Добро пожаловать на литературный форум "В вихре времен"!

Здесь вы можете обсудить фантастическую и историческую литературу.
Для начинающих писателей, желающих показать свое произведение критикам и рецензентам, открыт раздел "Конкурс соискателей".
Если Вы хотите стать автором, а не только читателем, обязательно ознакомьтесь с Правилами.
Это поможет вам лучше понять происходящее на форуме и позволит не попадать на первых порах в неловкие ситуации.

В ВИХРЕ ВРЕМЕН

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.



Фракиец

Сообщений 11 страница 20 из 98

11

Глава 2
Долина Риднака[6]
   
   Дорога, раскатанная колесами повозок и утрамбованная человеческими ногами за сотни лет, петляла между грядами невысоких холмов, местами поросших дикой фисташкой и тёрном. То тут, то там, взгляд выхватывал многоцветье узора в ковре выжженной солнцем травы, легко выделяя на ее фоне монотонно-бурый краснозем старой дороги. Порывистый ветер гнал пестрые волны, сдувая мошкару, а маленький лунь, выписывавший над ними низкие круги в поисках полевок, пожалуй, сошел бы за буревестника.
   Небольшой отряд рысил по дороге. Менее десятка конных воинов, одетых в легкие простеганные войлочные безрукавки со стоячим воротом, защищающим шею, усиленные на груди стальными пластинами. На головах фригийское войлочные колпаки. Небольшие круглые щиты и бронзовые конические шлемы с шишкообразным, наклоненным вперед верхом, на ремнях закинуты за спину. На поясе каждого меч и горит с парфянским луком.
   Перед очередной грядой на пути, за которой различались висящие над землей гигантские облака пыли, Асандр, командир отряда, пустил коня шагом и вскинул руку, давая знак воинам делать, как он. Отряд почти остановился. Асандр повернулся вполоборота, вслушиваясь. За грядой все явственнее различался нарастающий шум, топот тысяч ног, гомон, лошадиное ржание. Потом послышался отдаленный всплеск воды. Еще один, еще и еще.
   Асандр спешился и кинул поводья одному из своих воинов.
   – Пандион, за мной, только тихо, они совсем рядом уже, – сказал командир и, придерживая рукой перевязь с мечом, побежал вверх по склону.
   Еще один из воинов спешился и последовал за ним. У самой вершины оба припали к земле.
   Примерно в пяти-шести стадиях[7] пролегала еще одна такая же цепь холмов. Между этими двумя грядами, в разрывах прибрежных зарослей, блестела лента реки. Река небольшая, течет с востока на запад. Асандр не знал ее названия, ему было известно лишь то, что чуть ниже по течению она вливается в полноводный Риднак, в свою очередь впадающий в Пропонтиду.
   Река была вспенена головой гигантской змеи, состоявшей из тысяч людей, пеших и конных. Змея медленно переползала через дальние холмы на правом берегу реки. Части пехоты уже начали переправу. Конники сновали взад-вперед по обоим берегам, некоторые из них въехали в воду, разыскивая дополнительные броды для пехоты.
   Асандр наблюдал эту картину всего несколько мгновений.
   – Пандион, скачи назад, доложи, они уже здесь, переправляются через реку.
   Названный воин сразу же бросился вниз. Асандр пытался считать вражеских воинов. Те, очевидно, тоже ожидали встречи с противником с минуты на минуту, потому что все загодя облачились в доспехи, разве что шлемы не одели. Шлемы висели на груди, а на правом плече у каждого лежала длинная палка с поперечной перекладиной и привязанными к ней разнообразными мешками и корзинами. Слева подвешен щит в кожаном чехле.
   От группы римских кавалеристов, гарцевавших на левом берегу отделились десять всадников и поскакали в сторон Асандра. Он немедленно сбежал вниз, взлетел на коня и его отряд помчался назад, по дороге, в сторону, откуда они прибыли и куда ускакал гонец.
   Колонна римлян успела переправиться примерно на четверть, когда над петляющей в холмах дорогой появилось еще одно пылевое облако.
   
   – Молодой государь, нам нужно атаковать молниеносно. Такой удобный момент, они на марше, и у них совсем мало конницы. Переправляются через реку, утопим их в ней!
   – Не горячись, Менандр, – молодой царевич Митридат, сын Митридата, был весьма похож на своего отца хладнокровием и рассудительностью, – что ты советуешь, Диофант?
   Старый полководец, многократно отличившийся в войнах со скифами на северном берегу Понта, тоже раздумывал недолго:
   – Менандр прав, момент удобный, надо бить немедленно. Пошлем каппадокийцев и сбросим их в реку. Но сам, Менандр, не переправляйся, оставайся на своем берегу, бей их из луков и жди подхода пехоты.
   – Я всех их тут утоплю!
   – Не сможешь, Менандр, говорят же тебе, не горячись. Разобьем их в поле, дождись нас с Таксилом, сейчас можно и нужно их просто потрепать. Возьмешь тысячу пельтастов. Пусть твои всадники посадят по одному человеку себе за спину, – Диофант повернулся к ожидающим его распоряжений младшим командирам, – Исагор, тысячу пельтастов посадить на коней. Гоплитам, ускорить шаг!
   Менандр взглянул на царевича и тот кивнул: «действуй». Ударив коня пятками в бока, военачальник промчался к голове колонны, где по четыре всадника в ряд медленным шагом, чтобы не отрываться от пехоты, ехали его воины. Каппадокийцы помогали легковооруженным пешцам сесть себе за спину. До царевича донеслись плохо различимые слова команд. Менандр кричал что-то вдохновляющее. Воины ответили ему дружным ревом, и вся конная колонна, ускоряющейся рысью, понеслась вперед.
   
   Север одним из первых почувствовал приближение противника. Его разведчики видели удирающий конный разъезд понтийцев, а значит скоро ждать гостей. Он немедленно сообщил об этом Титу Сергию. У старого солдата тоже с ощущениями все было в порядке, поскольку первая же переправившаяся центурия уже оставляла поклажу и строилась в боевой порядок. К сидящему верхом префекту конницы подошел Фимбрия. Он был собран и подтянут. Гребень из страусиных перьев на его шлеме весело раскачивался при каждом движении легата.
   – Не успеем построиться, налетят конными. Я бы именно так и сделал.
   Север кивнул, надел войлочный подшлемник и шлем с гребнем из крашенного конского волоса.
   – Что предлагаешь?
   – Надо спешить. Если останемся на правом берегу, мы точно в проигрыше, у них всегда много стрелков, переправляться не дадут. А в поле мы еще посмотрим. С-с-сорок тысяч, – просвистел Фимбрия сквозь зубы, – посмотрим.
   Одна за другой центурии строились на левом берегу для сражения. Переправилось шесть когорт первого легиона, когда стало понятно, что до врага уже рукой подать. Понтийцев еще не было видно, но Север всем нутром чувствовал их присутствие. Нарастал шум, конский топот, внезапно взорвавшийся многоголосым боевым кличем. Когда на вершине холма появились первые конные воины, Фимбрия заорал во всю мощь своего голоса:
   – Север, конницу на фланги! Пехота, щиты сомкнуть. Ускорить переправу!
   – Азиний, ты на левом, – коротко распорядился Север.
   Кавалерия разделилась. С префектом осталась одна ала, «крыло», численностью триста всадников, вдобавок пятьдесят конных фракийцев, бездоспешных, вооруженных, каждый, парой дротиков и мечом. Азинию Север отдал «крыло» второго легиона и сотню наемников, набранных в Халкедоне и Никомедии.
   Носач, стоявший сразу за первой линией построившихся когорт, рядом со знаменосцем-аквилифером, сунул в рот свисток, всегда висевший у него на шее, и засвистел. Остальные центурионы подхватили команду старшего. Легионеры первой линии сомкнули щиты. Аквилифер высоко поднял золотого Орла, отливавшего красным в лучах клонившегося к закату солнца, и дружный рев легионеров «Бар-ра!» перекрыл грохот налетающей конницы.
   Понтийцы не собирались ломиться в стену щитов, длина фронта которых была не велика. Лава раздвоилась, нанося удары по флангам. Север пустил коня вскачь. Еще не разогнавшись, через пару ударов сердца, нырнул к гриве, уходя от просвистевшего над головой меча. Ударил копьем, в пустоту. Бросил коня влево, пропуская очередного врага, снова выпад копьем, встреча с железом: противник клинком отбросил в сторону наконечник, глухой лязг, еще удар, чавкающий звук, копье погружается в тело, рывок и через мгновение столкновение с летящим на него варваром. Префект чуть не оказался на земле, но удержался. Дух перевести некогда, удары сыпались со всех сторон. Древко копья сломалось и Квинт, отбив пару ударов обломком, швырнул его в чью-то искаженную криком рожу, проворно выхватывая меч. Обычный пехотный гладий верхом не очень-то эффективен. Эх, если бы длинный галльский… В Испании они по достоинству оценили оружие варваров, все кавалеристы раздобыли себе мечи, в полтора локтя длиной.
   Север держался на коне, как пришитый, сказывалась многолетняя привычка, которой явно недоставало римлянам, многие из которых уже оказались на земле, сбитые при столкновении, не удержавшиеся в круговерти бешеной схватки на ходуном ходящих конских спинах. Понтийцы топтали их, кололи копьями, разили длинными изогнутыми мечами-кописами, прекрасно приспособленными, как для кубки с коня, так и для колющих ударов.
   Иначе дела обстояли у фракийцев, однако и у них нарисовались проблемы: манера боя, которую они предпочитали, не предполагала тесной сшибки грудь на грудь и варвары несли большие потери, стремясь вырваться на простор. Понтийцы, превосходившие числом, не давали им сделать это.
   Разогнавшиеся каппадокийцы легко отсекли конные фланги римлян от пехоты и последняя, дабы не быть окруженной, по сигналу Тита Сергия начала отходить к реке. Фимбрия, стоявший во второй линии, скрипел зубами, но прекрасно понимал, что примипил прав и позицию удержать невозможно. Это стало ясно уже в первые минуты боя. Понтийцы сбрасывали их в реку, реализуя худший для римлян вариант развития событий.
   Север выпустил поводья, работая щитом и мечом. Колени стальными тисками сжимали конские бока, а префект вертелся волчком, отражая и нанося удары. Много лет назад, при виде очередного тяжеленного мешка с песком, который предлагал ему подержать между ног посмеивающийся Стакир, Квинт горестно вздыхал, а позже, в Испании, отходя от очередной схватки, в мозгу пульсировала единственная мысль: «Спасибо. Спасибо за науку, Стакир, друг».
   Прошло не более десяти минут. Перед стеной римских щитов кружились два огромных колеса, состоящих из всадников, не рискующих вступать в ближний бой и заваливающих строй легионеров дротиками и стрелами. На флангах дела обстояли иначе. Пельтасты ворвались в созданные конницей разрывы и создали там хаос. Легковооруженные понтийцы заметно проигрывали римлянам в броне и вооружении, но в условиях образовавшейся свалки, легионеры не могли воспользоваться своим главным преимуществом – монолитностью строя. Линия пехоты изогнулась полумесяцем, рога которого уперлись в реку. Крайние солдаты бились уже по колено в воде. Скоро и по пояс. Где собственная конница, Фимбрия не видел. Ему оставалось лишь надеяться, что Север спасет хоть кого-нибудь. Легат был полностью поглощен поддержанием организованного отступления, понимая, что стоит показать спину, как начнется избиение и понтийцы мигом окажутся на противоположном берегу. Потери были пока не очень велики, но существовала еще одна проблема: брод не слишком широк, и местами вода доходила человеку до груди – пешему драться невозможно, а конному легко. Носач тоже это понимал, стремительно отдавая команды сузить фронт и построить «черепаху», закрывающую брод. Для этого большей части войск нужно быстро убираться с левого берега, и Фимбрия в отчаянии отдал команду:
   – Отходим бегом!
   Вторая линия, сбившаяся в бесформенную кучу, развернулась и ринулась в воду. Именно в этот момент количество убитых стало расти, как на дрожжах.
   Легат быстро выбрался на правый берег. Не переправившиеся ранее когорты стояли, сомкнув щиты. Стрелков во вспомогательных когортах не много и все они уже были в деле: били из луков, стараясь хоть как-то поддержать отступающих легионеров. Фимбрия увидел, что его конница на правом фланге, где бился Север, все еще существует, как боевая сила, хотя вся уже сражается в воде, постепенно выбираясь на свой берег.
   Наконец, почти неуязвимая «черепаха» Тита Сергия, в центре которой находился Орел, медленно пятясь, вошла в воду. Все остальные легионеры, кто уцелел, уже вернулись на правый берег. Лучники Фимбрии стреляли теперь гораздо эффективнее и понтийцы вынуждены были откатиться, огрызаясь стрелами.
   Носач ступил на правый берег. Сражение закончилось. Длилось оно около получаса.
   Понтийцы гарцевали на левом берегу, пуская стрелы и выкрикивая оскорбления. Насаживали на копья отрубленные головы римлян. Римляне молчали и сохраняли строй. Так продолжалось почти час.
   Север протолкался к Фимбрии. Он был весь в крови, но кровь чужая, сам Квинт получил лишь небольшу. царапину на левом плече.
   – Ты жив! – обрадовался легат.
   – Да, есть немного. У меня потери шестьдесят человек. У Азиния больше, почти девяносто, сам он убит. И трибун Петроний тоже. Много лошадей потеряно. Носач потерял двести тридцать человек. По перекличке определили. Сколько раненых пока не сосчитано.
   – Всыпали нам, – процедил легат, помрачневший при известии о гибели Азиния.
   – Да, досталось, – Север снял шлем, размотал шарф, когда-то белый, и начал оттирать кровь с лица.
   – Но больше они сейчас не полезут, – уверенно заявил легат, – надо держать тут заслон, а самими отойти и строить лагерь. Вечереет, да и тучи вон, смотри какие, ходят.
   – Да, но завтра, а скорее уже сегодня, я думаю, они тут все будут стоять. С тяжелой пехотой.
   – Вот завтра и посмотрим, – задумчиво проговорил Фимбрия, поглядывая на небо, – ты только один брод нашел?

   ---------------

   6 Риднак – река в Малой Азии, современное название Адранос-Чай. Впадает в Пропонтиду (Мраморное море).
   7 Стадия (стадий) – древнегреческая мера длины (178 метров, олимпийская стадия – 192 метров).

   ---------------

Приму советы опытных лошадников, ибо сам никогда не...

+6

12

Jack написал(а):

На поясе каждого меч и горит с парфянским луком.

Вы уверены, что на поясе? Парфянский лук - дорогой, сложный, и немаленький. Носился ненатянутым, проще таскать его за спиной.

0

13

Уверен:
http://uploads.ru/t/a/j/W/ajWnY.png

0

14

Jack написал(а):

прекрасно приспособленными, как для кубки с коня, так и для колющих ударов.

опечатка

+1

15

Jack написал(а):

фригийское войлочные колпаки

фригийские

Jack написал(а):

одна ала, «крыло», численностью триста всадников

Вроде 320-ть.

0

16

Патриот написал(а):

Вроде 320-ть

Информация довольно противоречива. Попадалась и такая, что после Третьей Македонской войны штатная легионная конница была вообще упразднена и возрождена Августом в количестве 4-х турм (120 всадников). Во всем, что касается легиона, я ориентируюсь на работу Р.Канья "Легион", она весьма подробна. Там - 300 всадников.

---------

   Но на следующий день, хотя все силы молодого царевича подошли к безымянной речушке, ни он, ни Фимбрия форсировать ее не решились.
   Боги накрыли землю тяжелой свинцовой плитой. Она легла на плечи холмов, что тянулись к юго-востоку, становясь все выше и выше. Через дневной переход у путника уже язык бы не повернулся назвать их холмами, ибо он подступал к одной из высочайших вершин Малой Азии – Мисийскому Олимпу. Младший родич обители эллинских богов еще вчера бурой громадиной возвышался по левую руку от дороги, по которой шли легионы, а сейчас его вершина срезана тучами, выровнявшими линию горизонта.
   В ссоре взрослых сыновей материнские слезы – последнее средство, которое еще может образумить, остановит и заставит искать пути примирения. Так и вечное небо не в силах спокойно смотреть на глупые ссоры смертных своих детей, разодравшихся в кровь: с утра зарядил дождь. Заметный вначале лишь по кругам на воде, рождаемым одинокими каплями, он постепенно набирался сил.
   Понтийцы не знали, сколько войск у Фимбрии, поскольку тот активно пускал им пыль в глаза еще с высадки в Халкедоне, изощренно демонстрируя, что римлян гораздо больше, чем есть на самом деле. Легионеры носили воду из реки, жгли костры в количествах, двое больших, чем требовалось. Еще в Халкедоне, выступая навстречу Митридату, легат заставил своих кавалеристов проехать по городу трижды. В конные разъезды, патрулирующие берег в окрестностях лагеря, он отправил всех уцелевших всадников, хотя понтийцы, занимающиеся тем же на своем берегу, выставили гораздо меньше людей. И наконец, ров и вал с палисадом, сооруженные привычными к строительным работам легионерами, позволяли вместить в себя не меньше четырех легионов. Поскольку оба войска полностью главенствовали, каждое на своем берегу, разведка позиций противника была весьма затруднена.
   Понтийцы также выкопали ров вокруг лагеря, но палисад сооружать не стали, поскольку местность безлесная, и кольев взять неоткуда. Каждый легионер в походе тащил по два кола для палисада на себе, понтийцы же так не делали, поэтому они ограничились тем, что поставили за рвом обозные повозки (которых, в свою очередь, почти не было у римлян).
   Разноплеменный лагерь понтийского войска гудел, как растревоженный улей. То тут, то там раздавался громкий хохот и возбужденные крики: каппадокийцы похвалялись вчерашним «избиением» римлян. Шумно и в шатре царского сына.
   – Нужно наступать, мы втопчем в грязь ублюдков! – голос Менандра, окрыленного первым успехом, сотрясал расшитый золотом шатер, – мои молодцы разметали их вчера, как котят! Молодой государь, позволь мне…
   – Нет, Менандр, – отрезал царевич, – вчера ты напал внезапно, они были в невыгодном положении, а сейчас сидят за полисадом и ждут.
   Диофант одобрительно кивнул.
   – Мы не знаем, сколько их, – добавил парфянин Таксил, – я уже сражался с Суллой при Херонее, у римлян слабая кавалерия, но сильная пехота. За палисадом они усидели бы, даже если бы нас не разделяла река.
   – Что ты предлагаешь, уважаемый? – повернул голову Менандр.
   – Сейчас нам стоит подождать их действий, – пробасил Диофант, – это они сюда пришли, от них исходит зачин. Они не будут сидеть на месте, а нам нет смысла отдавать хорошую позицию.
   – А если они развернутся и уйдут грабить окрестности Боспора? – спросил Менандр.
   – Я так не думаю, – ответил Таксил, – если они уже разграбили Халкедон и Никомедию, там им больше делать нечего.
   – А если нет?
   – Вряд ли. Это не набег варваров, которые пограбят и уберутся восвояси.
   – Что думаешь ты, Диофант, об этом? – повернулся царевич к старшему полководцу.
   Стратег помедлил некоторое время.
   – Мы почти ничего не знаем об этом войске. Лазутчики доносили о римлянах, идущих через Македонию. Говорили, ими командует некий Валерий Флакк. Мне ничего не известно о нем, никогда не слышал о полководце с таким именем. А еще лазутчики сообщали, что войско движется очень медленно. Я сделал вывод, что этот полководец неопытен и нерешителен. Мы не знаем, то ли это войско, или через пролив переправился один из легионов Суллы. Сулла действует стремительно, я не удивился бы, если напротив нас стоит он сам или кто-то из его командиров. Архелай разбит, его войско рассеяно, Сулла запросто мог повернуться к нему спиной. В любом случае, я бы не стал недооценивать их, как полководцы Дария недооценили твоего великого предка, молодой государь.
   Стратег замолчал. Царевич тоже безмолвствовал, ожидая продолжения.
   – В Сулле нет божественного безумия Александра, – продолжил Диофант, – он не пойдет через реку, прямо на ждущее его войско, как Великий при Гранике. Тяжелой конницы, принесшей победу Александру, у римлян нет, как мы вчера убедились. А если там командует не Сулла, они, тем более, не пойдут в лоб. Сейчас, на их месте я искал бы еще броды. А найдя их, перешел бы ночью, оставив лагерь с кострами, и напал бы на спящих.
   – Может быть, нам сделать тоже самое? – осторожно спросил Таксил.
   Менандр презрительно фыркнул.
   – Нет, – уверенно возразил царевич. – Насчет твоих слов, Диофант. У Архелая было втрое больше воинов, чем у Суллы. Что, если на том берегу все же стоит этот римлянин?
   – Не может того быть, молодой государь! – вспыхнул Менандр, – вспомни, римлянин не смог взять Пирей, потому что не имел флота. Или он перелетел пролив на крыльях?
   Диофант покачал головой:
   – Чтобы переправить войско через пролив, не нужны боевые корабли.
   – А Сулла все же сжег Пирей, – добавил Таксил.
   – Когда стало бессмысленно защищать его после падения Афин, – возразил царевич, – и Архелай вывез войска на кораблях.
   – Великий царь сейчас в Пергаме, – не сдавался Менандр, – Сулле гораздо ближе было бы идти на царя через Геллеспонт. Нет, это не Сулла.
   – Возможно, ты прав, Менандр, – кивнул Диофант, – но нам неизвестны побудительные мотивы римлянина. Вполне возможно, он не жаждет биться с Великим царем сейчас, а хочет как следует укрепиться здесь, в Вифинии, еще недавно подчиненной Риму.
   – Хорошо, – Митридат-младший поднялся из-за походного стола, – я выслушал всех. Сулла там или нет… Мы не будем повторять чужих ошибок и штурмовать хорошо укрепившегося врага. Пусть делают свой ход. Усиль посты, Диофант, пусть наши люди постоянно следят за перемещением разъездов римлян. Нас не должны застать врасплох.
   Стратеги поклонились и вышли из царского шатра.
   
   К ночи погода совсем испортилась. Дождь разошелся и непроницаемой стеной отгородил от остального мира камышовый шалаш Асандра, сидевшего с пятью воинами в секрете в двух милях от основного лагеря. Костер разжечь не удалось, дождь шел весь день, и вокруг не осталось ни одной сухой травинки. Умельцев, для которых подобное обстоятельство не привело бы к затруднениям, среди дозорных не нашлось, вот и мокли, поскольку камышовые скаты если и могли бы задержать воду, то уж точно не в такой ливень.
   Когда последний из дозорных, не усидев в кустах напротив брода, ввалился в шалаш, понося всех известных ему разноплеменных богов, Асандр накинулся на него:
   – Ты почему оставил пост?
   – Да чего там сидеть? Кто в такую погоду воевать-то полезет?
   Командир скрипнул зубами, но не возразил. Промокший с головы до ног, замерзший, он и сам был того же мнения и лишь долг старшего еще вынуждал его вновь и вновь убеждать себя, что «никто не полезет», что «хороший хозяин собаку в такую погоду на улицу не выгонит». И еще десяток доводов. А воины вообще не мучили себя угрызениями совести. Как бы ни был бдителен Диофант, его младшие командиры тоже умели очень разумно рассуждать. Вот и рассудили. За противоположным берегом никто не следил, его почти не было видно.
   Ливень шумел, ветер завывал, волну за волной наваливая дождевые заряды, отбивавшие барабанную дробь по оставленным снаружи щитам. Тихонько ржали несчастные стреноженные кони. Стучали зубами воины, сбившиеся в кучу и накрывшиеся шерстяными плащами. И никаких других звуков никто из них не слышал. Ни до, а уж тем более после того, как шалаш со всех сторон пронзили римские пилумы. Вместе с незадачливыми дозорными, разумеется.
   Красный поперечный гребень на шлеме примипила, отяжелев от воды, печально поник и висел почти параллельно земле, пригибая голову хозяина к груди, что донельзя раздражало старшего центуриона. Сергию хотелось ворчать и браниться, чем громче, тем лучше. С трудом сдерживая себя, он переправился в числе первых и, убедившись, что понтийский дозор уничтожен, теперь с удовольствием выпускал пар, порыкивая на легионеров, переходивших реку по пояс в воде.
   Они шли налегке, оставив поклажу и даже плащи, от которых все равно не было бы ни какого проку. Конечно же, легионеры, построившие накануне укрепленный лагерь, а теперь марширующие в бурю, в ночь, промокли и устали. До цели еще половина пути, в конце которого предстоял бой, пусть с сонным, но, несмотря на это, очень опасным и превосходящим численно противником.
   И все же они шли к победе, ибо кто во всей Ойкумене, кроме них, прославленных ветеранов Мария мог взять ее здесь и сейчас?

-------

Я бы хотел дать некоторые комментарии. Может кому интересно будет. Типа дополнительных материалов к DVD :)
Эта битва - не вымышлена, но наиболее известный источник по ней, Секст Юлий Фронтин, описывает ее совершенно иначе. Его вариант будет обыгран в следующей главе. Если заметите :) Однако я его версию не принял. Есть еще информация, ее я нашел в работе современного исследователя и она мне показалась куда более правдоподобной, чем у Фронтина. Однако не было ссылки на источник и это несколько напрягало. Я долго этот источник искал, так и не нашел, но хотя бы выяснил, кто он - Мемнон Гераклейский, современник митридатовых войн (Фронтин жил столетием позже). Современнику, конечно, доверия больше.

+6

17

Следующая глава (и вообще вся эта сюжетная линия) переезжает из "Пса" без изменений.

----------

Глава 3
Родос
   
   Величественно покачиваясь на низкой волне, громадный двухмачтовый зерновоз-стронгилон[8], бык, забредший в стадо овец, медленно продвигался по запруженной большими и маленькими судами акватории Родоса, столицы одноименного острова. Десять весел по каждому борту судна вразнобой вспарывали водную гладь, выдавая слабую выучку гребцов. Немногим матросам торговых судов, работавших гребцами лишь во время маневров в портах, была ведома та муштра, которой подвергались гребцы военных кораблей.
   Зерновоз шел неровно, его нос все больше заносило вправо, прямо на скопление судов, сцепленных бортами и пришвартованных к одному из длинных пирсов Родоса.
   – Левый борт, табань!
   Громоподобный голос проревса[9] был хорошо слышен даже на берегу, в стадии от стронгилона. Мощный слитный выдох гребцов стал ему ответом. Весла левого борта рухнули в воду и замерли неподвижно, возле правого борта море вспенилось бурунами. Зерновоз начал медленно уходить влево. Слишком медленно.
   – Нет, не успеет отвернуть, – Эвдор, крепкого сложения моряк, одетый в поношенный хитон, наблюдавший с берега эту картину, повернулся к своему собеседнику, обнажив в улыбке ряд не слишком белых зубов. Зубов кое-где не хватало, – медленно разворачивается, места не хватит.
   – Я думаю, успеет, смотри, почти миновал, – собеседник Эвдора, исполненный достоинства, богато одетый человек, поглаживал окладистую бороду. Оглянулся куда-то назад, суматошно замахал руками, – как ты несешь, олух, как ты несешь! Побьешь мне все кувшины! Дропид, куда ты смотришь!
   Бритоголовый, кряжистый надсмотрщик в кожаной безрукавке, оскалился, выхватил из-за пояса кнут, подскочил к группе рабов, вереницей спускавших по шатким сходням со стоящего у причала аката[10] большие тюки и амфоры, стегнул одного из них и выругался. Купец удовлетворенно отвернулся, вновь приобретя солидный облик.
   – Заклад? – живо протянул ему руку моряк, – на «оленя»?
   «Оленем» называлась серебряная тетрадрахма с изображением царя Митридата в профиль на одной стороне и пасущегося оленя, на другой.
   – Идет, – усмехнулся купец.
   – Сразу давай, – засмеялся Эвдор, – в чем-чем, а в этих делах я никогда не ошибаюсь.
   – Поглядим.
   – Ну-ну, – моряк повернулся в сторону зерновоза, сложил ладони раструбом у рта и прокричал. – Эй, на корме? Весло тебе в заднице зачем? Давай, шевели задом, первый раз замужем, да?!
   Купец скривил губы, искоса глядя на веселящегося моряка. Несколько человек поодаль, так же, как и они, праздно наблюдающих эту сцену схватились за животы.
   – Тебе бы в театре, в хоре, петь, – заметил купец, – голосина-то у тебя.
   Над бортом появилась чернобородая физиономия кормчего, он бегло оглядел берег и погрозил кулаком. Моряк согнулся пополам от смеха. На верхней палубе зерновоза пошло какое-то движение. К кормчему подлетел человек, и что-то закричал ему прямо в ухо. Тот немедленно исчез. Через секунду раздался рев проревса:
   – Табань! Оба борта табань, бездельники!
   Весла уперлись в воду, но зерновоз по инерции прокатился еще половину плетра[11]. Потерял ход он, уже почти врезавшись в связку крутобоких торговых парусников.
   – Давай деньги, – протянул руку моряк.
   – Нет, еще поглядим, – возразил купец, – я думаю, они развернутся.
   – Не на что тут уже глядеть, – проворчал моряк.
   – Нужно немного отдать назад, а затем снова вперед и влево, – с видом знатока проговорил купец.
   Эвдор усмехнулся. Возле зерновоза появилась маленькая лодочка. В ней сидело двое людей. Один из них, проворно взобравшись на палубу стронгилона, протянул кому-то из команды толстый канат и так же быстро спустился вниз. Лодка исчезла. Через несколько минут, возле медленно дрейфующего судна, появилась десятивесельная эпактида[12].
   – Сейчас канатом зацепят, давай деньги, – моряк нетерпеливо совал ладонь прямо в лицо купца.
   Купец раздраженно отмахнулся от него и огорченно повернулся к одному из своих, стоящих поодаль помощников. Щелкнул пальцами. Помощник подбежал к нему, на ходу развязывая толстый кожаный кошель.
   В подтверждение слов Эвдора, эпактида, осторожно маневрируя, стала удаляться от зерновоза. Между кораблями из воды возник буксирный канат, натянулся. Стронгилон вздрогнул и начал разворачиваться.
   Купец, поджав губы, отсчитал в ладонь Эвдора три римских денария.
   – Чего-о?! – возмутился моряк, – договаривались на «оленя»!
   – У меня только римские, – пробурчал купец, – у менял идут как три денария за тетрадрахму.
   – За какую, родосскую? Да в ней четыре денария, а в аттической все пять!
   – Пять? – возопил купец, – богов побойся! Четыре денария, больше не дам!
   – Ладно, – усмехнулся Эвдор, скосив глаза на борт купеческого судна, украшенный изображением черной лошади, – давай четыре.
   Купец, как видно, не из захудалых. Не каждый из торгашей возил товары на весельном акате, команда которого, за счет гребцов, гораздо больше команды парусника. А всем надо платить. Зато нет зависимости от ветров и выше шансы уйти от пирата. Поэтому акат – популярная посудина, хотя позволить себе подобное владение могли лишь зажиточные купцы. Что, впрочем, не делало их менее скупыми.
   Купец, скрипя зубами, вложил в ладонь моряка четвертую монету. Эвдор зажал деньги в кулаке, мысленно возблагодарив Гермеса, покровителя купцов и воров, за то, что с завидной регулярностью встречаются в людях такие, казалось бы, несовместимые качества, как богатство и легковерие. Купец, расставшийся с недельным заработком гребца боевого корабля, даже не поинтересовался, способен ли его противник в споре выложить такую же сумму в случае проигрыша.
   – Хорошее, как я гляжу, у тебя судно, – сказал моряк, – зовется, поди, «Меланиппа»[13]?
   – Что? – снова повернулся к Эвдору купец, уже успевший про него забыть, – а, да, «Меланиппа».
   – Хорошее судно, – повторил Эвдор, – я бы нанялся к тебе, уважаемый.
   – С чего бы это? – недоверчиво спросил купец.
   – Да вот, без работы прозябаю. Моряк я опытный, а ты на вид не похож на скупердяя. Откуда будешь-то?
   – Из Истрии, – пробурчал купец, – только мне люди не нужны, у меня хватает.
   – Хватает, ну и ладно. Да и Истрия, пожалуй, далековато. Правду говорят, что у вас там море замерзает зимой?
   – Врут.
   – Вот и я так думаю. Это же какая лютая должна быть зима, чтоб море-то замерзло. Я вот думаю, римляне уже и до Истрии дотянулись?
   – С чего ты взял?
   – Так ты римскими денариями расплатился.
   – А, да не... это я... – купец вдруг спохватился, – а тебе-то что? Ты кто, вообще такой? Подсыл чей? Торговыми тайнами промышляешь?
   – Да что ты, богов побойся, какой подсыл. Так, интересуюсь просто, чем ты мне платить станешь. Назад-то когда отбываешь, почтеннейший?
   – Не твоего ума дело. Сказал же – не нужны люди. А ну, пошел отсюда! – купец повернулся и окликнул надсмотрщика, – Эй, Дропид!
   – Ладно-ладно. Я же так просто, на счет работы интересуюсь. Вдруг кто из твоих людей в каком-нибудь кабаке загуляет. Или соперники по вашему, торговому делу, сманят. Так ты про меня вспомни. А то тяжко наниматься стало. Купцов все меньше. Митридат все торговые пути держит. Пираты проклятые кругом…
   Купец отступил на шаг и, оценивающе, оглядел моряка с ног до головы. Голова, подбородок и щеки Эвдора некоторое время назад были выбриты наголо, но сейчас их покрывала короткая колючая щетина. Но это, как и отсутствие пары зубов в улыбке, никоим образом не делало облик моряка суровым и мрачным, напротив, лицо его было открытым, располагающим к приятному общению. Казалось, что стоит ему скорчить страшную рожу, этим он не напугает даже маленьких детей. Под серым хитоном отчетливо проступали мощные мышцы. Этакий добродушный здоровяк.
   Подошел надсмотрщик, поигрывая плетью, вопросительно взглянул на хозяина. Купец посмотрел на него, потом снова на Эвдора. Спросил:
   – На вид ты не хилый. И грести в такт, по флейте, можешь?
   – Могу, на военных кораблях служил.
   – Что сейчас не служишь, вроде тут, у вас, война? Ладно. Дней через десять приходи сюда. Филиппа из Истрии спросишь. Там посмотрим...

---------

   8 Стронгилон – тип крупнотоннажного древнегреческого торгового корабля.
   9 Проревс – начальник носа, впередсмотрящий. На торговых древнегреческих судах исполнял обязанности боцмана, помощника кормчего. Аналогичная должность существовала и на военных кораблях.
   10 Акат – ладья. Тип древнегреческого торгового парусно-весельного корабля, существовавшего до конца античности. Имел две мачты, причем передняя, грот-мачта, впервые появилась именно на этом типе судов, из-за чего на всех прочих кораблях называлась «акатионом».
   11 Плетр – древнегреческая мера длины (31 метр).
   12 Эпактида – небольшое гребное судно, часто использовавшееся, как буксирное или посыльное.
   13 Меланиппа – «Черная кобыла» (греч).
   14 Филипп – «Любящий лошадей» (греч).

+6

18

Моряк снова скосил глаза на рисунок лошади по борту аката, усмехнулся и пообещал купцу всенепременно выпить за его здоровье. Впрочем, пропивать денарии Эвдор совсем не собирался. Деньги, которых катастрофически недоставало и которые без всяких усилий сами упали в его ладонь, было бы кощунственным потратить на сиюминутные развлечения. Определенно, последние дни ему невероятно везло. Очевидно, какой-то бог со скуки решил помочь ему, ибо без этой помощи наблюдать за мытарствами ничтожного смертного совсем уж неинтересно.
   Эвдор двинулся прочь от пристани, через рыночную толчею и суматоху. Здесь со всех сторон неслось:
   – Сталь халибска-а-я! Мечи, ножи, подходи, покупа-ай!
   – Чиню медные котлы! Чиню, латаю, медные котлы!
   – Вино хиосское! Самое лучшее!
   – ...и пятна у него, как у леопарда, по телу...
   – Да ну, врешь, не может у зверей такой шеи быть..
   – Клянусь Зевсом, сам видел, своими глазами! Десять локтей!
   – А только что говорил, будто пять...
   – ..мечи испанские! Халибским не чета!..
   – ...вах, не проходи мимо, дорогой! Кинжал по руке подберем, от любого оборонишься!
   – Извини, уважаемый, мне знающие люди говорили, в Испании кузнецы получше будут.
   – Что? Не слушай этого песьего сына! Любого спроси, лучше халибской стали не найдешь!
   – ..хлеб свежий! Подходи!
   – ..и что же, она, как змея вьется?
   – Нет, колом стоит, вообще не гнется.
   – А как тогда этот твой... жерав, пьет?
   – Жираф. А он вообще не пьет, а только влагу с листьев слизывает.
   – Врешь! Разве может лошадь, хоть и с шеей в пять локтей, этим напиться?!
   – Так это и не лошадь...
   – Сам говорил, что на лошадь похож... А может, действительно, лошадь? Привязали к шее палку с башкой, обернули в леопардовые шкуры, вот тебе и твой жираф.
   – Не может быть, я сам видел...
   – Вот смотри, мим на ходулях, у него что, ноги в пять локтей? Эх ты...
   На большом помосте жались друг к другу несколько десятков обнаженных рабынь.
   – Рабыня-сирийка, обученная тридцати трем способам любви!
   – Что-то она какая-то тощая. Цена?
   – Четыреста денариев.
   – Тебе голову напекло, уважаемый?! Этой худосочной красная цена – сто. Взгляни на нее, плоская, как доска. Ну-ка задом поверни ее...
   – Зато шустра и искусна! Триста пятьдесят.
   – Что-то не верится. Она, наверное, вообще девственница. Сто двадцать.
   – Опытная, опытная, всеми богами клянусь, тридцать три способа...
   – А чего она у тебя прикрыться пытается? Точно, девственница, стыдливая! Сто двадцать пять, больше не дам.
   – В убыток не продам, она обошлась мне в двести.
   – Может она музыкантша? Эй, девка, на флейте играть умеешь? Чего молчишь? Чего она у тебя, по-гречески не говорит?
   – Чтобы на флейте играть, знать язык не надо, тем более на той, которая у тебя, уважаемый... ну ты понял, в общем.
   – Иеродула в храме Афродиты дешевле обойдется.
   – Так каждый раз платить, как приспичило, а эту купил и сколько хочешь...
   – Зато, каждый раз – другую. Нет, мое слово последнее.
   – Ну, взгляни на эту эфиопку, уж она-то покрупнее сирийки.
   – Сколько?
   – Двести пятьдесят денариев.
   – А за сирийку просил четыреста, что так?
   – Дикая совсем, не умеет ничего, зато смотри какие у нее...
   – Это я вижу, да вот только, боюсь, зарежет на ложе в первую же ночь.
   – Тьфу-ты, Цербер на тебя, не покупаешь, проходи! – купец отвернулся, потеряв всякий интерес к покупателю и снова заорал, – рабыня-сирийка, обученная тридцати трем способам любви!..
   Проталкиваясь через торговые ряды в сторону юго-восточной городской стены, и вслушиваясь в многоголосый хор тысяч людей, зазывающих, торгующихся, обменивающихся новостями и сплетнями, Эвдор различил нечто более важное, чем обсуждение прелестей рабынь или проблему существования жирафов:
   – ...на рассвете перешли реку, под дождем…
   – ...все, как один бежали, убитых – тьма!..
   – …говорят, римляне построили вал с узким проходом и, заманив внутрь конницу, всех перебили!..
   – А вон там говорят, что ночью реку перешли…
   – Да врут, кого ты слушаешь! Я точно знаю!
   – Сам, что ли, видел?
   – ...царевич к отцу бежал, в Пергам...
   – ...всех вырезали, до единого.
   – Не может быть!
   – Верно говорю! А Митридата на кол посадили.
   – Римляне на кол не сажают.
   – Ты мне не веришь? Да мне Архилох сказал, а он врать не будет!
   – Эх, граждане, что теперь-то?
   – Радоваться надо, Митридат мертв, победа!
   – Ты его мертвым видел?
   – Нет, конечно, где я и где он...
   – То-то.
   – Не Эвпатора убили, а сына его.
   – Жив он, в Пергам бежал.
   – А римляне что?
   – Что-что... по пятам идут. Пергам уже осадили, небось.
   – Да не, взяли уже! Под чистую разграбили, царя на кол...
   – Ты-то почем знаешь?
   – Да мне Архилох...
   – ...а кто идет-то? Сулла?
   – Сулла в Фессалии.
   – Да ну? А кто тогда?..
   
   А дальше уже совсем интересно, Эвдор резко замедлил шаг, жадно ловя каждое слово, а разобрав разговор, вообще остановился:
   – ...в военной гавани они, сам сегодня видел.
   – Так тебя туда и пустили!
   – Ну, не я, шурин мой, он в страже там служит у пирсов.
   – Египетские это корабли, самая большая пентера – «Птолемаида».
   – А ты откуда знаешь?
   – Это Луция Лукулла корабли.
   – Не было же у римлян флота здесь.
   – Не было, а теперь есть.
   – А я тебе говорю, египетские.
   – Верно, египетские. Лукуллу их Птолемей Латир дал. А еще, говорят, многие с Крита и Кирены пришли.
   – А я слышал, Лукуллу в Египте отказали...
   – Ты там у трона стоял и все слышал?
   – «Птолемаида» это, точно. Видел я ее много раз, я в Александрии каждый год бываю...
   – ...Сулла со всеми сговорился, против Митридата...
   – Не Сулла, а Лукулл.
   – ...это верно, всем понтийцы поперек горла...
   – ...что, прямо так и дал, даром?..
   – Не даром, мало что ли римляне награбили в Дельфах и других местах. По всей Элладе храмы осквернены...
   – Эх, пропала Эллада, нету больше свободы нигде.
   – То-то она там была... У кого мошна, у того и свобода, а простому люду...
   – ...Сулла строит флот в Фессалии.
   – И наши, говорят, Лукуллу флот передадут. Дамагор скоро прибудет с тридцатью триерами, под его начало.
   – Дамагора навархом нужно, разве эти римляне умеют воевать на море?
   – Ну, они же били Карфаген...
   – Так это когда было?
   – Лукулл, говорят, уже заказал на верфях почтенного Креонта десять пентер.
   – Квинквирем. Римляне их квинквиремами зовут.
   – Строить-то наши будут, значит – пентер.
   – Да один хрен.
   – А что, братья, скоро заработаем? Это ж сколько гребцов-то будут нанимать!
   – Заработаешь, ты, как же... Я два года назад о весло руки в кровь стер и спину всю порвал, а что заработал? Как был в рубище, так и остался...
   – ...а сколько их всего пришло?
   – Говорят, два десятка.
   – Больше! Два десятка у пирсов стоят. А в гавани еще столько же.
   – Критяне, говорят, Лукуллу много кораблей дали.
   – Это критяне-то? Пиратское гнездо! Всем известно, что Митридат пиратов под себя гребет.
   – И верно, в Ликийском проливе, рукой подать, страсть, как много пиратов развелось. Понтийцев пропускают, прочих грабят, топят. Сговорились, ублюдки...
   – Критянам Сулла, не иначе, хорошо заплатил, так бы не стали, против своих же...
   – Да кто там у них свои? Там рожи, не поймешь, какого роду-племени, как в котле намешано...
   – Наши, говорят, морской дозор выставили. Четыре триеры день и ночь в сорока стадиях от города ходят. Меняются.
   – Поди, догони пирата... Гемиолия пошустрее триеры ходит.
   – Кто это тебе сказал, село-лопата? Ты на флоте служил хотя бы день?
   – Да что я, все говорят...
   – Не уйдет гемиолия от триеры, на ней гребцов на половину меньше, а размеры схожие.
   – И то верно...

+4

19

Окончания разговора Эвдор не дождался, тот мог длиться бесконечно и сам собой тихо перейти на обсуждение чего-нибудь другого, например, цен на вино или бесстыдное поведение дочери купца Диотима. Эвдор уже услышал то, что его интересовало и теперь, спешно проталкивался в направлении, обратному тому, куда изначально направлялся.
   Его путь лежал к Военному порту, расположенному в северной части города и отделенному от Торгового порта длинной косой. В оконечности этой косы, а так же на противоположном берегу узкого пролива, служившего входом в гавань, на земле стояли две гигантских, в несколько человеческих ростов, глиняных ступни.
   Это были стопы бога.
   Два столетия назад по всему Восточному Средиземноморью гремели войны диадохов, полководцев Александра Македонского, сорок лет деливших между собой наследие умершего царя. И вот, за двести девятнадцать лет до сего дня, великий полководец Деметрий, сын будущего царя, диадоха Антигона Одноглазого, с сорокатысячным войском осадил Родос. Осада длилась целый год и закончилась неудачей. Деметрий вынужден был отступить, однако все же приобрел в ходе этого предприятия большую славу: молва наделила его прозвищем Полиоркет, «Осаждающий города», за строительство множества невиданных ранее огромных осадных машин.
   Родоссцы, обрадованные великой победой, и заразившиеся от своего врага страстью к гигантским сооружениям, поручили скульптору Харесу, ученику Лисиппа, поставить статую бога Гелиоса, которого они чтили своим покровителем, превосходящую размерами все, существовавшие прежде в мире. Колосс закончили через двенадцать лет. Высотой в восемьдесят локтей, он был глиняным с железным скелетом. Снаружи статую покрывали начищенные бронзовые листы, сверкавшие на солнце так, что бог был виден днем в море на огромном расстоянии от острова. Бог простоял около пятидесяти лет, а потом статую разрушило землетрясение. От колосса остались лишь ступни, охраняющие порт.
   В этот день возле военной гавани стражи было намного больше чем обычно. Стояли в оцеплении несколько десятков гоплитов, молодых граждан проходивших обязательную военную службу. Перед ними прогуливались городовые, вооруженные палками стражники, охраняющие общественный порядок. Они, по большей части, были варварами-наемниками из Малой Азии. Эвдор не рискнул пробираться в гавань, и вытянувшись во весь рост, заглядывал поверх людских голов, рассматривая корабли у причалов.
   Посмотреть было на что. Возле одного из каменных пирсов стояла огромная пентера – плоскодонный военный корабль, на носу и корме которого возвышались две боевые башни и «ворон»[15], сооруженный на римский манер. По обоим бортам корабля, ниже палубы шла парада, крытая галерея, выступавшая далеко от борта и делавшая широкий корабль еще шире. В этой галерее в два ряда, один над другим, располагались гребцы.
   В эпоху войн диадохов, гигантомания, начавшаяся в судостроении, перечеркнула традицию именования военных кораблей, согласно которой они делились по количеству рядов весел на борту. Строить высокорядные корабли с числом рядов весел больше трех не удавалось. А царям и полководцам хотелось все больше наращивать скорость и мощь. Тогда корабелы стали располагать гребцов не только по вертикали, но и по горизонтали. На триере гребцы сидели по одному на весло в три ряда. На тетрере, гребцы верхнего ряда, траниты, ворочали вдвоем одно длинное весло. Нижние ряды, зигиты и таламиты, каждый по-прежнему работали одним веслом, более коротким. На пентере – трое на верхнем весле и двое на нижнем. И так далее. Римляне переняли у греков и карфагенян типы кораблей, переведя их названия на латынь: трирема, квадрирема, квинквирема...
   После Пунических войн гигантомания стала сходить на нет. Ни в одном флоте сейчас не было кораблей подобных геккайдецере Деметрия с шестнадцатью гребцами на одной весельной связке. Во флоте Родоса пентеры были самыми большими кораблями. Египет имел несколько огромных децер, но использовались они лишь для увеселительных морских прогулок царей.
   Среди переданных Лукуллу Птолемеем Латиром пяти пентер и двадцати триер, «Птолемаида» была самой большой и старой. Ее построили двадцать лет назад, и она все еще использовалась, хотя ни разу не побывала в сражении. Египет давно не вел крупных морских войн, а пиратов гоняли эскадры, укомплектованные кораблями поменьше.
   Глядя на свежеобретенную римлянами морскую мощь, Эвдор понимал, что антипонтийская коалиция решила взяться за митридатовых навархов всерьез, а значит, задуманное предприятие может сильно осложниться.
   Сзади окликнули:
   – Эй, оборванец!
   Эвдор обернулся. За его спиной стоял, поигрывая толстой палкой, краснорожий стражник, одного с Эвдором роста и сложения. На вид, скорее похожий на варвара, чем на эллина, он был одет в черный хитон и красную кожаную шапку с остроконечным, сбитым вперед верхом. Несколько таких же шапок маячило поблизости, в шумной толпе портовых работников, моряков, и грузчиков-рабов. Стражник поманил Эвдора пальцем:
   – Да, ты, ходи сюда.
   По говору – ликиец. Эвдор неторопливо приблизился. Стражник ткнул его палкой в грудь.
   – Ты, раб. Кто твой хозяин?
   – Я не раб, – спокойно ответил Эвдор, – ты ошибся, почтеннейший.
   – Ха! – оскалился ликиец, – говори еще!
   Он схватил Эвдора за ворот и притянул к себе. Изо рта стражника несло чем-то съедобным.
   – Не раб, да? – прорычал стражник, скосив глаза на не подшитый край хитона[16] моряка, затем еще ниже, на красноватые потертости, «украшавшие» лодыжки Эвдора, – беглый?
   Игнорировать следы от кандалов невозможно, и моряк пожалел, что не оделся варваром, в штаны. Думал, что это привлечет лишнее внимание, а вон оно как получилось...
   – Нет, не беглый. Гребцом служил. Течь на корабле, ноги в воде все время, о скамью стер.
   – Гребец? – поднял бровь стражник. – Еще ври мне, а?
   – Я не вру! И я не раб!
   Неуловимым движением, ошеломив стражника, который совершенно не ожидал подобной прыти от беглого раба, Эвдор освободился от захвата и, завладев кистью ликийца, вывернул ее против естественного сгиба.
   Ликиец взвыл и попытался ударить его палкой, но тем самым причинил себе еще большую боль.
   – Позволь мне идти моей дорогой, уважаемый, я очень спешу.
   Стражник ругался и брызгал слюной, но вырваться не мог. Эвдор вел его вокруг себя по кругу, гася попытки освобождения. Со стороны казалось, что два человека жмут друг другу руки каким-то странным способом, причем один из них почему-то поносит другого последними словами. На драку это было не очень похоже, но внимание стражи все же привлекло. К ним подошли еще три стражника. Один из них, совсем седой, отличавшийся от прочих наличием на правой руке серебряного браслета спросил:
   – Что случилось?
   – Да вот, раба беглого поймал, – прошипел ревностный ловитель беглых рабов.
   – Ты уверен, что это ты его поймал? – заинтересовался старший, и спросил Эвдора, – Кто таков? Отпусти воина.
   Эвдор отпустил ликийца и назвался. Он окинул стражников беглым взглядом, прикидывая, кого, куда и как бить, в случае, если стражники придумают его вязать. Впрочем, даже если он всех положит, далеко уйти ему не дадут, слишком много народу кругом. Назад, в колодки, совсем не хотелось.
   – Беглый? – повторил вопрос своего подчиненного старший стражник.
   – Нет, – стоял на своем Эвдор, – я свободный человек.
   – Ха! – встрял ликиец, потирая запястье, – Карий, на рожу его посмотри! И на ноги, как следует. Это от кандалов у него следы. Он беглый с рудников, слепому видно!
   Старший похлопал дубинкой по голой волосатой ляжке Эвдора. Моряк не мигая смотрел прямо в глаза стражнику.
   – Твой человек ошибается, почтеннейший.
   – Ну-ну, – Карий выдержал взгляд моряка, поднял дубинкой его правую руку, сжатую в кулак, – раскрой.
   Эвдор раскрыл ладонь, в которой лежали четыре серебряные монеты.
   – У кого украл?
   – Выиграл заклад.
   – Выиграл... – стражник осклабился и сгреб деньги с ладони моряка, – я вот тоже выиграл. Иди отсюда, чтоб не видно тебя было и не попадайся.
   Он повернулся спиной и зашагал прочь. Ликиец закричал ему в след:
   – Карий, ты что, отпускаешь его? Он же беглый!
   – Да наплевать, возиться еще... Не до него сейчас, пускай идет, если дурак – все равно попадется.
   Эвдор сплюнул с досады, но не стал искушать судьбу и поскорее двинулся назад, в город, злобно скрипя зубам о потерянных монетах.
   
------------

       15 «Ворон» – подъемный абордажный мостик, по которому легионеры перебирались на вражеский корабль во время боя. Римское изобретение. Название дано из-за стального крюка на конце, в форме клюва ворона, который впивался во вражескую палубу при опускании мостика.
       16 Не подшитый край хитона – верх невоспитанности и неряшливости. Свободный человек, одетый подобным образом своим видом оскорблял общество. Не подшитые хитоны специально выдавали рабам.

+5

20

* * *
   
   Его путь лежал к довольно невзрачному двухэтажному дому с внутренним двориком, расположенному возле Юго-восточной стены. Этот район города, хотя и не самый удаленный от Торгового порта, был наиболее грязным, жилье здесь стоило дешево и, в основном, сдавалось внаем. Снимали его купцы, из тех, что победнее, а так же разнообразный сброд, стекавшийся на Родос со всего света и не имеющий возможности остановиться на государственном постоялом дворе, поскольку государство помогало с жильем только гражданам дружественных полисов. В нынешнее безвременье, когда друзья менялись каждый день, да не по разу, немногие могли похвастаться, что связаны с Родосом узами гостеприимства. Одними из этих немногих были римляне.
   С Римом у Родоса сложные отношения. И те и другие помнили, как Родос в Третью Македонскую войну, почти сто лет назад, выступил на стороне царя Персея против Рима и проиграл. Сейчас все изменилось. Родос очень страдал из-за торговой конкуренции с подвластными Понту городами, заметно усилившейся с приходом к власти Митридата Эвпатора. И островное государство решилось бросить царю вызов. Наварх Дамагор, командующий небольшим флотом, в котором служили хорошо обученные, опытные и дисциплинированные моряки, смог одержать несколько побед над флотоводцами Митридата, под началом которых собралось множество пиратов. Митридат давно уже «подкармливал» многих из пиратских вожаков, фактически взяв к себе на службу, вместе со всеми их людьми и кораблями. Но количество не пересилило качество. Огромный, но плохо управляемый, понтийский флот был неоднократно бит и рассеян по всему Восточному Средиземноморью. Взять Родос штурмом и осадой, царь не смог. Морская блокада Родоса протекала малоуспешно.
   Пословица гласит: «Враг моего врага – мой друг». Вот и возникла на почве вражды с Митридатом нынешняя дружба Родоса с Римом, почти любовь. Но только внешне. На деле же не все так просто – Рим, как предусмотрительный хозяин, не складывающий все яйца в одну корзину, одновременно поддерживал Делос, объявив его свободным, беспошлинным портом, что не хуже Митридата потихоньку душило родосскую торговлю. Впрочем, сейчас Делос был захвачен Митридатом, который истребил на острове двадцать тысяч человек, большинство из которых – римляне.
   Заезжий двор «Веселая наяда» не особенно отличался от прочих родосских частных заезжих домов для бедноты. Одновременно питейное заведение, гостиница с комнатами, где вместо лож на деревянный пол навалена солома, бордель с самыми дешевыми, даже не гетерами, а просто портовыми шлюхами, он был открыт и днем и ночью. Народу в нем толпилось всегда много, особенно осенью и зимой, поскольку подаваемая жратва, приготовленная, как кое-кто полагал, из пойманных на задних дворах собак, и фракийское кислое вино, которое в пятьдесят раз дешевле хорошего хиосского, были вполне по карману морякам, летний заработок которых стремительно таял в период вынужденного простоя. Каждый год множество людей по всей Эгеиде оставались без работы: после восхода Арктура, могущественнейшей звезды, несущей осенние бури, мало кто отваживался выходить в море. Матросы торговых парусников, бедняки, добывающие свой хлеб службой в качестве гребцов на военных кораблях, контрабандисты и пираты, маялись от безделья, пили, играли в кости, делали детей и занимались поножовщиной до последних дней месяца антестериона, когда торжественными жертвоприношениями Посейдону, обильными возлияниями и Играми открывалась навигация. Конечно, кое-кто рисковал сунуться в море и зимой, но кончалось это чаще всего печально.
   Узнать «Веселую наяду» было довольно просто: над обшарпанной дверью висел деревянный щит, на котором изображена голая девица с рыбьим хвостом вместо ног и грудями размером с арбуз. Лицо девицы украшала улыбка с двумя рядами тщательно прорисованных зубов. Один из зубов был замазан углем, кем-то не менее веселым, чем сама наяда.
   Моряк вошел внутрь. В главном обеденном зале таверны всегда, даже днем, царил полумрак, который не могли полностью истребить ряд тусклых масляных светильников, расположенных вдоль стен. Зал был заполнен грубо сколоченными столами. Возлежать за обедом здесь было не принято, места мало, да и много чести местным пьяницам. В углу зала располагался малый очаг. Другой, побольше, находился во внутреннем дворике.
   Зал был почти пуст, посетителей в дневное время немного. Четверо сидели возле очага за столом, заставленным кувшинами и глиняными мисками. Они были одеты небогато, но и не в драные обноски. Светлые волосы и кожа у всех четверых выдавали в них северян. Похоже, что это моряки с одного купеческих судов, получившие жалование. Судя по количеству посуды на столе, жалование было неплохим. Разговаривали они негромко, но при виде девушки-подавальщицы с блюдом жареного мяса возбужденно загомонили. Рабыня поставила блюдо и миску с уксусом на стол и скрылась. Еще одна рабыня ворошила угли в очаге длинной кочергой. В углу скучал вышибала.
   Эвдор внимательно оглядел четверку моряков, один из которых показался ему знакомым. Эвдор мог бы поклясться, что видел его в порту, причем, совсем недавно. А где в этой толкотне в память могло запасть отдельное лицо? Там, где он задерживался и глазел по сторонам. Они северяне. Моряки. С «Меланиппы».
   – Все интереснее становится, – улыбнулся Эвдор и направился к двум мужчинам, сидевшим в дальнем углу зала за столом, на котором стояла пара глиняных кружек и кувшин.
   Один из этих двоих подпирал голову руками и изучал нацарапанные на столешнице надписи и рисунки непристойного содержания. Второй без всякого выражения наблюдал за посетителями у очага. При виде Эвдора, подсевшего к ним, он несколько оживился:
   – Какие новости?
   – Радуйся, Дракил. И ты, Гундосый, – Эвдор взял себе одну из кружек и плеснул в нее из кувшина темно-красной жидкости, – что это тут у вас?
   Тот, кого Эвдор назвал Гундосым, не поднимая головы, пробубнил:
   – Местное.
   Прозвучало это, как «пестдое».
   – Кислятида, – добавил Гундосый.
   Моряк отпил вино, покатал во рту, проглотил.
   – Бывает хуже. А где Аристид?
   Дракил многозначительно поднял глаза к потолку. Со второго этажа явственно слышался скрип расшатываемого деревянного ложа и прерывистые женские вскрики.
   – Понятно. Значит, новости у нас такие: заявился Лукулл. Весь город гудит.
   Дракил усмехнулся.
   – Чтоб это узнать, даже не стоило выползать на улицу. Дверь приоткрой и слушай, что мальчишки орут. Лукулл заявился… Тем хуже, Эвдор. Говорил я тебе, нечего здесь сидеть. Отсвечиваем неприкрытыми задницами на весь Родос. Надо было когти рвать прямиком на Крит.
   – На этой лоханке? Сколько ведер вычерпали, пока сюда дошли, не считал?
   – И до Крита бы дошли.
   – Ждут тебя там. У Лукулла корабли из Египта, Кирены, Крита...
   – Врешь!
   – Сам не видел, врать не буду, но в порту так говорят.
   – Врешь! – повторил уверенно Дракил, – римляне никогда не договорятся с Волком. Тем более, против Митридата. А больше не с кем на Крите договариваться. Не с царьками же и олигархами недоделанными. Они давно уже все Волку задницу лижут.
   – Ты же не знаешь, что ему предложили. Все продается и покупается. И Леохар в том числе.
   Дракил сплюнул на грязный пол. Он был критянином. Гундосый, убрал правую руку, приподнял голову и простонал:
   – Газбегаца дада было. Гапгасда все…
   Не удержав голову одной левой, Гундосый ткнулся носом в столешницу, громко хрюкнув.
   – Переловили бы всех поодиночке, – прошипел Дракил.
   Эвдор приподнял голову Гундосого за волосы, и положил обратно: тот спал, пуская слюни. Моряк покосился на компанию у очага, придвинулся к Дракилу и негромко произнес:
   – Я тут видел замечательную посудину. То, что надо. Стоит такая, вся из себя красивая, лошадка и хочет, чтобы ее толковый всадник взнуздал. Не большая, не маленькая, всего в ней в меру, как раз для нас.
   Эвдор замолчал. На лице Дракила проявилась некоторая заинтересованность:
   – Продолжай.
   – Шестнадцативесельный акат-афракт[17] из Истрии. Я прикинул, он может поднять пятьсот талантов[18]. Прибыл только что. Я видел, как его разгружают.
   – Ты предлагаешь его брать? Как?
   – Я почти сговорился с купцом. Нужно, чтобы кое-кто из его людей протянул ноги. Нанимаемся к нему. Выходим в море, дальше все просто.
   – Просто, на словах, – протянул Дракил, – сколько у него людей? Одних гребцов, почитай, больше, чем нас. Если он не полный дурень, не возьмет совсем незнакомых людей. Я бы не взял.
   – Я думаю, у него внезапно не окажется выбора. Они, северяне, выпить не дураки, а пьют все больше по-скифски. Ушибутся невзначай, до смерти, по дурной-то голове, – усмехнулся Эвдор, – вот он нас и примет с распростертыми объятьями.
   – Вот так прямо и с распростертыми? – недоверчиво спросил Дракил.
   – Ага, особенно меня, как старого знакомца. К тому же нас ему порекомендуют уважаемые люди…

---------

   17 Афракт – корабль без сплошной палубы.
   18 Приблизительно 13 тонн.

+5