1202 02 июня 1937 г., Кремль

Ворошилов и Берия вышли из кабинета Сталина вместе. Климент Ефремович забрал у охраны свое личное оружие, а Лаврентий Павлович – объемную папку коричневой кожи. После чего оба неспешно двинулись по коридору. Если бы не маршальская форма наркома обороны и не строгий костюм начальника ГУГБ, то их можно было бы принять за друзей-экскурсантов, чудом оказавшихся в Кремле,  чуть не прижавшимися плечами друг к дружке, от благоговейного страха перед всеми чудесами, красотами и тайнами древней цитадели.
- Я от Тухачевского большего ожидал, – негромко сказал Берия. – Первое наступление провел, а теперь смотри-ка – сидит, оборону держит и к противнику присматривается.
Ворошилов усмехнулся:
- Подожди, он еще себя покажет…
Помолчав, Берия продолжил:
- Я им Богдана  дал. Он – очень близкий мне человек, и мне будет больно, если с ним… – Он не договорил и задумался, а потом, словно только проснувшийся человек, невпопад спросил, – Слушай, Климент Ефремович, скажи честно: он может победить?
Ворошилов мгновенно ответил:
- Да! Если только у Франко не найдется серьезного и хладнокровного генерала, то он обязательно победит, – усмехнулся в усы и закончил – Тухачевский обречен на победу…
- Тогда… – Лаврентий Павлович внезапно остановился и внимательно посмотрел на наркома обороны.
Климент Ефремович поразился: он знал Берию довольно давно, но никогда еще он не видел у него такого выражения лица.
- Лаврентий Павлович, дорогой, что с тобой?
Начальник ГУГБ отер лоб, тряхнул лысеющей головой и тихо произнес:
- Вот теперь я уже не понимаю. Когда его туда посылали, я думал, что он очертя голову наступать кинется и шею себе свернет. Но если он сюда победителем вернется… – Берия с сомнением покачал головой, – Ничего хорошего в этом не будет.
Ворошилов с недоверием уставился на него, затем с облегчением рассмеялся. Подхватив Берию «под локоток», он веселым шепотом произнес:
- А поедем-ка мы с тобой, Лаврентий, на моей машине? Там все и обсудим…
…Через полчаса, сидя на диване красной кожи только-только полученного вместо старого «Бьюика» ЗИС-101, Ворошилов говорил:
- Вернется он победителем – и что? Дружков его вы уже всех – того… – Климент Ефремович выразительно провел ладонью по горлу. – Новый заговор начнет городить? Ну, вы ж его из-под надзора не выпустите – как миленький попадется…
- А ведь он, как победитель, место себе станет требовать. Куда определять? – спросил Берия. – На старое ты же его не возьмешь?
- Не возьму, – легко согласился Ворошилов. – Но, чувствую: много у нас свободных должностей окажется, мно-о-ого…
Лаврентий Павлович коротко кивнул. Нити заговора, который сперва представлялся делом Тухачевского, оказались куда длиннее и куда запутаннее. И тянулись они, похоже, к совсем другому маршалу – к Егорову. Впрочем, Клименту Ефремовичу об этом знать было пока не нужно…

1335, 02 июня 1937 г., ГУГБ, Москва

- Ну, что, – Меркулов спокойным внимательным взглядом осмотрел стоящих перед ним сотрудников.
Судоплатов, Либерман, Мазаник и Сергиенко стояли перед своим шефом навытяжку. Только вчера поздней ночью они прибыли из Франции, куда их, после удачно проведенной операции «Гусь» доставили легким самолетом под видом сотрудников советского полпредства в Мадриде.
- Операция проведена чисто и качественно. Товарищ Сталин распорядился о награждении и поощрении для всех участников операции. Это то, что вам в плюс.
Оперативники ГУГБ расцвели. На скулах красавицы Елены заиграл румянец, Либерман и Сергиенко улыбались во весь рот. Только Судоплатов никак не выразил своей радости. В тоне, каким Меркулов их похвалил, его что-то насторожило…
Всеволод Николаевич прошелся по кабинету:
- А вот теперь, я вам расскажу, о минусах, – улыбка сошла с лица, тон стал строже. – Планируя проникновение на судно, вы понадеялись на сумму субъективных реакций, а по сути, на авось. Охрана могла располагаться по обе стороны трапа, и тогда вы на узкой лестнице были бы просто мишенью. Численность охраны была неизвестна, и можно было нарваться на действительно серьезный заслон.
Вот вы, товарищ Судоплатов, – взгляд Меркулова уперся в Павла Анатольевича. – Почему при планировании операции не были задействованы открытые способы приближения к объекту? Врача, журналиста, сотрудника местной администрации? Ресурсы, выделенные вам, позволяли без труда организовать и не такое. Вместо этого, вы ломились, словно штурмовая группа. Для чего тогда вас учила Советская власть, тратила немалые силы и средства? Напомнить вам процент потерь у штурмовиков?
- Но товарищ комиссар...
- Я не закончил, товарищ Судоплатов, - Меркулов тяжело вздохнул. – С пожаром вы придумали хорошо. Отвлекли охрану, создали хороший фон для ухода с места операции, но все остальное, просто отвратительно. Ваш результат скорее случайность чем закономерность, а случайности в таком деле недопустимы. Вы хоть представляете что было бы если операция сорвалась? Троцкий спрятался бы так, что доставать его пришлось бы с огромным трудом и ценой раскрытия и гибели агентов.
Всеволод Николаевич покачал головой и снова прошелся туда-сюда по кабинету:
-Запомните, товарищи, крепко-накрепко запомните: ваша задача сделать так, чтобы у наших врагов не было ни единого шанса, и при этом самим остаться в живых. Нанести точечный, неотвратимый удар и без потерь вернуться домой. Одноразовые исполнители нам не нужны.
Меркулов взглянул на своих подчиненных. Вид у них был, как у пионеров, которых вожатый застукал за курением тайком, на заднем дворе школы. «Пожалуй, можно было бы их и помягче, – подумалось ему вдруг. – Вон как переживают. Мазаник, того и гляди, расплачется. Сказать им, что они представлены к «Красному Знамени», а Судоплатов – к «Ленину»? Хотя… Нет, не стоит! Пусть попереживают. Злее будут!»

1456, 02 июня 1937 г., в двадцати пяти километрах от Бургоса.

«Юнкерс» Ju.52/Зm разбежался, тяжело подпрыгнул, царапнув летное поле хвостовым костылем, и, натужно ревя всеми тремя двигателями, развернулся и начал набирать высоту. Генерал Мола  посмотрел в окно на убегающую назад и вниз землю, глубоко вздохнул и откинулся на жесткой скамье, прислонившись спиной к чуть подрагивающей стенке. Этот дурацкий вызов в Сарагосу раздражал генерала, но Франко – сей новоявленный каудильо ! – буквально приказал ему прибыть на общее совещание.
Мола задумался. Откровенно говоря, ситуация на севере сложилась весьма сложная. Весьма и весьма! Прибытие русских частей в корне изменило соотношение сил, и теперь вопрос стоит уже не в завоевании страны басков, а в удержании своей территории. Да и то: события семнадцатого мая со всей отчетливостью показали – удержать будет, ой, как не просто…
Эмилио Мола стиснул кулаки. Сейчас не он должен бы лететь в Сарагосу, а Франко, раз уж он – каудильо! – не мешало бы прибыть в Северную армию, чтобы на месте оценить угрозу и принять решение о выделение дополнительных сил. Но разве он может? Он же – каудильо! – тень Господа на земле! Великий и непогрешимый. Как Папа Римский!
Ехидные эпитеты роились в голове генерала. Он прикрыл глаза, прикидывая, что конкретно скажет Франко при встрече. В окно Мола не смотрел, да и зачем? Что он там не видел, в небе? Ангелов? Так их все равно не увидишь…
Эмилио Мола ошибался, но еще не знал об этом…

…Несмотря на строжайший запрет, в этот вылет Михаил Громов пошел сам, во главе первой эскадрильи своих СБ. Переформированный в последний момент, развернутый до трех бригад: истребительной, легкой бомбардировочной и скоростной бомбардировочной, с оперативным подчинением тяжелой бомбардировочной бригады Водопьянова, Авиакорпус Особого Назначения постоянно лихорадило. Постоянно не хватало то одного, то другого, в последний момент оказывалось, что чего-то не предусмотрели, что-то упустили, а кое-чего и просто не знали. В этих условиях командующий АГОН запретил боевые вылеты командиром бригад. И уж тем более – командованию корпуса. Но сегодня  Громов проигнорировал этот запрет и не напрасно.
Разведка доложила о переброске подкреплений к потрепанной в боях у Бермео и Бильбао Северной армии, и комбриг скоростной бомбардировочной бригады принял решение на вылет силами первой эскадрильи. Комкор Чкалов узнав об этом выматерился хорошенько, но затем, помолчав, сказал так:
- А и черт с ним. Все равно, долго бы Мишку не удержать. Хорошему летчику без неба – не жизнь!
И в подтверждение этих слов приказал готовить к вылету свой личный И-16, с ярко-алой надписью «За СССР!» по борту…
Вылет первой эскадрильи стал для франкистов настоящим апокалипсисом. Советские пилоты, снизившись до четырехсот метров, пронеслись над железнодорожным узлом все сметающим ураганом. И именно Громов сумел вывести эскадрилью из-за облаков точно на цель, так же как в свое время выводил точно в фарватер караваны на Северных маршрутах.
Его подчиненные не подкачали. Советские самолеты набросились на цель с трех сторон, с ходу разметав единственную зенитную батарею, не успевшую сделать и трех выстрелов. Каждый самолет нес в своих бомбоотсеках по пять стокилограммовых ФАБ-100 или по десять ФАБ-50, который и обрушились на вокзал, эшелоны и склады, превратив их в пылающую преисподнюю. Грохот разрывов сменился ужасающим воем беснующегося пламени, неистово пожиравшего цистерны с топливом, вагоны с боеприпасами, технику и мечущихся в ужасе, разбегающихся солдат. И над всем этим, спустившимся на землю адом, ревели свою победную песнь пропеллеры советских бомбардировщиков…
Во втором заходе скоростные СБ добили бомбы и добавили из носовых ШКАСов. Впрочем, это было уже лишним – на земле и так творилось такое, что библейское избиение первенцев казалось невинной шуткой на детском утреннике.
Поднятые по тревоге истребители «Фиат» из группы итальянских ВВС смогли только увидеть на горизонте удаляющиеся советские машины. Прохрипев им вслед яростные проклятья, пожелав русским пилотам поймать целую пачку дурных болезней от собственных жен или невест и, объявив в эфир, что мадонна была свиньей, командир истребительной эскадрильи капитано Горрини приказал своим истребителям возвращаться.
Эскадрилья, ведомая полковником Громовым, уходила на север по широкой дуге. Комбриг решил на всякий случай обойти все возможные места базирования вражеских истребителей, а потому сильно уклонился к западу. Тридцать два самолета эскадрильи, выстроившись в стандартную «этажерку» шли прикрывая друг друга от возможных атак. Хотя таковых и не предполагалось…
- Иван Тимофеевич, – окликнул Громов своего штурмана. – Взгляни-ка, мне не мерещится? На девять часов…
Флаг-штурман бригады Спирин  пригляделся:
- Нет, Михал Михалыч, не мерещится. Ползет кто-то. И нахально так ползет…
- Должно быть наш… – заметил Громов. – Хотя…
- Вот именно. Не должно быть тут наших…
- Ну, так взглянуть надо…
- Взглянем…

Лейтенант Эмилио Рубарро спокойно пилотировал свой «Юнкерс», когда в кабину ворвался задний стрелок, сержант Серхио Мартинари и истошно завопил:
- Русские! Русские авионез! Догоняют!..
Помянув матушку Мартинари недобрым словом, Рубарро оглянулся. Это было последнее сознательное движение в его жизни. Остекление кабины разлетелось с громким треском, и очередь из самого скорострельного в мире авиационного пулемета отправила испанского пилота в страну Счастливой охоты. Промчавшийся над Ju.52 СБ щедро полил его из подфюзеляжной точки и лихо развернулся, атаковав трехмоторного собрата в лоб. Но это уж не имело большого смысла: потеряв управление, «Юнкерс» медленно, словно удивленно клюнул носом, а потом заскользил вниз, все быстрее и быстрее несясь к желтой выгоревшей земле.
Громов проводил взглядом горящий самолет и удовлетворенно хмыкнул, увидев, как внизу беззвучно расцвел цветок взрыва:
- Ну, что, Тимофеич? Можно дырочки прокалывать? Не фунт изюма – на бомбардировщике бомбардировщика сбить…
- Не бомбардировщик это был, а транспортник, – уверенно сказал Спирин. – Когда он падал, вроде метался кто-то внутри. Две тени мелькали…

«Наш корреспондент сообщает из Испании. 2 июня в авиакатастрофе погиб командующий Северной армией мятежников генерал Эмилио Мола…»
«Фигаро» 3 июня 1937 г.

Отредактировано Серб (19-03-2012 19:56:58)