0815, 16 июля 1937 г., аэродром Бильбао

Несмотря на успехи наступления, авиация АГОН продолжала базироваться на Бильбао. Командующий авиационным корпусом комбриг Чкалов логично рассудил, что при слабости противовоздушной обороны порта лучше, если авиация сможет сама прикрыть склады боеприпасов, масел и бензина. Начальник штаба Армейской Группы Особого Назначения Уборевич утвердил это решение, приняв во внимание, что увеличенное время подлета к фронтовым целям, компенсируется возможностью почти мгновенного реагирования в случае воздушного нападения на войсковые склады. Да и штаб АГОН будет прикрыт от авиации противника…
…Раннее утро на аэродроме было наполнено шумом людских голосов, завыванием прогреваемых моторов, гулом автомобилей, надрывными воплями мулов и ослов. Словно муравьи туда-сюда суетливо сновали люди, таща бомбы, тяжелые бочки, пулеметные ленты. Перекликались летчики и связисты, бранились водители, отчаянно матерились мотористы и техники – словом, все было так, как и должно быть на аэродроме перед вылетом…
- Степан, тебе Уборевич полную свободу дал? – Чкалов стоял перед Красовским, уперев руки в бока. – Дал. Так что ты от меня хочешь?
- Валерь Палыч, да ведь то, что теперь Уборевичу в голову стукнуло – это ж черт знает что! – Степан Акимович энергично рубанул рукой воздух – Мою бригаду  на три аэродрома раздергать – это как? А Бильбао охранять два звена останутся? Много они наохраняют, если немцы, к примеру, десятка два бомбардировщиков пригонят? Ну, собьешь ты. Валерь Палыч со своими беркутами десяток,  а второй тем временем…
- А вот потому твоя задача там, – Чкалов махнул рукой на юг, – чтобы ни одна сволочь даже не мечтала линию фронта пересечь! Тебе зачем новейшие самолеты выделены? А?
Красовский промолчал. Действительно, в его бригаде были не имеющие себе равных в мире по мощности вооружения, скоростные и маневренные И-16 тип 12 . Лучше этих самолетов были только шесть новейших «ишачков» тип 10, на которых летали сам командир корпуса и его группа сопровождения. Они-то и должны были остаться в Бильбао. Но у командира истребительной бригады в запасе оставался еще один аргумент…
- Это хорошо, если трехмоторники пойдут. А что мне делать, если попрут новые? Этого «Хейнкеля»  догнать – не то, чтобы легко. Могут и проскочить…
Чкалов поморщился и сплюнул. Крыть было нечем: дежурное звено, пусть даже два, не сдержат строй бомбардировщиков, а пока с аэродрома будет взлетать остальная эскадрилья – бомбардировщики уже будут далеко… До последнего момента дежурство в воздухе несла девятка «ишачков», поднимаясь с рассветом, и приземляясь лишь под самый закат. Самолеты сменялись, но в воздухе всегда было три звена. На всякий случай. И дважды это выручало: дежурные перехватывали приближающегося противника, а поднявшиеся с аэродрома новые истребители добивали вражеские бомбардировщики. А теперь…
- Ладно, приказ – есть приказ! – сказал, наконец, Чкалов. – Поднимай своих!
Красовский хотел что-то сказать, но только сплюнул и пошел к истребителям. Через несколько минут они начали выруливать на летное поле, и взлетать, с опозданием на целый час против назначенного Уборевичем срока…

Эта задержка была подобна железной кочерге, которую с размаха воткнули в колесо катящейся под откос телеги. Разведка Унгрии добыла копию приказа о рассредоточении Отдельного Авиационного корпуса по прифронтовым аэродромам и она легла на стол Шперле. Командующий «Кондором» понимал, что в открытом бою, его шансы разгромить советскую авиагруппу не велики, и поставил все на один удар по складам горючего и боеприпасов. Немецкие самолеты построившись «дикой свиньей» шли на Бильбао…

Красовский вел первую эскадрилью почти строго на юг, когда неожиданно ощутил какое-то неудобство. Словно сидение «ишачка» вдруг заходило под ним точно испуганный конь.  Ощущение прошло почти мгновенно, но чувство беспокойства осталось. Степан Акимович оглянулся. Нет, все нормально. Все сорок самолетов эскадрильи шли за ним ровно, держа идеальный строй. Вот только…
Боковым зрением Красовский заметил какую-то неправильность. Нечто чуждое, чего в пронзительно-синем испанском небе быть не должно. Во всяком случае – не теперь. Полковник повернул голову, присмотрелся…
- Твою мать!.. Вот же!.. Твою мать!..
Заложив крутой вираж, Красовский бросил свой самолет вперед-вверх, и уже оттуда, с высоты, еще раз пригляделся. Сомнений не было: вражеская армада шла к Бильбао.
Степан Акимович качнул крыльями: «Делай, как я!» - и начал быстро набирать высоту. Эскадрилья потянулась за ним…

…Командир первого штаффеля J/88  хауптман Вернер Пальм вел свой «Хейнкель-51», аккуратно выдерживая дистанцию от конвоируемых «стоодиннадцатых». Честно говоря, он был очень рад тому обстоятельству, что русских истребителей сегодня не будет. В воздухе сложилась удивительно несправедливая ситуация и если шансы справится с И-15 у истребителя Хейнкеля были вполне приличными, то что прикажете делать против этих проклятых «рата»?  Парням из третьего хорошо: у них – новенькие Bf-109, а его штаффелю  на стареньких бипланах какого? Вернее, какого свинского черта сюда прислали эту рухлядь?! Вон, даже у итальяшек их дурацкие «фиаты» превосходят «Хейнкеля»! Зато, конечно, немецкие летчики – самые лучшие!
Пальм механически вел свой самолет, а сам погрузился в мечты. Если все пройдет удачно… Эти испанские засранцы все же молодцы! Добыть такой документ, точно сообщить, что аэродромы возле Бильбао – пустые! И даже лучше, чем просто пустые: там остались эти четырехмоторные чудовища, которые так отделали бедолагу «Шпее». Им не дадут взлететь – раздавят в капонирах, расстреляют и засыплют бомбами. А потом – если все будет удачно, – Бильбао. Право же, испанцы даже больше, чем просто молодцы: у парней из К/88, VB/88 и А/88  – надежные карты с размещением основных целей! Бензохранилища, склады авиабомб, запчастей, автопарки… И если все пройдет удачно – у красных больше не будет авиации. И можно будет взять реванш за ужас последних месяцев…
А потом – потом будут рестораны и девочки. Испанки – страстные сучки, особенно если заплатить побольше. Все они – шлюхи, но что делать, если белокурые медхен остались дома? Ах, дом, прекрасный дом… Яблони в цвету, девушки с цветами… Вечером играет оркестр, и ты чувствуешь, как к тебе прижимается упругое девичье тело, и вы несетесь и тонете в вихре вальса, и даже у летчика кружится голова от нежного взгляда ласковых, влюбленных глаз…
Именно на этой мысли Вернер Пальм был возвращен к действительности, причем самым грубым и нелицеприятным способом. Его истребитель вдруг затрясся и словно бы застонал, точно раненный зверь. Хауптман оглянулся и заорал от непереносимого ужаса: на строй Легиона пикировали лобастые истребители с алыми звездами. На их крыльях трепетали и дрожали злые огоньки выстрелов, а хищные трассеры уже тянулись к немецким самолетам.
Пытаясь уйти из-под обстрела Вернер Пальм, продолжая кричать, иступленно рвал на себя ручку управления. Но кричал он недолго. Всего лишь всю оставшуюся жизнь…

Степан Супрун проводил взглядом пылающий Хейнкель и резко ушел вверх, выбирая для себя новую жертву. Мысленно он бормотал благодарности Валерию Павловичу, который спас его от наметившихся было проблем. Перед самым отплытием в Испанию, капитана Супруна внезапно исключили из партии. За связь с Гамарником, чтоб его, иуду, в НКВД под орех разделали! А какая, скажите на милость, связь?! Ну, встречались, ну общались… Да ведь не то, что друзьями – приятелями близкими не были! И вдруг такое!..
Узнав об этом, Чкалов помчался к Сталину и лично поклялся Иосифу Виссарионовичу, что Супрун – чист. И через два дня вызвали Степана Павловича в политодел и, пряча глаза, вернули партбилет. И поехал капитан Супрун в Испанию, гадов бить. И бьет…
Он прибавил скорость, осмотрелся. Ага, вот они! Чуть ниже,  как он и предполагал, пара новых немецких истребителей. Супрун огляделся. Комбриг их тоже заметил и покачал крыльями. Он ответил таким же сигналом.
Противник продолжал держаться на предельно малой высоте и дистанцию не сокращал. Степан понял: их решили эффектно сбить одновременной атакой своей пары.
Увеличив скорость, Супрун набрал высоту. Моторы истребителей с длинными, тонкими фюзеляжами задымили, переведенные на форсированный режим для быстрого сближения и атаки…
Степан сделал резкий с предельной перегрузкой левый боевой разворот для выхода на встречный курс. Закончив разворот на высоте около пятисот метров, капитан Супрун обнаружил противника намного ниже себя. Немцы такого манёвра не ждали и оказались в лобовой атаке.
Задрав носы, немцы перли на него. «Поохотиться решили? – хмыкнул Степан. – Ну, так я вам сейчас устрою охоту…» Темные трассы от двух самолетов точно тянулись к мотору «ишачка». Супрун поймал в прицел ведущего «охотника», определил дистанцию – примерно пол «кэмэ». Пальцы правой руки машинально выжали гашетку пулемётов и пушек. Четыре огненные трассы молнией пронизали тонкое тело „мессершмитта”, промелькнувшее метрах в пяти ниже.
Не думая о результате, он сделал второй боевой разворот. И выше себя впереди увидел уходящего вверх единственного «худого» – так в Авиакорпусе окрестили новые немецкие самолеты. Машинально подобрав ручку управления, навскидку взял упреждение и выпустил вдогон чуть не половину боекомплекта. Мимо! Немец продолжал круто уходить в высоту, и догнать его было невозможно.
Но вот примерно на полутора тысячах метров он сделал петлю и, стреляя, понесся вниз. «Что это он? – поразился Степан. – Решил дать бой один на один, или охота посмотреть на горящий самолет своего ведущего?»
Немец вышел из пикирования и зачем-то полез на вторую петлю. Супрун увидел, как один из И-16 попытался атаковать противника снизу, и резко бросил самолет в высоту. На третьей петле в верхней точке он выстрелил в немца чуть не с полусотни  метров. Опять мимо! Немец вновь ушел вниз и опять полез вверх.
«Что это он за странные маневры вытворяет? – подумал Степан и вдруг понял – ведь он все же попал! Пули заклинили рули высоты в момент, когда немец уходил вверх после лобовой атаки.
Прежде чем снова броситься в атаку, он заметил, как на выходе из четвёртой петли «худого» срезали сразу двое «ишачков» из третьего звена, накинувшись с разных сторон, и немец взорвался, ухнув в землю хвостом. Уже потом, на другой день после боя, ополченцы-баски принесли на аэродром кусок дюраля с чудом уцелевшим изображением ярко-красного силуэта собаки. Эта эмблема – все, что осталось от начальника штаба «Кондора» Вольфрама фон Рихтгофена, брата легендарного «красного барона», лучшего летчика Империалистической войны…

Несмотря на удачную атаку первой эскадрильи, которую Красовский провел по всем канонам «соколиного удара» – с превышения высоты, со стороны солнца, немцы продолжали рваться к Бильбао. Бомбардировщики, лишившись части истребителей сопровождения, сомкнулись теснее, и дали яростный отпор советским  самолетам. То тут, то там, вниз срывались окутанные дымом или объятые пламенем машины – то тяжелые, двухмоторные Не-111, то легкие и увертливые И-16, то длинные и тонкие Bf-109. И  все же немцы упорно тянули на север – к цели своей атаки…

0835, 16 июля 1937 г., тридцать два километра южнее Бильбао

…Капитан Губенко из второй эскадрильи внимательно следил за ведущим – комэском, майором Благовещенским. Спокойный, рассудительный крепыш с быстрой реакцией, виртуоз воздушного пилотажа, он по праву считался лучшим летчиком эскадрильи – асом, как шутя называл его комбриг Красовский. И кроме наблюдения за лидером, Антон успевал осматриваться по сторонам и отслеживать маршрут по ориентирам внизу - недаром в тридцать шестом его наградили орденом Ленина за выдающиеся успехи по овладению авиационной техникой и умелое руководство личным составом авиаотряда, которым Губенко тогда командовал.  Потому-то он первым заметил выложенный матерчатый угол, бросавшийся в глаза  белым на желтой выгоревшей земле. Угол смотрел в сторону от маршрута – куда-то в направлении на северо-запад.
Капитан Губенко резко прибавил газу, выскочил вперед и махнул Благовещенскому крыльями. Тот рыскнул в сторону, должно быть, осматриваясь, а потом, поняв, качнул крыльями в ответ и повернул эскадрилью на новый маршрут. Уже через двадцать минут вторая эскадрилья подошла к тому месту, где крутилась яростная мясорубка воздушного боя…

…Лейтенант Гейнрих-Вильгельм Ахнерт не слишком переживал из-за развернувшейся вокруг собачей свалки. Его Не-70 недаром носил гордое имя «Блиц»-«Молния» и мог посостязаться в скорости с истребителями, а его бомбардир был одним из лучших стрелков «Кондора». Да и русских уже связали боем отчаянные парни из J/88, а те немногие, кто вырвался из общей кучи малы, больше обращали внимание на большие «сто одиннадцатые», страшные тяжелой бомбовой нагрузкой. Хотя и свои триста килограмм бомб Ахнерт не собирался тратить впустую…
Внезапно прямо перед ним словно бы ниоткуда возник «рата». Гейнрих-Вильгельм понял, что прозевал подход новых русских истребителей. Маленький злобный лобастый истребитель кинулся прямо на его «Блиц», решив атаковать в незащищенный лоб. Помянув недобрым словом засранца Хейнкеля, не догадавшегося установить на Не-70 хоть один пулемет, стреляющий вперед, лейтенант Ахнерт швырнул свой самолет в сторону по широкой дуге, пытаясь загнать русского в сектор обстрела заднего MG-15. «Если Максу не удастся его сбить, попробую удрать – рассуждал Ахнерт, прибавляя скорость. – Авось, отцепится…»

…Губенко перехватил «мессершмитта» на самом выходе из «воздушней карусели», которую пытались навязать советским пилотам уцелевшие «пятьдесят первые» и штурмовики Хеншеля. К его удивлению фашист не пожелал вступить в поединок и прибавил скорость, широким разворотом уходя в сторону. «Удрать захотел? – подумал Антон. – Удирать, дружок, тоже надо осмысленно…»
Если бы немец продолжал оставаться в горизонтальном полете, то скорее всего, он бы добился своего и ушел, потому что скорость «худого» больше, чем у И-16. Но противник, по всей вероятности, плохо знал данные советского истребителя. То ли не знал, то ли перепугался сверх меры…
Вместо того, чтобы принять, казалось бы, самое простое и естественное решение – рвануть на всех парах «по ниточке», он неожиданно полез за спасением вверх. И это была его первая ошибка…
На вертикалях с «ишачком» шутки плохи. А с Губенко – вдвое! Мощный мотор И-16 позволял ему быстро набирать высоту. Антон вписался во внутреннюю дугу и пошел вверх за «мессершмиттом». Такого маневр немец тоже не учел. Это была его вторая ошибка...

… Гейнрих-Вильгельм, дико ругаясь, попытался уйти от русского, который висел за ним, точно приклеенный. Только что впритирку к «Блицу» прошли трассы   советских пулеметов. Бомбардир почему-то не стрелял, и Ахнерт рванулся вверх, рассчитывая  стряхнуть «рата» и, разогнавшись в пикировании окончательно уйти от него…

…Промах! Губенко стало досадно – у немца появился шанс на спасение. Однако, в этот самый момент фашист с непонятным упорством снова полез на вертикаль. Антон послал свой «ишачок» чуть не вплотную к немцу. Удар с близкой дистанции…  На глазах Губенко «мессершмитт» начал разваливаться в воздухе. Он проводил взглядом его обломки, и к своему удивлению обнаружил два парашюта, колыхающиеся в воздухе. «Двухместный «худой»? Однако…»

0855, 16 июля 1937 г., аэродром Бильбао

- Что?! Где?! Давно?! Да говорите вы толком! – кричал в телефонную трубку Чкалов.
Он вдруг прикрыл рукой микрофон и энергично выматерился. Обвел вокруг себя невидящими глазами и заорал так, что стоявший рядом Громов вздрогнул:
- Самолет к вылету! Живо, мать вашу!
Чкалов обернулся к Громову и тут же сбавив тон сказал, звенящим от напряжения голосом:
- Доигрались! Немцы идут к Бильбао. Хорошо хоть, что Красовский далеко не ушел. Перехватил их километрах в тридцати, – он энергично махнул рукой. – Гений наш, талант наш, лучший стратег Красной армии. Угадал со своим решением. Как Степан Акимович выкрутится – не знаю. И никто не знает! - Валерий Павлович зло сплюнул – Значит так: ты, Михаил – на хозяйстве, а я со своими пошел ребятам помогать. Ко мне! – рявкнул он уже пилотам своих личных звеньев. – По машинам! Взлетаем по стандарту. Я – веду.
Громов смотрел, как Чкалов и его «пятерка беркутов» быстрым шагом двинулись к самолетам, на бортах которых красовалось ярко-алое «За СССР!». Это было требование Кобулова, настоявшего, чтобы самолеты командиров не выделялись из общей массы, угрожая в противном случае привязать себя к пропеллеру. Шестерка новейших «ишачков» бойко взлетела, набрала высоту и унеслась в ярко-синий горизонт. Затем обернулся к своему штурману, стоявшему рядом:
- Иван Тимфеич, а сдается мне, что ты об том же самом, что и я думаешь?
Спирин хмыкнул:
- Да не худо бы, Михалыч, еще одного фашистика в фашистский рай наладить…
- Ну, коли так – приказывай, флаг-штурман, бригаде – к вылету!..

… Техники побили все рекорды скорости, и бригада скоростных бомбардировщиков через пятнадцать минут уже пошла на взлет. Вместо бомб на этот раз на СБ были загружены только дополнительные боекомплекты к пулеметам. Пилоты, штурманы и стрелки-радисты были сурово проинструктированы Громовым держать строй и бить противника массированным огнем. Правда, комбриг забыл упомянуть, что сам он этой тактики придерживаться не намерен…

…Лейтенант Зигмунд-Ульрих фон Гравенройт вел свой Не-111 уверенно и спокойно. Он четко держал строй, а его экипаж раз за разом отражал атаки  русских истребителей, отгоняя «рата» прицельными пулеметными очередями. Барон фон Гравенройт был уверен, что строй К/88 тем количеством легких самолетов, которое было у русских, не разорвать. А потому изумился, когда прямо в лоб его могучему «хейнкелю» вдруг вымахнул двухмоторный самолет с алыми звездами на фюзеляже и плоскостях. Двухмоторник полоснул очередью по бомбардировщику Гравенройта, и барон услышал как вскрикнул его штурман:
- Йоханн, Йоханн, что с тобой? Ты жив?
Штурман не ответил, и Гравенройт понял, что он не ответит уже никогда. А значит – навсегда замолчал носовой пулемет. Фон Грвенройт  попытался повернуть самолет, чтобы привести русского в сектор обстрела верхней и нижней турелей, но красный легко угадал его маневр и прошел сверху, выведя из строя своим нижним пулеметом левый мотор. Зигмунд-Ульрих метнулся в другую сторону, мечтая только об одном: поскорее оторваться от чертова красного двухмотороника. Тот не успел вписаться во внутренний радиус разворота и фон Гравенройт радостно рассмеялся. Он оглянулся, чтобы посмотреть на безнадежно отставший СБ и, продолжая радостно смеяться, начал выравнивать курс. А через мгновение он уже выл от отчаяния: прямо в лоб ему мчался «рата», мигая ярким сполохам выстрелов на крыльях. Что-то взорвалось перед глазами Зигмунда-Ульриха, мир затопило красным, и он рухнул на разорванный снарядами бакелит приборной доски…

…Громов удовлетворенно хмыкнул, увидев как увернувшийся от прицельных очередей Спирина «стоодиннадцатый» вылетел прямиком на «ишачка», который и свалил его короткой очередью. Однако в микрофон он буркнул:
- Не расслабляемся! Надо бы хоть одного самим свалить!..

…Мясорубка вертевшаяся в воздухе начала, наконец, утихать. Оставшиеся «стоодиннадцатые» повернули назад, за ними вдогонку бросились СБ Громова и шестерка Чкалова. Несколько чудом уцелевших Bf-109 отчаянно пытались отбиваться от И-16 бригады Красовского – те, что еще сохранили боеспособность. Сам Степан Акимович совершил вынужденную посадку в трех километрах от места воздушной битвы. Он с трудом выбрался из приземлившегося на брюхо «ишачка», и побрел в сторону от искореженного самолета. Но через несколько шагов ноги отказались ему служить, и Красовский тяжело сел на землю. Трясущимися руками вытащил из-под комбинезона портсигар, ломая  спички, закурил. Он не отрываясь смотрел туда, где из-за горизонта поднимались черные столбы дыма. На его щеке застыла и медленно испарялась слеза: у него больше не было бригады…

…Из И-16, на фюзеляже которого надпись «За СССР!» дополнилась цепочкой пулевых отверстий, вылез Чкалов. Содрал с потной головы шлем, вытер рукой окровавленное лицо.
К нему подбежали медики, но Валерий Павлович оттолкнул их и широким шагом прошел в штабной блиндаж, схватил телефонную трубку:
- Штаб?! АГОН давай, в господа бога, душу, мать! Товарищ Уборевич?..
Но Чкалов не успел сказать начальнику штаба Армейской Группы Особого Назначения ни слова. В динамике зазвучал злой голос Иероним Петровича:
- Ты что же это там, товарищ комбриг? Тут на западном направлении одна единственная эскадрилья истребителей с итальянцами неравный бой ведет, Каманин им в помощь свои «эр пятые» поднял, а вы там что? Всем авиакорпусом с немцами играетесь? Десяток бомбардировщиков всем наличным составом гоняете? Это…
Что «это» Уборевич договорить не успел. Трубка чуть не выпала у него из рук, а лицо мгновенно налилось кровью. Чкалов недаром в молодости ходил кочегаром на волжских пароходах, и теперь из телефона лилась такая высокопробная матерщина, что по окончании пятиминутной тирады, которую Валерий Павлович выдал на одном дыхании, практически не повторяясь, Иероним Петрович мог только нервно сглотнуть. Потому что ключевыми словами этой филиппики была отнюдь не брань, а «безответственные решения», «необдуманные приказы» и «вредительство»…

0925, 16 июля 1937 г., Северная Кастилия, аэродром Виторио

…Генерал-майор Шперле методично вышагивал вдоль кромки летного поля. Его самолеты уже должны были вернуться, и Шперле нервничал. Никакой информации, а самое тяжелое в жизни – неизвестность. В голову полезли всякие неприятные мысли. А что если разведка Франко ошиблась и красная авиация осталась на аэродроме Бильбао? А что, если итальянский corpo dell'aria  по какой-нибудь, одним итальянцам ведомой причине, не вылетел к Бильбао? Сменивший Бастико на посту командующего, поспешно прибывший из Италии генерал Гарибольди  клялся мадонной и собственной честью, что итальянские авиаторы не подведут, но итальянская честь – штука сложная и непонятная, а божьей матери решительно наплевать и на коммунистов, и на их самолеты…
- Господин генерал! Кто-то возвращается…
Шперле очнулся от своих размышлений и посмотрел туда, куда показывал адъютант. Действительно, вдали можно было разглядеть несколько темных точек. Они росли, приближаясь, и вот уже можно разобрать, что возвращаются два одномоторных моноплана и два биплана. Командир «Кондора» напряженно всмотрелся… Ну, разумеется! Это ублюдок Хейнкеля – истребитель! Вместо него прислали бы лучше еще хоть один Bf-109! Вон как его ведет! Наверняка опять мотор забарахлил. Только всего и хорошего, что на вооружении эрликоны. Вот если Вилли поставит на своих «птичек» пушки – вот тут-то Эрнесту Хейнкелю и конец!..
Между тем на аэродром приземлился новый пикирующий бомбардировщик Ю-87, за ним – два стодвадцатьтретьих «хеншеля», и, наконец – каноненфогель  Не-112. Шперле смотрел и не верил своим глазам. Все самолеты были изрядно повреждены, а «хейнкель» вообще непонятно как дополз до Витторио – казалось, что у него вот-вот отломится правая плоскость, в которой зияли несколько внушительных дыр от попаданий снарядов…
Из Не-112 выбрался и, пошатываясь, пошел к генералу пилот. Подошел, с трудом поднял голову:
- Господин генерал-майор. Легион «Кондор» вернулся. Задание не выполнено из-за сильного противодействия русских. Доложил унтер-офицер Макс Шульце…
Шперле, не понимая, уточнил:
- А где остальные, Шульце?
Тот горько усмехнулся:
- Вот они, господин генерал-майор… – И видя, что командир все еще не понимает, пояснил, – Все, кто вырвался.
Хуго Шперле смотрел невидящим взором, как из «хеншелей» выползают пилоты, как из пикировщика вытащили тело стрелка-бомбардира и командир рыдает в голос, встав над ним на колени, и никак не мог поверить, что это все… И всё…
- А «стоодиннадцатые»? Они где?
- Последнего добили в десяти километрах… Догнали русские двухмоторники и расстреляли. Там же погиб последний из J/88…
Тем временем к Шперле подошли пилоты «хеншелей». Один из них, наплевав на субординацию, уселся на землю и хрипло произнес:
- Кто-нибудь из вас, засранцы, дайте сигарету…
Адъютант машинально протянул ему пачку и зажигалку. Тот закурил и вдруг захохотал:
- Передайте этому сраному Франко, что он должен наградить свою дерьмовую разведку большой медалью! За уничтожение «Кондора»…
Он говорил еще что-то, продолжая безумно хохотать, но Шперле уже не слушал. Круто развернулся и пошел назад к зданию штаба. На ходу он вытащил маленький «вальтер», оттянул назад затвор и, прежде чем кто-нибудь успел что-нибудь сделать, ткнул его себе в висок…

2230, 17 июля 1937г., Москва, Кремль.

Сталин обвел тяжелым взглядом  сидевших за столом, затем медленно, растягивая слова, произнес:
- Продолжайте, товарищ Ворошилов. Мы вас внимательно слушаем…
- Прорвав фронт, ударная группировка франкистов перехватила пути снабжения АГОН. Тыловые подразделения баскских ополченцев были рассеяны, так что теперь между частями АГОН и территорией, контролируемой басками уже образовалась полоса не менее двадцати километров шириной. И, к сожалению, она постоянно расширяется, так как франкисты вводят в прорыв все новые и новые части…
Перебив Ворошилова, Сталин деловито спросил:
- В прорыв, или усиливая внутреннее кольцо окружения?
Ворошилов задумался на секунду, потом ответил:
- И для расширения прорыва и на усиление внутреннего кольца. И в настоящий момент у Тухачевского нет возможности остановить это. Авиация…
- Думаю, что об авиации нам лучше доложит начальник ВВС РККА, – жестко заметил вождь. – Товарищ Алкснис , будьте добры…
Яков Иванович встал, одернул гимнастерку:
- Неверное решение штаба АГОН о рассредоточении авиации по фронтовым аэродромам едва не обернулось катастрофой, – протеже маршала Егорова, он не упустил случая уколоть Тухачевского и Уборевича. – И если бы не высокопрофессиональное руководство командования авиакорпуса – на данный момент авиации у АГОН не было бы вовсе! Я уже заготовил представление на товарищей Каманина, Громова, Красовского и, в первую очередь, комбрига Чкалова к орденам!
Алкснис бросил быстрый цепкий взгляд на Сталина, и по его губам скользнула удовлетворенная улыбка. Вождь был явно доволен похвалой его любимца.
Вдохновленный удачным началом, начальник ВВС РККА продолжил доклад. Он подробно перечислил потери Авиакорпуса Особого Назначения, сочными красками живописал все перипетии воздушной битвы, указав особо отличившихся пилотов, отметил неэффективность использования Р-5ССС в качестве истребителей и наоборот – великолепный опыт использования в этом качестве СБ. Однако, чем дальше Алкснис разливался соловьем, тем мрачнее становился Сталин. И, наконец, он не выдержал. Недослушав очередной рассказ о героической неравной борьбе в воздухе, Сталин гневно прервал Алксниса:
- Все это очень интересно, товарищ Алкснис, но нам с товарищами хотелось бы знать: что конкретно командование ВВС Красной Армии предпринимает и что планирует предпринять для исправления создавшейся ситуации? Какие меры предприняты для скорейшего ввода в строй поврежденных самолетов? Как планируется восполнить убыль в машинах и пилотах?
Яков Иванович поперхнулся. Какие могут быть «меры» и что может «планироваться», если о результатах битвы – да что там – о результатах! – о самом сражении сообщили только вчера в полдень?! Он сбился и забормотал оправдания, но Сталин не стал их слушать. Он встал и прошелся, мягко ступая по ковру…
- Необходимо заранее просчитывать все возможные ситуации, товарищ Алкснис. Посмотрите на своих товарищей по наркомату – они уже давно поручили Борису Михайловичу, – короткий кивок в сторону Ворошилова и Шапошникова, –  подготовить планы действий на случай вражеского наступления. Почему же у вас, в военно-воздушных силах никто не озаботился?.. Очень плохо, товарищ Алкснис, если у руководителя наступает головокружение от успехов…
Он остановился и пристально посмотрел Якову Ивановичу в глаза:
- Это очень хорошо, товарищ Алкснис, когда летчики чисто выбриты, с чистыми подворотничками и в сияющих сапогах. И совсем замечательно, если все помнят, что в авиации мелочей нет . Плохо только, если при этом забывают о серьезных вещах…
Алкснис вдруг представил лицо Белова: холеное, умное, с тонким, волевым ртом и пронзительным взглядом. Потом оно вдруг покрылось седой щетиной, под глазами набрякли мешки, а взгляд стал бегающим, испуганным. Яков Иванович почувствовал как у него темнеет в глазах: его тоже могут арестовать! Ворошилов никогда его не любил, вот и сведет счеты… А разве он виноват?! Это все Тухачевский и Уборевич!..
Видимо, последние слова он произнес вслух, потому что Сталин тут же спросил:
- Товарищ Тухачевский и товарищ Уборевич не разрешали вам проводить мероприятия на случай неудачи в Испании? Так вас нужно понимать товарищ Алкснис? – Он внезапно улыбнулся и, уже обращаясь к Ворошилову, заметил, – Распустили вы своих замов, товарищ Ворошилов. Один другому работать не разрешает, эдакий хулиган…
- Разберемся, товарищ Сталин, – пообещал Ворошилов. – И очень строго спросим…
- Не сейчас. Не надо торопиться, – Сталин поднял ладонь. – Сейчас нужно много думать и очень много делать для того, чтобы наши красноармейцы в Испании не погибли во вражеском окружении как звери в капкане. Их положение, – он задумался, подбирая нужные слова, – их положение…
- Как у кошки на крыше вовремя пожара, – внезапно сказал Ворошилов.
- Вот именно. Очень правильно заметил товарищ Ворошилов: как у кошки на раскаленной крыше… – Сталин снова обвел взглядом всех присутствующих. – Так что, товарищи? Какие будут предложения?..

1515, 18 июля 1937 г., Бильбао

- …Да мне плевать на твои помехи, ты мне связь давай! – орал Тухачевский на растерянного начальника связи. – Как я руководить войсками буду, если у меня с ними связи нет?!
Полковник Булычев  незаметно вздохнул. Связь имелась только с комкором Апанасенко, в остальных группах радиостанций достаточной мощности просто не было. Рассчитывая на успешное наступление, Тухачевский сам приказал сократить средства связи до минимума, загрузив на освобожденное место дополнительные патроны и снаряды. А теперь ему отдуваться…

Но вслух он напоминать маршалу о его собственных просчетах не стал, а осторожно предложил:
- Может быть, попробовать использовать для связи самолеты? Или даже десантников?
- Не дам! – немедленно вмешался Чкалов. – И так всего три десятка истребителей в строю осталось. Будет еще один налет – чем защищаться станем?
Его лицо украшал свежий шрам, полученный в воздушном бою, но глаза смотрели как обычно упрямо и уверенно.
- А если разведчика? – еще осторожнее спросил Иван Тимофеевич.
- Что, товарищ полковник, считаешь, что у нас «эр пятых» многовато осталось? – грозно надвинулся на Булычева Чкалов. – Без сопровождения разведчик – смертник!
- Смертник или нет – мне все равно! – решительно заявил Тухачевский. – А связь нам нужна. Так что, товарищ Чкалов, поднимай своих «скоростных, скороподъемных, скорострельных» на крыло. Пусть ищут наших. И всем передать мой приказ: выходить малыми группами! Просачиваться! Тяжелое оружие, автомашины, танки, бронеавтомобили – уничтожить! Еще пришлют! Главное выйти с минимальными потерями…
Чкалов стиснул зубы, и коротко взглянул на Тухачевского. Во взгляде его была одна только чистая, ничем незамутненная ненависть. Она горела и клокотала, но Валерий Павлович промолчал. Лишь козырнул и вышел из штаба…
…Из посланных на разведку десяти Р-5ССС вернулись четыре. Еще трое авиаторов вышли вместе с окруженцами. Судьба остальных так и осталась неизвестной…

1915, 18 июля 1937 г., Эспиноса де Серрато

- Запроси: точно ли передан текст приказа? Немедленно! – Комкор Апанасенко прошелся по своему штабу, разместившемуся в бывшей булочной, рубя воздух рукой – Что они там, осатанели? Броневики – в расход, артиллерию – в расход, автомобили – в расход!.. Может, еще и винтовки заодно?!
Иосиф Родионович буквально кипел праведным негодованием. Только что разведчики доставили последние сведения о противнике, окружившем стрелковый полк и танки усиления, Апанасенко с командиром полка и своим штабом уже разработал план действия на прорыв из ловушки, артиллерия уже сконцентрирована для нанесения мощного огневого удара, батальоны уже занимали исходные районы, и тут…
- «Малыми группами», а? – комкор сморщился так, словно у него внезапно схватило зубы. Все… – Это ж удумать такое!.. Ну? – он зыркнул на связиста так, что бедолага аж присел, – Что там?
- Т-товарищ комкор… – старший лейтенант опасливо посмотрел на грозного командира, сглотнул – они… то есть, штаб… значит, Бильбао… – тут он окончательно стушевался и замолчал.
- Да что ты мямлишь?! Рохля! – взревел Апанасенко медведем-подранком. – Докладывай, в душу тебя!..
Старший лейтенант с трудом взял себя в трясущиеся руки и, мучительно побледнев, выпалил, наконец:
- Бильбао подтверждает: приказ принят верно, товарищ комкор…
- Та-а-ак… – протянул Иосиф Родионович и надолго замолчал. – Подтверждают, значит…
Связист уже, было, решил, что командир забыл о его существовании, и осторожно бочком двинулся к выходу, когда его настиг грозный окрик:
- Куда?! А ну, сядь!
Апанасенко оперся на стол и, нависая над связистом, принялся диктовать:
- Пиши! «Мною получен приказ, текст которого свидетельствует, что противнику удалось разгадать наши шифры. Связь прекращаю вплоть до окончательного выхода из окружения. Прошу как можно скорее сообщить в Москву о ненадежности шифров». Написал? Подпись: «Комкор Апанасенко». Зашифруешь и передашь в Валенсию. Клеберу. Немедленно! Вопросы?!
Вопросов не было. Связист умчался на предельной скорости, а через два часа загремели залпы артиллерийской подготовки. Полк пошел на прорыв…

2315, 21 июля 1937 г., Кастрило де ла Верга (пятьдесят километров от Бургоса)

- Эй, земляки!
Негромкий голос буквально подбросил стрелков и танкистов. Хватаясь за оружие, они мгновенно откатились в стороны от своих маленьких костерков и заняли круговую оборону. Но ночь молчала и были видны разве что тени. И вдруг с двух танков ударили фары боевого света. В белых мертвенных лучах бронированные машины, настороженно поводящие стволами, были похожи на каких-то сказочных чудищ, хищно принюхивающихся в поисках врагов. В ночь вдруг бухнул винтовочный выстрел, эхо прокатилось и замерло в дальних кустах…
- Земляки, дурить кончайте! – голос раздался уже из другого места. – Мы тоже не с дубинками ходим… – И откашлявшись, вдруг запел:

За столом никто у нас не лишний,
По заслугам каждый награжден,
Золотыми буквами мы пишем
Всенародный Сталинский закон. 

Ястребов встал и окликнул невидимого певца:
- Певец! Выходи, покажись честному народу!
- А я не один, я – с компанией!
- Ну, вот и валите всем гуртом к нам! – весело крикнул Бронислав, но на всякий случай вытащил трофейный маузер «Астра» и прибавил, – Только не балуйте, душевно прошу…
- Ты пистолетик-то убери, – спокойно посоветовал громадный человек, вынырнувший из темноты. – А то не ровен час…
В синем комбинезоне десантника, с пистолетом-пулеметом, терявшемся на его могучей груди, он подслеповато щурился в свете фар, озираясь по сторонам. Вот глаза гиганта остановились на Ястребове, и он радостно улыбнулся:
- Здорово, товарищ! Как там твои монгольские папироски – не кончились еще?
- Медведище?! Так ты же не куришь?
- Да я не себе, – пояснил Домбровский. – Я ж ребятам. Со мной рота – считай полтораста человек.
- Как так? Вас же в роте всего-то сто двадцать семь. По штату…
- Да мы непростая рота, – Домбровский уже уселся возле костерка и с видимым наслаждением вытянул ноги. – Нас тут пять взводов: вся наша рота и еще два приблудных прибились. Даже не из нашего батальона… Товарищ Бронислав – извини, позабыл, как тебя по фамилии? – а пожрать у вас ничего нет? А то мы сухпай вчера доели…
- Ястребов моя фамилия, товарищ Домбровский, – ответил Бронислав и усмехнулся,. – Для такого дружка все, что есть в печи – все на стол мечи! Андрей, вытащи-ка наш НЗ…
Киреев нырнул в недра танка и почти сразу же возник обратно уже с вещмешком в руках. Ястребов вытащил из сидора кусок вяленого мяса и протянул десантнику:
- Держи, товарищ старший лейтенант… А насчет курева – извини, сам скоро лебеду курить начну…
- Лебеду? – серьезно поинтересовался старшина Политов. – Товарищ старший лейтенант, а где она здесь растет? Из нее суп сварить можно и еще…
- Старшина, это я – образно. Ну, не лебеду, а, скажем, мох. Легче тебе от этого?
- Так точно, товарищ старший лейтенант. Мох – его жарить можно…
Ястребов отвел в сторону Домбровского и прошептал:
- Слушай, ты же сказал, что сухой паек только вчера добили. Чего ж он у тебя оголодал-то так?
- Так это мы остатки раненым скормили, – так же тихо ответил Алексей. – А сами уже третьи сутки святым духом питаемся. Вот ребята и озверели…
Бронислав оглядел выходивших к стоянке десантников. Было видно, что красноармейцы давно не ели, но встреча своих подняла бойцам настроение. Они весело гомонили, иногда происходили веселые и забавные сцены узнавания. Младший комвзвод Киреев утащил к костерку танкистов звеньевого Семейкина и теперь рассказывал всем про «первого встреченного баска». Семейкин смущенно улыбался и только уплетал за обе щеки кашу, которую ему все подкладывали и подкладывали радушные танкисты. Наконец он отвалился от котелка:
- Братцы, товарищи, да помилосердствуйте! Я ж не резиновый…
А возле командирского танка сидели Ястребов, Домбровский, Баранов, Махров и командир басков Арцай Гевара. Вел совещание Бронислав. Он выслушал Домбровского и Махрова, подумал:
- Значит, по вашим данным, мы находимся в оперативном окружении, так?
Командиры молчали.
- Значит, от этого танцевать и станем. Так что снабжения нам не дождаться… – Он надолго задумался, – Вот что. Лейтенант Баранов, сколько у нас автомашин?
- Полностью исправных – десять. И еще две – туда-сюда…
- Автомобили – для раненых и припасов. В первую очередь – топлива. Далее, десантники. Как у вас с продовольствием – уже в курсе, а как с боеприпасами?
- Хреново, – признался Домбровский. – На винтарь – по четыре обоймы, на пулемет – по сотне патронов. К сорокопятке – четыре снаряда, к двум БПК – пять…
- Ну, боекомплектом мы с вами поделимся, у нас на танках еще есть кое-что… а вот бензин… – Ястребов снова надолго замолчал, потом хлопнул ладонью по колену, – Будем взрывать лишние. Патроны, снаряды, забрать, пулеметы снять, бензин слить. Считаю, что завтра перед выходом надо уничтожить половину танков.
- Б…! – выдохнул лейтенант Баранов.
- Есть другие предложения?
- Нет, – вступил в разговор Гевара. – Но жалко взрывать четырнадцать танков…
- Жалко. Но так хоть оставшиеся сохраним…