* * *
   
   – Смерть ждешь? Нет, я не убить тебя. Кожу вывернуть. Не тебе. Ты – анадеро20. Скажешь все.
   Варвар молчал, нагнув голову, глаза жгли ненавистью.
   Осторий ждал недолго, повернулся к одному из своих людей.
   – Давай ее.
   Двое скордисков подтащили упирающуюся женщину, поставили на колени перед пожилым дарданом привязанным к бревну, которое было заготовлено для распила на дрова и лежало на козлах. Осторий поднес к горлу женщины широкий кривой нож и, мешая греческие слова с фракийскими, коих успел нахвататься за время службы в войске наместника, спросил.
   – Думаешь, старый? Биос ануо. Надо умирать уже?
   Варвар, глядя в расширившиеся от ужаса глаза женщины, прохрипел:
   – Я принес клятву… Не вредить римлянам… Я не нарушал ее…
   – Просмено аллотрио айнос21, – Осторий вытащил из-под подбородка женщины нож.
   Кровь брызнула в лицо старика, тот зарычал и рванулся. Безуспешно.
   – Еще тащи, – сказал префект кельту.
   – Я не знаю, кто они и где! Волчье ты семя! Я не лгу!
   Скордиски поставили перед варваром новую жертву, совсем еще девчонку, зареванную, бледную, в располосованном платье, дрожащую от холода и страха.
   – Не тронь! Я скажу!
   – Я весь превращался в уши, – оскалился Осторий.
   – Девчонку отпусти…
   – Я ждал другой речь.
   Девушка вскрикнула и дернулась. Из-под ножа побежала вниз темная струйка, уносящая жизнь.
   – Я скажу, будь ты проклят, скажу все! Не тронь ее!
   – Говори.
   – Это не наши! – старик заторопился, тяжело дыша и сбиваясь на кашель, не отрывая безумного взора от мечущихся глаз девушки, – не наши! Мы все дали клятву! Это не дарданы!
   – Нет быстро, – поморщился префект, – не понимаю.
   – Это не дарданы. Какие-то пришлые.
   – Даки? – на невозмутимом лице Остория нарисовалась заинтересованность.
   – Нет. Это иллирийцы, – старик вновь закашлялся, выплюнул кровь.
   – Ты говорить, – предложил Осторий.
   – Заезжали в село. Муки выменять на дичину.
   – Сколько их?
   – Трое было.
   – Ночлег давал?
   – Нет… Они бьют римлян… Я поклялся…
   – Хорошо. Где искать?
   – Я не знаю.
   Девушка захрипела.
   – Не знаю! – в отчаянии заорал варвар.
   Осторий толкнул девушку к старику, она судорожно вцепилась в его разорванную рубаху. Голова ее запрокинулась назад, из горла хлестала кровь.
   – Не знаю… Я не знаю, – шептал старик, в ужасе глядя в стекленеющие глаза.
   Девушка медленно сползала на землю.
   Осторий повернулся к скордиску, стоявшему за его спиной со скрещенными на груди руками, и сказал на латыни:
   – Сжечь все.
   Варвар не двинулся с места и даже бровью не повел.
   – Ты глухой или слов человеческих не понимаешь, скотина тупая? Анайто! Зажигай!
   Через несколько минут деревня полыхала. Старик, привязанный к бревну, истошно выл. Этот налет стоил Осторию десяти человек: не получив ответов на свои вопросы, префект принялся резать варваров, но дарданы не хотели подыхать, как овцы. Скордиски перебили мужчин, заплатив за это жизнью каждого пятого. Потери взбесили Остория, но одного человека дважды не убьешь.
   Дальше что? Осторий узнал не намного больше, чем прежде. Неуловимые варвары терроризируют округу, убивают римлян. Безнаказанно. Старик сказал, их трое, но может быть и больше. Где они скрываются? В чаще, каждый раз в новой берлоге? Скверно. Очень скверно. Как их ловить? Может, здесь, у пожарища устроить засаду? А с какого перепуга они сюда полезут? На обоз Лонгина так и не клюнули. Подбрасывают мертвецов, дразнят.
   Ладно, чего метаться, на ночь глядя.
   – Сенакул, идем в Браддаву.
   
   Почему их маленький отряд в последние дни кружит вокруг Браддавы, никто из тавлантиев не знал, а Веслев не называл причины. После первой драки с римлянами они ушли на запад, к Керсадаве. Разбили лагерь в горах, вырыли землянки. Спасенных баб и детей, два десятка ртов, надо кормить, а никаких припасов на такую ораву у Веслева не было. Пропитание добывали охотой, часть дичи оставляли себе, часть меняли на хлеб и соль у дарданов, стараясь не появляться в одном и том же селе два раза подряд.
   Здесь, по западной дороге, прошли даки, большой отряд, который вел бывший митридатов военачальник. Дромихет беззащитную Керсадаву (в ней сидела всего сотня дружинников Асдулы) сжег по злобе, перебив воинов. Он спалил и одно из окрестных сел, но люди спаслись, кем-то загодя предупрежденные, ушли в горы. Даки задерживаться не стали, быстрым маршем удалились куда-то на север и больше о них не слышали. Зато, дней через десять, в окрестностях уже отдымивших руин Керсадавы появились римляне. Они не стали обижать селян, только согнали их всех на восстановление крепости. Возле других гнезд Красные Гребни вели себя не столь миролюбиво: выгребали амбары коматов, угоняли скот, за малейшую попытку сопротивления вешали на крестах. Веслев, захватив «языка», довольно быстро выяснил причину такой избирательности: Базилл наградил «друга римского народа» неприкосновенностью его владений.
   Это обстоятельство Веслеву удалось обратить в свою пользу. Спасенные женщины сковывали его по рукам и ногам, однако на его счастье, некоторые из них, выданные замуж в разоренную деревню, родом были как раз из этих мест. Они вернулись к родителям. Остальных тоже приняли в семьи без особого ворчания, сказалась убедительность речей Веслева. Да и не были дарданы черствыми сухарями, многие откликнулись на чужую беду. Не без урода, конечно. Как везде. Веслеву не удалось отвертеться от мысли, что кое-кого из этих женщин и детей он, если крепко задуматься, своими собственными руками в рабство отдал. С благими намерениями. Мысль эта никак не хотела из головы убираться. А вскоре приключилась еще одна головная боль.
   Веслев хотел знать, что происходит в округе. Стремился охватить своим взглядом как можно больше. Тавлантии разделились. Мукала, Дурже и Плеврат, столкнувшись неподалеку от Еловой крепости, лоб в лоб с несколькими римлянами, валившими сухостой на дрова, всех их убили. И вошли во вкус.
   Началось планомерное избиение легионеров. Как волки караулят отбившуюся от стада овцу, так тавлантии азартно резали небольшие группы римлян, когда те, по трое-четверо, или даже большим числом, за разными надобностями выходили за стены. Оставшись далеко позади катящейся на север войны, солдаты расслабились, за что и поплатились.
   Впрочем, сориентировались они очень быстро, и вскоре тавлантиям пришлось уносить ноги. Узнав об этой самодеятельности, Веслев пришел в ярость: совсем недавно, за одного убитого в Берзабрие, римляне вырезали целое село. Поругался костоправ, воздух потряс, выпустил пар, а на следующий день удивил своих товарищей, засобиравшись в окрестности Браддавы. Он никому не сказал, зачем, да они и не спрашивали, привыкли доверять вождю.
   Для Веслева, избавившегося от обузы, цель теперь была – прозрачнее некуда. По правде сказать, другим она бы показалась мутной. Если бы он, конечно, поделился своими планами. Тот тлеющий уголек, который костоправ ощутил еще в Иллирии, превратился в яркое пламя. В костер, который горел в Браддаве. В стане врага. Человек, погубивший Автолика, находился на расстоянии вытянутой руки, но единственным чувством, которое Веслев испытывал к нему, было любопытство. Не ненависть, а интерес.
   Костоправ сразу убедился, что римлянин тоже его ощущает: на тавлантиев, никак себя не обнаруживших (Веслев запретил убивать солдат) началась настоящая охота. Римлянин восхищал костоправа, с каждым днем все больше. Он безошибочно находил стоянки иллирийцев, уверенно ориентировался в незнакомой местности и молниеносно наносил удар, отставая всего на полшага. Каждый раз ему доставались еще теплые угли кострища. Веслева охватил азарт, давно забытое чувство. Они кружили по окрестным горам, друг вокруг друга, как два опытных и осторожных мечника, ослепленных повязками на глазах и вынужденных полагаться на чувства, что при должном мастерстве могут оказаться не менее надежными, чем зрение.
   Так продолжалось несколько дней.
   Остановись костоправ ненадолго, отвлекись хотя бы на одно мгновение от пляски пламени, заполонившей все его сознание, и он увидел бы, что с ночью, спустившейся на земли дарданов, борется еще один огонек, слабый и бледный, едва различимый в непроницаемой чернильной тьме.
   
   – Мукала вернулся, – подошел к костру Остемир.
   – Хорошо, – Веслев, подвязывавший новые съемные петли к тетиве лука, взамен истершихся, кивнул, не посмотрев на друга.
   – Нет, плохо все.
   Веслев поднял глаза на Остемира, отставив работу.
   – Что случилось?
   Через минуту он слушал рассказ Мукалы, с каждым его словом все сильнее сжимая челюсти.
   – Они не одни оказались. Позади ехали полста верховых. Скордиски с римским начальником. Этот трупы увидал, взбеленился, в село помчался, а я – сюда.
   – В какое село?
   – Ближнее, к северо-западу от Браддавы.
   – Мукала, – прошипел Остемир, – говорили же, хватит! Никому мы так не поможем, только хуже сделаем. Про Берзобрию слышал? Я как подумал, что если бы то из-за нас сотворили… Ну, убил ты этих римлян, чего добился?
   Мукала потупил взор.
   – По коням, – приказал Веслев.
   Собрались мгновенно. До названного Мукалой села от последнего лагеря было совсем недалеко, да вот только поскачи-ка ночью по горам верхом. Как не спешили, но Осторий добрался раньше.
   – Не успели… – процедил Остемир, глядя на зарево.
   – Надо карать! – с ненавистью выдохнул Плеврат.
   – Как? – пробормотал Мукала, – их там полсотни.
   Веслев, на скулах которого играли желваки, прикрыл глаза. Даже сквозь веки он видел огонь впереди, жадный и злой. Сырость ему нипочем, он стремится сожрать все, до чего может дотянуться. Как сыновья волчицы. Погребальный костер, в который превратилась деревня дарданов, жег лицо костоправа, но как бы ни было горячо ревущее пламя, сил его не хватит, чтобы притупить чувства Посвященного.
   К селу приближался еще один отряд римлян. Из крепости. Солдат вел человек, с которым Веслев давно уже искал встречи, но не мог придумать, как бы обставить ее без свидетелей.
   Сколько всего было римлян, костоправ не знал, он видел лишь одного.
   «Тесновато сейчас на сцене будет. Пожалуй, стоит убраться. Но тогда эти ублюдки останутся безнаказанными. Плеврат прав, надо карать, хватит делать вид, что моя хата с краю».
   Возмездие… Как это просто и понятно. Око за око. Без высоких мудрствований о добре и зле, которыми он сам дурил голову Автолику много лет назад, искренне веря в то, что несет.
   «Посвященный Круга стоит над людскими страстями. Нет добра и зла. Всякое добро не всегда и не для всех таково, и абсолютного зла не существует».
   Чушь какая. Римляне совершили зло. Надо карать.
   – Ночь. В Браддаву пойдут, больше некуда, – вслух рассудил Веслев, – на дороге устроим засаду. Мукала, там позади, шагах в ста, оленью тропу видел?
   – Знаю ее, она в глубокий овраг упирается. С ручьем на дне.
   – Пересечь его сможем?
   – Нет, кони ноги переломают. Даже днем. Но там по берегу можно уйти.
   – Хорошо. Из крепости идет еще один отряд.
   – Откуда знаешь? – удивился Дурже.
   – Знаю. Вы готовы к драке, братья?
   – Готовы, Веслев, – ответил за всех Остемир, – говори, что придумал.
   
   Север поднял руку, приказывая остановиться.
   – Тихо, – Квинт даже повернулся вполоборота, вслушиваясь в ночь, – кажется. всадники.
   – Приближаются, – согласно кивнул Барбат, – вот только кто? Осторий или варвары?
   – Варвары Остория, – оскалился Авл.
   «Проклятье, неужели не успели?»
   Из-за поворота доносилось конское фырканье и чавканье дорожной грязи.
   Луна спряталась за тучами, но с тьмой продолжали бороться несколько факелов в руках солдат. Вздрагивающее пламя обдавало лицо жаром.
   «Увидят огонь».
   Квинт быстро огляделся. Справа от дороги тянулась длинная яма, почти овраг. Центурион отдал факел Авлу.
   – Всем, кроме Авла огонь затушить, а ты спускайся в яму и держи факел ближе к земле, чтобы не видно было.
   Солдат повиновался. Никто не спросил, зачем один факел оставили, всем и так понятно: затушить легко, а зажги-ка их снова.
   Факел Квинт отдал, но ощущение чьего-то огненного дыхания никуда не делось. Мерещится? Да нет, не может быть ошибки, как такое позабудешь.
   «Это не Осторий, а Злой Фракиец!»
   – Это варвары! Приготовиться к бою, – скомандовал Север, – рассредоточиться вдоль дороги. Луций, ты на той стороне. Атакуй, как я начну.
   Хлюпанье копыт в вязкой жиже становилось все отчетливее. Север поудобнее перехватил древко пилума. Он уже видел всадников. Они ехали шагом, неторопливо. Сколько их всего? Впереди двое с факелами освещали путь, и дальше угадывалось несколько огней. В их рваном тусклом свете невозможно было различить ни лиц, ни одежды, однако Квинт уже не сомневался, что перед ним отряд варваров. Среди них был кто-то, похожий на Автолика. Какая-то, Орк забери ее назад в свою преисподнюю, очередная нечеловеческая тварь. Иной жизнь проживет и никаких чудес не встретит, а на Квинта они чего-то посыпались, как из рога изобилия22. Вот только он не просил…
   По крайней мере, это не Осторий. Как вести себя с префектом, если он уже спалил деревню, Квинт так и не придумал.
   Легионеры спрятались за деревьями и скользкими ото мха гранитными валунами, что во множестве громоздились вдоль дороги и в глубине горного леса.
   Щеки Севера коснулось что-то влажное. Снежинка. Еще одна. И еще. Бывает так: только что обволакивающий всепроникающим холодом воздух был чист и прозрачен, как вдруг, в одночасье, из ниоткуда соткались мириады крупных мокрых хлопьев, словно над головами кто-то вспорол набитый снегом мешок. Не объявляя войны, зима начала вторжение. Вернее, повторила попытку.
   Квинт медлил с сигналом к атаке, всадников оказалось довольно много и центурион уже начал сомневаться в своих силах. Неизвестно, чем бы это могло закончиться, но один из варваров вдруг как-то странно дернулся и, раскинув руки, выронив щит, полетел с коня.
   – Давай! – заорал Квинт и метнул пилум.
   – Бар-ра!
   Крики и конское ржание взорвали ночь. Лошади вставали на дыбы и падали, давя седоков, пораженные копьями римлян. Несколько варваров, спасаясь, не разбирая дороги, рванули галопом вперед, но наткнулись на стену щитов, стоптать которую не смогли. Факелы падали в грязь и гасли. Всадники, сбившись в кучу, что-то орали на незнакомом языке, рубили тьму длинными мечами, отмахиваясь от невидимого врага.
   Пустив в ход пилумы, римляне высыпали на дорогу, атаковав колонну в плотном строю. Варвары попытались прорваться, некоторые бросились врассыпную, натыкаясь на массивные еловые лапы и хлесткие нагие ветки придорожных кустов. Всадники гнали коней на римские щиты и рубили, направо, налево, почти не видя врага за плотнеющей на глазах снежной завесой.
   Легионерам приходилось не легче. Внезапность принесла плоды, но молниеносной победы не получилось. Солдаты увязли, начали нести потери. Кому в образовавшейся свалке приходилось тяжелее? Конному или пешему? Тьма, снег, огненные росчерки факелов, рубящих ночь. Лошадиный храп, крики со всех сторон, ни слова не разобрать. Каша.
   Многие варвары уже бились пешими. Квинт дрался спина к спине с Кезоном, ветераном, помнившим ловлю Югурты. Просто махал мечом наудачу и каким-то чудом умудрялся подставлять щит под вражеские клинки. Он уже успел съездить массивным яблоком рукояти по зубам своему солдату, не разобравшему, кто перед ним.
   Слева, справа, щитом, выпад, снова на щит, ударить с колена, взмах, опять слева, на щит.
   – Ах-р!
   Тяжелый скутум трещит, едва не рассыпаясь в руках. Чья-то брызжущая слюной рожа.
   – Н-на!
   Булькающий хрип за спиной.
   – Кезон? Держись!
   Быстрый взгляд назад. Клинок, летящий в спину. Пригнуться! Кезон стоит на коленях, заваливается на бок.
   Удар краем щита в голову сбил Севера с ног. В глазах потемнело, Квинт упал лицом в грязь, но не потерял сознания. В трех шагах от центуриона, какой-то варвар ловко отбивался сразу от нескольких легионеров, орудуя длинным клинком и факелом, зажатым в левой руке. Гудящее пламя чертило замысловатые фигуры, на краткие мгновения выхватывая из тьмы лица людей. Падая, Квинт выпустил щит и, пытаясь подняться, наткнулся рукой на труп в кольчуге, лежащий в луже спиной кверху. Между лопатками торчала стрела. Стрела? Откуда? Кто здесь мог стрелять? Точно не его люди. Варвары? В своих? Не мудрено, вообще-то, в таком месиве… Север перевернул тело, подтянул ближе, пытаясь в рваных бликах пламени различить черты лица и первое, что ему бросилось в глаза – длинные висячие усы варвара.
   Скордиск!
   «Это не дарданы! Осторий, твою мать, оглоблю тебе в жопу! Это же он там, с факелом, шлем с гребнем, кованый мускульный нагрудник! Где были мои глаза?! Но кто же стрелял? У моих нет ни одного лука!»
   – Осторий, – заорал Квинт, срывая голос, – остановись!
   Ага, сейчас он послушается, разбежался.
   Рядом грохнулось тело, плеснув во все стороны грязью, кувыркнулось через голову и вскочило. Какое живучее. Квинт поднялся на колено, и едва не опрокинулся навзничь, извернувшись всем телом. Кельтский клинок на длину ладони не долетел до шеи Севера. Быстрым ответным выпадом, центурион отправил варвара-ауксиллария к праотцам.
   Осторий дрался один, против четверых и… одолевал. Квинт провел ладонью по лицу, стирая липкий снег, моргнул пару раз, а Осторий за это время успел уменьшить число своих противников. Теперь только трое. Вообще, ряды сражающихся с обеих сторон изрядно поредели, по крикам судя, и заметно уменьшившейся толкотне на дороге. Вот только не понять, кто побеждает.
   – Префект, остановись! – закричал Север, понимая, что это бесполезно.
   Осторий стремительно перемещался, не давая своим противникам нападать всем вместе. Они бестолково наскакивали на него, мешая друг другу, а его клинок метался с быстротой жалящей змеи. Вздох, взмах, всхлип. Второй легионер, пораженный в живот, сгибается пополам. Север заскрипел зубами: одним из двух схватившихся в префектом легионеров оказался Барбат. Квинт вскочил на ноги, рванулся на помощь, но столкнулся с очередным скордиском. Тот, нечленораздельно вопя, размахивал щитом, который держал двумя руками за край. Квинт отшагнул в сторону, сделал короткий и точный выпад, всадив клинок до середины в грудь варвара, оттолкнул нежелающее падать тело, бросил взгляд на Остория и в отчаянии закричал:
   – Луций!
   В то же мгновение префект прикончил последнего своего противника. Барбат стоял, прислонившись к мокрому, лишенному коры стволу мертвой сосны и, сползая на землю, смотрел невидящим взором в пустоту.
   – А-а-а!
   Квинт бросился к префекту, не глядя раскидал оказавшихся на пути скордисков.
   – Так это ты, сучара? – взревел Осторий, узнав Севера и отразив удар, в который тот вложил всю переполнявшую его ненависть, – сдохни, упырячье отродье!
   Одной ненавистью мастерство не пересилишь: левое бедро центуриона обожгла холодная сталь.
   – Катись… – лязг, взмах, – к Орку!
   Брызги крови. Чьей? Нет боли, вообще нет никаких чувств, только ненависть. Лязг, взмах. Шаг вперед. А, пятишься, тварь!
   Закругленный кончик кельтского меча вспорол кольчугу на правом боку центуриона, а через мгновение едва не рассек ему шею. Квинт отшатнулся, уклоняясь от очередного удара, и упал на спину.
   – Командир! – голос Авла, откуда-то из-за спины, – держись!
   Осторий, уже занесший меч над поверженным центурионом, вынужден был отступить: на него опять насели сразу несколько легионеров.
   Квинт, морщась от боли, приподнялся на локте и вдруг, как перуном Юпитера пораженный вздрогнул: и Осторий и солдаты светились изнутри, каким-то неземным огнем. Все вокруг в этом огне: люди, деревья. Как тогда, в Адрамиттионе. Стало светло, словно луна выглянула из-за туч, только свет ее не серебряный, а кроваво-красный. И льется он не с небес, а… Квинт повернулся и сквозь непроницаемую снежную завесу увидел его. Злого Фракийца. Он понял, кто перед ним, сразу же, ибо фигура всадника, восседавшего на невысоком коньке, была целиком и полностью соткана из огненных нитей. Фракиец посмотрел на Квинта, толкнул пятками бока жеребца и помчался прочь.
   Север, позабыв обо всем на свете, не видя более Остория и бьющихся с ним легионеров, не замечая собственных ран, бросился следом за призраком. Боковым зрением увидел коня, смирно стоящего над телом мертвого ауксиллария и одним прыжком взлетел ему на спину.
   – Пошел!
   Он не видел дороги, по которой летел галопом, рискуя свернуть шею и себе и жеребцу. Ветки хлестали по лицу, рассекая кожу до крови, он не замечал и их. Перед глазами горел маяк. Фракиец был не один, но Квинт окончательно утратил способность трезво мыслить, без остатка отдавшись во власть всепоглощающей навязчивой страсти.
   – Стой!
   Сколько длилась безумная скачка, он не знал. Конь храпел под ним, но лошадник Север, всегда заботливый и внимательный всадник, и ухом не вел.
   
   …Край какого-то оврага. Все вокруг белым-бело. Снег облепил ветви деревьев, укрыл землю вязким толстым ковром. Он светился еле-еле, словно пытался преумножить бледное сияние луны, краешек которой отпихивал прочь от себя темно-серые косматые клочья облаков.
   – Он же один!
   Рослый широкоплечий воин повернул коня.
   – Остемир, стой!
   Взмах боевого топора. Короткий опережающий выпад.
   Север хищно оскалился. Первый.
   Время остановилось.
   Воин, недоуменно уставившись на рану, сползал с конской спины на снег.
   – Остемир!!!
   Еще один всадник вскинул лук, медленно, словно поднимал непосильную ношу.
   – Нет! – Фракиец ударил стрелка по руке, но слишком поздно.
   Загудела тетива. Стрела не летела – плыла среди замерших в воздухе снежинок, так и не достигших земли. Ребенок играючи увернулся бы, да вот только мышцы, словно свинцом налились.
   Квинт пересилил оцепенение, натянул поводья, поднимая коня на дыбы. Летящая смерть угодила в капкан бесконечного круга мгновений, царства застывшего времени, но, рассекая его стальным отточенным острием, неумолимо продолжала свой путь.
   …Остемир, сам едва различимый во тьме, налетел на невидимого врага, взмахнул топором, но тот оказался быстрее. Иллириец покачнулся и прильнул к конской шее.
   – Остемир!!! – крик Веслева резанул по ушам холодной сталью.
   Сердце словно чья-то жестокая рука сжала. Плеврат вскинул лук и, растянув его едва наполовину, не целясь, отпустил тетиву.
   Жеребец римлянина вздыбился и заржал, пронзительно, жалобно: выпущенная с десяти шагов стрела вонзилась в его грудь на треть длины древка. Он переступил задними ногами на самом краю обрыва и, не удержавшись, сорвался вниз, ломая кусты.
   
-------

   20 Анадеро – «сдирать кожу, вывернуть наизнанку, рассказывать до конца» (греч).
   21 «Я ждал другую речь» (греч).
   22 Рог изобилия принадлежал богу богатства Плутосу, которого иногда объединяли из-за схожести имен с Плутоном, владыкой мертвых.