорят, что это заслуга не его, а Амфотера и Гегелоха. Полиперхонт его считает выскочкой. Говорит, что до своего воистину выдающегося отца Кассандру, как до Олимпа на карачках.
Кинана была вынуждена признаться, что вообще-то Александр Линкестиец в качестве царя большую часть македонской знати устраивает.
– Большую часть? – переспросил Эвмен.
– Кого не устраивал, уехали к Антигону. Или просто сидят по своим поместьям и не высовываются, подобно Полиперхонту.
Эвмен, наконец, решил задать прямой вопрос:
– И чьей же поддержкой ты планировала заручиться, чтобы увидеть свою дочь супругой царя?
Кинана долго смотрела на него, не говоря ни слова. Он устал ждать. Усмехнулся.
– Я не македонянин, если ты забыла. И среди моих людей нет македонян.
– Неоптолем – внук Филиппа.
– Этого недостаточно, – покачал головой кардиец, – тот, кто заявит об этом, должен иметь большой авторитет. Мне просто не поверят. Женщину вообще не станут слушать. Кто поддержит нас?
– Полиперхонт, – не раздумывая сказала Кинана, – он все еще верен отцу. Линкестиец согнул его, но не сломал.
– Полиперхонт...
На это Эвмен ничего не возразил, задумался. Думал он не один день, все больше склоняясь к тому, что надо ехать в Тимфею и лично встретиться со стариком. Но прежде, чем собрался в дорогу, в Кодрион явился Кратер.
В тот момент, когда сияющий Андроклид с радостным "заходи, тут все свои", втолкнул его в каморку Эвмена, последний потерял дар речи от изумления.
– Дупло захлопни, ворона залетит! – смеялся Андроклид, – это не тень сбежала из Аида! Вполне себе живой, из плоти и крови. И даже весьма упитан!
– Раздобрел от сытой жизни, – с улыбкой кивнул Кратер.
– Ты как... здесь... – выдавил из себя Эвмен.
– На Тенаре встретил твоего приятеля. Он и сказал, где тебя искать.
– Ты видел Диона?
– Ну, если этого этолийца зовут Дионом, то да. Мне его представили, как Репейника.
– Да, это он, – пробормотал Эвмен, рассеянно скользя взглядом по лицу и фигуре Кратера.
Минувшие пятнадцать лет не прошли для бывшего таксиарха бесследно, но это был он, все тот же Кратер, геройски сражавшийся у Фермопил и клявшийся до последнего вздоха служить маленькому Неоптолему.
– Как он там? – вырвалось у Эвмена, но он сразу же опомнился, – боги, что я несу... Как ты все эти годы?
– Думаю, это будет долгий рассказ, – ответил за Кратера Андроклид и качнул в руке кувшин, который принес с собой.
В кувшине булькнуло.
– Само собой, – ответил Кратер, – и не только мой.
Он миновал городские ворота без каких-либо затруднений, поскольку прямо возле них столкнулся нос к носу с Андроклидом, возвращавшимся с несколькими своими подопечными (Неоптолема в тот раз среди них не было) из своего лесного лагеря. Солнце уже клонилось к закату, но хромой наставник молодых воинов и Эвмен не подарили Кратеру ни минуты отдыха. Они проговорили до глубокой ночи и лишь когда у захмелевшего Картера начал заплетаться язык, оставили его в покое. Весь следующий день от отсыпался, а когда отдохнул, Эвмен, не колеблясь, посвятил его в суть своих планов и затруднений. Очень немногим людям он мог доверять безоговорочно, но Кратер определенно был из их числа, это Эвмен понял сразу же. Сам факт путешествия бывшего таксиарха за тридевять земель подтверждал это надежнее любых клятв.
Кратер высказал одобрение идее встречи с Полиперхонтом и даже предложил себя на роль переговорщика. Эвмен, подумав, согласился. Он отдавал себе отчет, что Полиперхонт, скорее всего, с Кратером будет более откровенен. Но прежде, чем они придумали, в каком ключе беседовать со стариком, в планы Эвмена вновь ворвались внешние обстоятельства.
Случилось так, что весть о гибели Александра достигла Кодриона раньше, чем о том узнал Кассандр, сидевший в Амфиполе. У Кинаны в столице еще оставались верные люди. Дочь Филиппа моментально увидела тот самый шанс, которого так давно ждала. И, конечно, немедленно рассказала о случившемся кардийцу.
Заговорщики собрались все вместе, включая Андроклида и Неоптолема, которому, наконец-то рассказали о сути происходящего.
– Я всегда обращался к тебе, как к царю Эпира, – сказал ошарашенному юноше Андроклид, – но, похоже, нить твоей судьбы свилась в другую сторону.
– Вот сейчас медлить нельзя! – хватил кулаком по столу Кратер, – я немедленно еду в Тимфею!
– В Пеллу, – поправила Кинана, – Полиперхонт в Пелле. Линкестиец назначил его наместником и передал государственную печать.
– Что изрядно облегчает нам задачу, – кивнул Кратер.
– Но есть одна сложность, – задумчиво проговорил Эвмен.
– Какая?
– У нас нет войска. Мы явимся к старику с голыми руками.
– Мы явимся с законным царём.
– Как знать, кого он посчитает законным, – покачал головой Эвмен, – у него сейчас вся власть, войско, уважение войска, что очень важно. И взрослый сын, о чём тоже следует помнить. Кто знает, что у него на уме.
– Я знаю! – отрезал Кратер, – и меня оскорбляют твои подозрения. Мы все произносили клятву. Я не верю, что он преступит через нее. Возможно, он сейчас подумывает о царском венце, но когда узнает, что кровь Филиппа не умерла, то, я уверен, немедленно поддержит нас. Полиперхонт сейчас в том же положении, что и Антипатр много лет назад. А Кассандр возможно захочет сыграть в Пармениона.
– Скверные это игры, – бросил Андроклид, – не надо бы их повторять.
– Это уж как боги присудят, – сказал Эвмен, – ладно, убедили, я согласен. Нечего тянуть. Езжай Кратер. Завтра же. Эх, если бы мои люди были под рукой... Все, а не эта жалкая горстка...
– Наемники, – с отчетливо улавливаемыми нотками презрения протянул Кратер, – не переживай. Обойдемся без них. Мы со стариком поднимем фалангу. Зуб даю, не выгорит у Кассандра.
На том и порешили. На рассвете Кратер уехал в Пеллу. Взял двух лошадей. Одну из них, помимо разнообразной поклажи, нагрузили еще и клеткой с голубями.
Эвмен собрал своих воинов и объявил им о том, что собирается предпринять. И был неприятно удивлён реакцией кое-кого из "дружинников".
– Мальчишку царём Македонии? – скривился Антиф-фокеец.
– Да. Тебя что-то смущает?
– Да все! – вспыхнул Антиф, – все меня смущает! Ты что же, паршивец этакий, зовешь меня на службу к этим поганым козотрахам? Которые топтали моих соотечественников на Крокусовом поле[128]? Чтобы я служил внуку одноглазого ублюдка, из-за которого вынужден скитаться на чужбине? Да не бывать этому никогда!

[128]  Битва на Крокусовом поле (353 г. до н.э.) – крупнейшее сражение Третьей Священной войны (356-346 гг. до н.э.), которую союз городов Фокиды вёл против Дельфийской амфиктионии за контроль над общегреческой святыней. На стороне амфиктионов в войну вмешался Филипп II. Благодаря ему была одержана победа над фокейцами, а двадцать два их города разрушено.

– Да что с тобой случилось, Антиф? – процедил помрачневший Эвмен, – против того, чтобы помогать внуку Филиппа получить эпирский престол ты не возражал!
– Эпирский престол! А не македонский!
– А много ли здесь различий!
Антиф задохнулся от гнева.
– Разуй глаза, Эвмен! Неужели не видишь, что это не одно и то же?
– Не вижу, – покачал головой кардиец.
– Ты давал клятву отцу этого мальчика, что он станет царём Эпира!
– Я клялся, что он станет царём! – повысил голос Эвмен, – а царём Эпира или Македонии, так ли уж важно?
– Важно! Для меня – важно! – упрямо ответил Антиф, – иди ты к воронам со своей Македонией. Тут мне с тобой не по пути.
– Одумайся, Антиф!
– Отвали, кардиец, – отмахнулся фокеец и пошел прочь со двора крепости, где собрались наемники Эвмена.
Эвмен, сжав зубы, растерянно смотрел ему вслед, не в силах подобрать слова, которые могли бы его задержать. Они столько лет сражались вместе, ели из одного котелка и вдруг такое...
Антиф попытался сманить за собой еще несколько человек, но его никто не поддержал. Фокеец уехал один.
А через несколько дней прилетел голубь от Кратера. На лапке его была укреплена легкая трубка, сделанная из стержня гусиного пера. В трубке обнаружился маленький кусочек папируса, на котором было написано:
"Старик с нами. Не медлите".

0


Вы здесь » В ВИХРЕ ВРЕМЕН » Архив Конкурса соискателей » Круги на воде