0630, 13 августа 1937г., Паленсия

Комбриг Леваневский налег на штурвал, и тяжелый ТБ-3 медленно повернул вправо. Следом за ним так же неторопливо и величаво начали поворачивать остальные бомбардировщики тяжелой бомбардировочной бригады. Данные разведки подтвердились и – вот они! Торопятся на перехват группы Мехлиса. Только зря торопитесь, господа фашисты: красные военлеты еще не сказали своего слова. Очень веского, надо отметить, слова…
Третьего дня в штаб АвиаКОН буквально влетел, размахивая шлемом, майор из смешанного авиаполка разведчиков, и закричал во все горло:
- Нашли! Нашли! Товарищ полковник, нашли!
В штабе словно взорвалась крупнокалиберная бомба. Все, кто только был в штабе, включая взвод воздушных десантников, выделенных Глазуновым в качестве охраны, повскакали с мест и накинулись на майора Еськова:
- Где?
- Когда обнаружили?
- Куда движутся?
- Их много?
Третью группу окруженцев вот уже две недели как искали всеми мыслимыми и не мыслимыми способами, но те  словно провалились сквозь землю. Радиоперехват франкистов тоже ничего не давал: фашисты и сами не знали, где в их тылу схоронились красноармейцы. И вот, наконец…
Майора чуть не под руки подвели к карте. Леваневский пристально посмотрел ему прямо в глаза:
- Показывай, товарищ Еськов…

Комбриг – звание присвоил еще покойный Тухачевский: в аккурат за два дня до того, как его самого бомбой диверсанты подорвали, – комбриг Леваневский решил использовать для разгрома вражеской колонны тяжелую авиабригаду. Бомбы малого и среднего калибра в АвиаКОН были на исходе, да и со скоростными бомбардировщиками было не все гладко: иностранный бензин был слишком хорошего качества и потому моторы СБ все чаще вспыхивали сами по себе, просто от перегрева…
Леваневский сам повел бригаду тяжелых бомбардировщиков. Шестьдесят два ТБ-3 взлетели еще до рассвета, ориентируясь по габаритным огням, построились «свиньей» и, натужно ревя моторами, величаво двинулись на запад. Каждый из бомбардировщиков нес по две полутонных бомбы и по пятьсот килограмм – меньшего калибра. До вожделенного моста было не более трех сотен километров, а потому бомбы взяли в перегруз.
При пересечении линии фронта к тяжелой бомбардировочной бригаде присоединились истребители сопровождения, и дальше ТБ шли под охраной четырех звеньев «ишачков». Сопровождение было небольшим, но Сигизмунд Александрович справедливо полагал, что раз немецких самолетов в небе Испании не осталось вовсе, а итальянцы – слабы и малочисленны, то и двенадцати «красных соколов» хватит за глаза. И не обманулся: перегруженные бомбардировщики не встретили на своем пути никакого противодействия. И вот уже впереди – заветная цель. Леваневский снова навалился всем весом на штурвал и могучий ТБ, мелко вибрируя корпусом, начал боевой разворот…

Полковник Эстери кусал губы и яростно щипал усы, глядя в рассветное небо. Недавно назначенный командиром гарнизона заштатного городка – в наказание за разгром вверенной ему бригады красными танками, теперь он с содроганием ждал приближения многомоторных гигантов, явно нацелившихся на стратегические мосты. Если сейчас выяснится, что чудом уцелевший после визита красных танков на их позиции гауптман-кондоровец напортачил с противовоздушной обороной двух мостов, то тогда… О том, что случится, если произойдет это жуткое «тогда», думать просто не хотелось. Но немец клялся всем, что только может быть святого у немца, что оборону моста с воздуха не прорвать. А если станет уж совсем худо, рекомендовал просить помощи у итальянских истребителей…
Именно этот момент в плане кондоровца полковника и не устраивал. Решительно! Эстери прекрасно помнил, как итальянцы, которые должны были прикрыть его бригаду, в ужасе удрали при появлении «рата» с красными звездами на плоскостях. И что было потом он помнил тоже хорошо. Слишком хорошо…
И надо же случиться такому несчастью, что буквально за секунду до сигнала воздушной тревоги на мосту заглох проклятый итальянский грузовик! Сейчас там все еще суетятся водители и пехотинцы, пытаясь сдвинуть с места чертов механизм, а тут… Тут с серо-алого заревого неба на город приближается неотвратимая и неумолимая смерть. Даже не смерть, а СМЕРТЬ!..

…Первые зенитки бухнули лишь тогда, когда вся бригада уже легла на боевой курс. В небе повисли и медленно расплывались пухлые ватные желтоватые облачка разрывов. Бомбардировщики не обратили на них никакого внимания и продолжали свой неумолимый грозный лет. А вот «ишачки», словно потревоженная свора охотничьих собак, мгновенно сорвались в пике, с разных сторон накидываясь на обнаружившую себя батарею. Фыркнули ШКАСы,  ястребки встали в вертикальный круг, потом снова рассыпались, бросаясь на зенитки, словно лайки на медведя. А на мост уже падали первые бомбы…
Леваневский рывками развернул громадный самолет и, снизившись до двух тысяч метров, пошел на второй заход. За ним потянулись остальные. Пока в мост попала только одна авиабомба, но зато это была полутонная фугаска, переделанная из снаряда «Марата», так что мосту уже досталось изрядно. Еще не окончательно разрушенный он уже все равно стал непроходимым хотя бы на пару дней. Только этого мало. Нужно, чтобы на пару недель. Или месяцев. Или лет. Хотя последнее, пожалуй, лишнее: столько франкистам не продержаться, а кому тогда мост ремонтировать придется? Вот то-то: незачем республиканцам лишние проблемы создавать. Так что, товарищи бомбардиры, цельтесь точнее, но особенно не свирепствуйте. Душевно просим…
Кроме того, есть ведь еще и другие цели. Вон там симпатичная такая колонна выстроилась. С первого захода было не разобрать: грузовики или фургоны на конной тяге, но теперь Леваневский прищурился и ясно разглядел – грузовики! А в крытых грузовиках перевозят что-нибудь оч-ч-чень интересное: снаряды, например, патроны, а может, и запасные части к орудиям, танкам или броневикам. На худой конец и солдаты в грузовиках – тоже не самая ненужная мишень. Хотя солдатики, если и были, то давно уже поразбежались-попрятались и сидят теперь в придорожных канавах, словно мыши, затаившиеся от кошки. Ну, да и пес с ними! Без грузовиков пехоте больше тридцати кэмэ в день не прошагать, так что еще свидимся. И не обязательно при  новом свидании такие удобные канавки найдутся. А ну-ка…
- Первая пошла!..
Леваневский, не удержавшись, оглянулся. Ух как! Не-е-ет, не солдатики там сидели, и не запасные части. Там сейчас такой ад кромешный, что сразу ясно – снаряды. И крупного калибра, кстати. Вот и замечательно. Вы, господа фашисты, главное – не расслабляйтесь: сейчас еще и третий заход будет…
Вот с такими мыслями Сигизмунд Александрович начал разворот с набором высоты…

-…Свинские собаки! Сраные рогатые скотины! Обоссанцы!.. – вот далеко не полный перечень тех эпитетов, которыми гауптман Камерер наградил испанских зенитчиков, в очередной раз неверно выставивших высоту на взрывателях. Русские четырех моторные гиганты благополучно прошлись по мосту и прилегающим  улицам еще раз, а разрывы встали примерно пятистах метрах выше. А ведь он совершенно верно расположил батареи и даже угадал направление атаки противника! Все могло бы быть иначе, если бы эти проклятые испанцы умели не только жрать и срать, а еще и воевать! Хотя бы немного! Какого черта, например, малокалиберные зенитка «Бреда» открыли огонь и раскрыли свое местоположение?! Большевики подошли на высоте четыре тысячи метров, минимум, а у этих плевалок досягаемость не выше двух с половиной тысяч! Разумеется, их тут же растерзали чертовы «рата». А как бы сейчас пригодились эти итальянские поделки! Русские снизились как раз до двух тысяч – вот бы и резануть их малым калибром… «Господи! Ну почему ты послал мне вместо нормальных солдат этих идиотов! – мысленно воззвал Камерер. – Сейчас бы хоть одна зенитка, вот было бы…»
Додумать он не успел: на позиции у моста внезапно ожила одна из зениток. Должно быть, господь услышал мольбы нациста: короткая очередь трассеров тронула один из двигателей на правом крыле краснозвездного бомбовоза. Он тут же окутался пламенем и выплеснул длинный шлейф дыма.
- Давайте, обезьяны, давайте, черти копченые! – шептал гауптман. – Еще немного, еще чуть-чуть…

…Удар снаряда в крыло Леваневский ощутил, словно раскаленная сталь ранила его самого. Щурясь от бьющей в лицо тугой струи воздуха, повернул голову. Плоскость перечеркнули несколько рваных отверстий, а третий мотор отчаянно дымил. Сигизмунд Александрович инстинктивно рванул штурвал на себя, пытаясь уйти из-под обстрела. Это было его ошибкой…

…Полковник Эстери не поверил своим глазам: флагманский русский бомбардировщик сначала получил несколько попаданий мелкокалиберными снарядами, а потом, набирая высоту сам выкатился на выстрел немецкой зенитки «ахт-ахт». Даже с земли было видно, как его тряхнуло и как он, нелепо накренившись, начал медленно заваливаться на крыло, скользя вниз, к земле. Сейчас – вот сейчас все кончится! Поврежденный русский повернет домой, а за ним уйдут и его страшные товарищи – не бросят же они своего командира! А в том, что передовой самолет – командирский, Эстери не сомневался. Русские всегда так: командир у них – впереди, и словно сам дьявол бережет большевистских командиров от пуль и снарядов. Но сегодня – хвала Пресвятой Деве! – у дьявола ничего не вышло! Вот он, русский, горит!.. Сейчас они уйдут… Сейчас…

…Град осколков осыпал ТБ. Леваневский услышал, как вскрикнул второй пилот, и, взглянув в его сторону, увидел залитое кровью лицо и летные очки, разбитые осколком. Его товарищ был мертв…
- Бомбардир! Бомбардир!
Нет ответа…
Он окликал всех, одного за другим, и, не слыша ответа, все сильнее стискивал ручки штурвала. Один… Он остался один…
В отчаянии он не видел, что провод телефона перебит и уцелевшие бортстрелки просто не слышат его. В голове билось и горело раскаленным углем: он остался один! Один из всего экипажа, который доверял ему, который верил в него… Если даже удастся довести израненный самолет до аэродрома, то как он посмотрит в глаза товарищей. «Ты же командир! Ты должен быть примером!»
Леваневский стиснул челюсти так, что хрустнули зубы. Он покажет пример! Он покажет, что такое советский человек, летчик, коммунист…  Вот внизу как раз колонна машин, застрявшая перед мостом… Сигизмунд Александрович отдал штурвал от себя, и громадный «тэбэ» чуть клюнул носом, а потом все скорее и скорее заскользил в пике…

Гауптман Камерер застыл подобно лотовой жене. Русский бомбовоз объятый дымом вдруг рванулся к земле, туда где стояли, словно коровы на бойне, грузовики и новейшие танки, только что присланные из Германии. Идиоты! Они что не видят?! Надо наплевать на автомобили, отбрасывать в стороны бронированными лбами, давить их гусеницами, только чтобы вырваться из этой ловушки и спасти уникальные, новейшие образцы! Поздно! Вот сейчас… Сейчас… Сейчас…

…Перед Леваневским неслись все увеличиваясь в размерах крыши домов, стиснувших в своих объятиях улицу, заполненную техникой. Он чуть довернул самолет, чтобы удар накрыл как можно большую площадь…
- За Сталина! – в его голосе уже не было ничего человеческого. Так рычит раненный зверь, принимая свой последний бой, – За СССР!
В последнее мгновение перед его глазами вместо прокаленной южным солнцем улицы вдруг расстелились заснеженные равнины Таймыра. Снег искрился, маня своей белоснежностью и безмолвностью. Затем все затопил яростный, беспощадный огонь. Удара Сигизмунд уже не почувствовал…

Камерер постоял еще немного, а потом рухнул на землю. Пролетавшая мимо башня новейшего танка PzKpfv III Ausf A ударила гауптмана по шее болтающимся стволом орудия и, словно заправский игрок в крикет, запустила по сложной траектории его голову будто мячик. А потому кондоровец так и не увидел, как по улице картечью хлестнули осколки битого камня,  сметая и калеча всех на своем пути, а потом прокатилась волна огня, долизавшая и добившая уцелевших.
Полковник Эстери истерически рыдал, глядя на то, как остальные бомбардировщики, собрались в круг, словно обсуждая смерть своего командира, а потом ринулись вниз, сбрасывая остатки бомб и, словно маленькие бипланы, штурмуя из пулеметов то, что еще так недавно было укрепленными позициями его гарнизона. Взрывная волна сбила полковника с ног, и он с трудом поднялся на четвереньки. Из глаз, не останавливаясь, лились слезы. Трясущимися руками он достал из кобуры пистолет, поднес, было, к груди, но потом, словно испугавшись, лихорадочно сунул ствол себе в рот. Сухо треснул неслышный в общем грохоте выстрел…

1610, 13 августа 1937г., Вальядолид

Франко сжал голову руками, прикрыл глаза. Нестерпимо ломило виски. Посланной на перехват русской группы колонны генерала Солано больше не существовало. Как не существовало больше и самого генерала, чей автомобиль попался в паре километров от Паленсии на глаза тройке «рата». Русские летчики едва не сравняли город с землей, сотворив из него вторую Гернику. И теперь на пути вырывающихся русских лишь пехотный полк усиленный бандерой Легиона…
Каудильо скривился. Формально русских меньше, но это только формально… На что способны большевики он уже имел «счастье» убедиться и потому объективно оценивал шансы его солдат остановить этих отчаянных фанатиков. Если бы колонна Солано уцелела…
- Передайте приказ командирам полка и бандеры, расположенных в Аквилар-де-Кампо – сухо сказал Франко адъютанту. – При появлении большевиков – попытаться вступить в переговоры. Пусть тянут время. И пошлите им на помощь два полка марокканцев из второй дивизии…

1318, 14 августа 1937г., окрестности городка Аквилар-де-Кампо

С той стороны раздался глубокий и чистый звук трубы. Еще раз. И еще раз. Звенел один и тот же сигнал – приглашение к переговорам.
Мехлис повернулся к горнисту:
- Отвечай. Пусть приходят. Послушаем, что скажут…
Красноармеец прижал к потрескавшимся губам свой корнет. Та-та-та-ти! Ти-ра-та-та…
С позиций мятежников поднялись и зашагали вперед три фигуры. Над ними сморщенной тряпкой болтался в такт шагам белый флаг.
Лев Захарович встал и одернул кожанку. К нему тут же шагнули Ястребов и Домбровский:
- Товарищ корпусной комиссар, – негромко произнес Бронислав – Не надо вам лично. Мало ли что…
- Давайте мы сходим, – поддержал его Домбровский. – Вон, старшину моего возьмем и…
- Вздор! – резко оборвал их Мехлис. – Что же я за командир и комиссар, если побоюсь? Других под пули подставлю, а сам отсиживаться буду? Это, товарищи, не по-большевистски. Да и не по-честному…
Он оглядел бойцов, задержал взгляд на громадном Семейкине, сидевшем неподалеку, на минуту задумался, вспоминая его имя, но, так и не вспомнив, обратился к нему по званию:
- Товарищ звеньевой, пойти со мной не побоитесь?
- Никак нет, товарищ Мехлис! – Семейкин вскочил и тоже одернул форму. – Я готов.
- И вы, пожалуйста, – обратился Лев Захарович к горнисту.
Он критически оглядел себя и двух своих спутников, вздохнул, попытался стряхнуть с кожанки пыль, но, поняв тщетность попыток,  махнул рукой:
- Пойдемте, товарищи…

…Навстречу советским парламентерам шли легионеры. Тоже – не парадного вида, хотя более чистые и свежие. И наверняка сытые. Лев Захарович усмехнулся: еда кончилась еще вчера утром, но сегодня, проснувшись, он обнаружил в своей фуражке узелок, а в нем – три больших куска сахару. Выяснилось, что тот самый белозубый башнер последнего уцелевшего танка – Каплер, ночью положил ему свой сахар. Весь, что у него оставался… Он собирался, было, разбранить хорошенько непрошеного доброхота, но, увидев огорченные глаза парня, просто не смог. Обнял его за плечи, и пояснил, что комиссар – такой же человек, как и все, а сахар нужно отдать раненым. Перед маршем их напоили сладенькой водичкой и погрузили в автомобиль… А эти сегодня плотно позавтракали. Даже побрились…
Лев Захарович машинально провел рукой по давно небритой щеке, усмехнулся. Переводчика-то он и не взял. Ну-ну…
Легионеры подошли совсем близко. Один из них – высокий, усатый, человек лет сорока на вид, внезапно заговорил по-русски:
- Испанское командование предлагает вам, во избежание бессмысленного кровопролития, добровольно сложить оружие. Всем пленным гарантируем жизнь, даже, – он чуть поморщился брезгливо, – даже жидам и комиссарам…
- Товарищ комиссар, – тихо попросил Семейкин, – разрешите, я ему вмажу?..
Не смотря на то, что говорил он очень тихо, усатый расслышал. Он презрительно взглянул на десантника, потом перевел взгляд на Мехлиса.
- Объясните вашему троглодиту, что такое парламентер, – гордо произнес он. – От взбесившихся хамов трудно ожидать ведения войны по правилам цивилизованных людей, но…
- Объясню, – спокойно ответил Лев Захарович. – Можете не сомневаться. А заодно, – он слегка улыбнулся, – объясню ему, что такое недобитая белая сволочь. У вас все?
Легионер побагровел, но сдержался и ответил:
- Испанское командование дает вам один час на размышление. Доведите до сведения ваших людей наши предложения. Честь имею!
- Где? – поинтересовался Мехлис с невинным видом. – И раз имеете – почему не пользуетесь?
В ответ раздалась матерная брань…

-…Вот, товарищи, и все, что предлагают нам фашисты, – Лев Захарович обвел взглядом окруживших его бойцов. – Что скажете? Примем предложение? Что будем им отвечать?
- А хер им в глотку не предложить? – спросил кто-то.
В толпе красноармейцев раздались смешки. Мехлис нахмурился:
- Кто это сказал?
- Ну, я, товарищ корпусной комиссар, – вперед протолкнулся Веня Каплер. – Могу и еще раз повторить: хер им в глотку, а не сдаваться!
Мехлис подумал, а затем широко улыбнулся:
- Кто-нибудь не согласен с мнением товарища Каплера?
Бойцы словно взорвались! Они орали, свистели, улюлюкали, почище немногочисленных басков, которым еще только переводили Венины слова. Сквозь шум и гам прорезался могучий бас Домбровского:
- А глубоко, товарищ Каплер?
- Что «глубоко»? – опешил Веня.
- Хер в глотку, глубоко?
Каплер не успел ответить, как вмешался Киреев:
- Чтобы из жопы вылез, товарищ старший лейтенант!..
Лев Захарович смотрел на своих бойцов, и в груди у него растекалось какое-то удивительное,  сладкое чувство, словно у отца, смотрящего на подросших, окрепших сыновей. Красноармейцы, которым скоро предстояло пойти в атаку, у которых кончилась еда и были на исходе патроны, веселились! Забыв о смерти, они хохотали, корчились от смеха, хлопали друг друга по плечам и спинам – словом, вели себя словно расшалившиеся дети. Мехлис незаметно смахнул слезинку:
- Товарищи! Товарищи…
Шум стих словно по мановению волшебной палочки. Теперь все смотрели на комиссара…
- Товарищи! Родные мои… – голос Льва Захаровича предательски дрогнул. – Спасибо вам, дорогие мои… От всего сердца, от всего нашего Союза, от товарища Сталина – спасибо вам, ребята…

…Через час со стороны легионеров снова раздался сигнал к переговорам. Мехлис поискал глазами горниста, но тут…
Горнист, последний уцелевший из оркестра второго стрелкового полка поднес к губам сияющий медью корнет и  в тишине раздались первые такты «Интернационала». Он стоял, над залегшими перед броском десантниками, стрелками, ополченцами, стоял гордо и прямо, выдувая бессмертное «Вставай, проклятьем заклейменный…»
- Весь мир голодный и рабов! – подхватил вдруг широкоплечий невысокий стрелок и встал с винтовкой наперевес.
Он чуть помедлил и внезапно шагнул вперед…
- Кипит наш разум… – легко, прыжком поднялся Домбровский и тоже шагнул вперед, сжимая в руках ППД.
- Возмущенный… – завопил старшина Политов, вскакивая вслед за своим командиром.
- И в смертный бой вести готов! – Мехлис зашагал вместе с бойцами, туда – к позициям легионеров.
- Это есть наш последний… – рычал мехвод Киреев, налегая на рычаги.
- И решительный бой! – орали на два голоса Ястребов и Каплер, мотаясь в башне.
- Con “ Internationale»… – рявкнул могучий баск, торопясь за танком.
- Воспрянет род людской! – гаркнул Эпштейн, потрясая винтовкой.
С той стороны ударили было пулеметы, ожила пушка, но танк, расстреливая последние снаряды, заставил их замолчать. Горнист лежал в луже крови, последним усилием прижимая к груди иссеченную осколками медь, но над полем, не умолкая, гремело:

Никто не даст нам избавленья
Ни бог, ни царь и ни герой!
Добьемся мы освобожденья
Своею собственной рукой!

С той стороны вдруг тоже поднялись цепи. Легионеры не выдержали ожидания и сами рванулись в атаку.

Это есть наш последний
И решительный бой!
С «Инернационалом»
Воспрянет род людской!

Красноармейцы и баски рычали и хрипели грозные слова Эжена Потье, и последний БТ-5 будто аккомпанировал им лязгом траков и ревом мотора.

Весь мир насилья мы разрушим
До основанья, а затем…

Мехлис прищелкнул к маузеру колодку и приготовился стрелять. И в этот момент:

Смело мы в бой пойдем
За Русь Святую!
И как один умрем
За дорогую!

Набранные в легион русские белоэмигранты решили внести свои пять копеек в общее веселье. Сомкнувшись плечом к плечу, выставив вперед маузеровские винтовки с примкнутыми клинковыми штыками, они шагали, точно на параде. Словно бы ожили кадры кинофильма «Чапаев» и вновь на красные позиции маршируют капелевцы…

Смело мы в бой пойдем
За Власть Советов!
И как один умрем
В борьбе за это!

заорал кто-то над самым ухом Льва Захаровича. Мехлис невольно оглянулся: это был красноармеец Бабаяров, комсомолец-хлопкороб из Узбекистана. Нещадно коверкая слова, он даже не пел, а выкрикивал:

Рвутся снаряды,
Трещат пулеметы.
Врагу не сдаются
Красные роты.

Песню подхватили, и тут же заглушили нескольких бывших белогвардейцев. Теперь над полем неслось и катилось:

Вот показались
Белые цепи,
С ними мы будем
Биться до смерти!

Уже никто не шагал: друг на друга бежали две неуправляемые человеческие массы. Нет! Не человеческие! Навстречу друг другу мчались две звериные стаи, ибо ни в ком уже не было ничего человеческого. Мехлис выстрелил в набегавшего на него легионера – тот мгновенно упал, словно у него из-под ног выдернули землю. Рядом кто-то взревел, заматерился, и под ноги Льву Захаровичу рухнул, обливаясь кровью из разорванного штыком горла, еще один легионер. Началась всеобщая свалка, в которой изредка хлопали выстрелы, но больше было работы штыку-молодцу…

…Андрюша Буровский не служил в армии. Не считал нужным и всегда немного презирал «сапогов». Профессорский сынок, он был вывезен родителями из России тогда, когда его ровесники-гимназисты примеряли на себя юнкерские шинели, учились брать прицел и ходить в штыки. А Андрюша доучивался в это время в прекрасной Франции, не забывая, правда, на все лады проклинать при этом взбунтовавшихся хамов, отобравших у профессорской семьи… Да какая разница, что именно отобрали?! Хамы, и весь сказ!..
Он не страдал в эмиграции, не мыкался в поисках хоть какой-нибудь работы, чтобы добыть себе пропитание, не ощущал себя лишним – отнюдь! Дипломированный историк, автор нескольких научных трудов, спортсмен и охотник, он прекрасно вписался в новую жизнь на новой родине, но вот Испания… Он и сам толком не мог вспомнить, почему оказался в группе тех, кто отправился к генералу Франко «противостоять мировому большевизму». Дворянин, ученый, он, тем не менее, надел на себя форму лейтенанта Легиона, и отправился на фронт, правда – в качестве офицера-пропагандиста. Именно поэтому он и пошел с парламентерами, уговаривать сдаваться своих бывших соотечественников. Но разве можно уговорить темных, забитых людей, вроде давешнего здоровяка, собиравшегося ему «вмазать», особенно, если ими командуют жиды, вроде этого, в кожанке. Комиссар… Встретить бы его, да дать в морду… Небось разом бы забыл, что комиссар…
Все это лейтенант Буровский додумывал уже на бегу, подхваченный и увлеченный общим порывом. В толпе, надвигавшейся на них, он вдруг разглядел  мелькнувшую комиссарскую кожаную куртку… «А, сука!» - подумалось Андрею и он начал продираться к ненавистному жидо-большевику. Ему бы только взять его на прицел: уж он-то – охотник со стажем – не промахнется!..

…Мехлис приостановился загнать в магазин новую обойму, когда прямо на него вылетел тот самый усач, вскинул винтовку… Откуда-то из-за спины Льва Захаровича вынырнул Семейкин, отбросил ствол вражеского оружия в сторону. Пуля ушла в небо. Усач лихорадочно дернул затвор, нажал на курок. Выстрела не последовало – магазин опустел. Семйкин радостно оскалился и ударил штыком АВС…

…В последнее мгновение Буровский понял: быть охотником и служить в армии – разные вещи. Высоченный красноармеец отбил его оружие, нацелился штыком. Андрей попытался увернуться, но горячая, прямо-таки раскаленная полоса перечеркнула ему грудь, и взорвалась вспышкой оглушающей боли. Он еще успел удивиться: как это можно жить с такой болью? Тут перед ним появилось лицо матери, почему-то окрасилось красным, затем черным… Легионер Буровский – предатель и сын предателей своей Родины – умер…

…Две звериные стаи столкнулись, и тут же стало ясно: красных не удержать! Два дня без пищи не слишком ослабят здоровых и крепких мужчин, но вот разозлят до чрезвычайности! Красноармейцы и баскские ополченцы кидались один на троих, отчаянно пыряя врагов штыками, расстреливая последние патроны, рубя противников саперными лопатками, пуская в ход ножи, кулаки и даже зубы. Очень сильно помог красной атаке уцелевший танк. Он сходу расстрелял одну вражескую танкетку, а вторую, которой не хватило снарядов, с разгона таранил своим упрямым бронированным лбом. В него летели гранаты, бутылки с бензином, динамитные патроны, но «бэтэ», точно заговоренный, все вертелся на поле боя, давя легионеров, топча гусеницами пулеметы, разбивая в пыль зарядные ящики. Мехлис про себя поклялся представить весь экипаж к званию Героев …
И легионеры не выдержали. Сперва поодиночке, а потом все разом они бросились бежать, отчаянно пытаясь спастись от ярости атакующих. Красноармейцы и ополченцы догоняли их, били штыками и прикладами в спины, игнорируя поднятые руки струсивших. Нещадно нахлестывавшие коней два полка марокканской кавалерии застали только поле, усеянное трупами и разбитым оружием. Группа Мехлиса прорвалась…

Эпилог

Девятнадцатого августа в порту Бильбао высадились войска второго эшелона Армейской группы особого назначения, переименованной во всех официальных документах в АрмГрОН. Командование войсками АрмГрОН принял на себя командарм второго ранга Тимошенко – опытный и грамотный военачальник, немедленно взявшийся за подготовку и осуществление глубокой наступательной операции. В конце сентября тридцать седьмого года войска АрмГрОН и переформированные отряды ополчения басков начали новое наступление на Вальядолид. С юга их поддержали войска республиканцев под непосредственным командованием Штерна.
Армия Франко, обескровленная предыдущими наступательными операциями, потерпела сокрушительное поражение. Сам генерал Франко пытался бежать в Италию на рыбачьей шхуне, но в море их перехватил советский лидер «Ленинград», и каудильо доставили обратно в Испанию. Девятого декабря тридцать седьмого года он был осужден Высшим судом Испанской Республики и на следующий день казнен.
Посетивший Испанию с официальным дружественным визитом народный комиссар обороны СССР Ворошилов, на торжественном заседании, посвященном выводу частей красной армии из Испании, заявил:
«От имени нашего Рабоче-Крестьянского Правительства Союза приветствую вас и передаю от них братский, пламенный привет!
Товарищи, Рабоче-Крестьянская Красная Армия - это только передовой отряд нашего доблестного народа. Он первый должен принять удар на себя, но за нами стоят миллионы и миллионы нашего народа!
Неоднократные наши заявления о том, что навязанная нам война будет происходить не на нашей Советской земле, а на территории тех, кто осмелится первый поднять меч, остаются постоянным и неизменным. Они в силе и на сегодняшний день!
Товарищи, эти наши слова были бы пустым потрясением эфира, если бы за ними не стояла действительная сила Рабоче-Крестьянской Красной Армии и нашего могущественного, великого Советского народа!»
В январе нового тысяча девятьсот тридцать восьмого года Народная Республика Испания заключила договор о дружбе и взаимопомощи с Советским союзом. Первым шагом во исполнение этого договора стала передаче всей военной техники и тяжелого вооружения АрмГрОН Испанской Народной армии.
А над Европой сгущались тучи. После присоединения Австрии, Германия выдвинула территориальные претензии к Чехословакии. В Судетах, в областях,  где немцы составляли большинство, вспыхнули восстания, подавленные чехословацкой армией и полицией. Гитлер пригрозил войной, но правительства Англии и Франции пообещали ему, что если он воздержится от войны, то ему пойдут на встречу в его «справедливых требованиях».
Но у Чехословакии был заключен еще в тридцать пятом году договор о взаимопомощи с СССР. И, несмотря на заявления Польши о том, что любая попытка провести войска Красной Армии через ее территорию на помощь чехам и словакам приведет к немедленной войне, правительство Чехословакии все же рискнуло обратиться к Советскому Союзу за помощью…
Тридцатого сентября тысяча девятьсот тридцать восьмого года в Мюнхене Англия, Франция под давлением Англии, Германия и Италия подписали договор об удовлетворении германских претензий, в обмен на гарантии ненападения Германии на Великобританию и Францию. После этого в зал были допущены представители Чехословакии. Их просто хотели поставить в известность – кто же считается с малыми народами и маленькими государствами?! Но вышло все совсем по-другому…
-…Мы отказываемся подписывать этот вопиющий документ! – заявил советник министра иностранных дел Чехословакии Хуберт Массарик. – И мы готовы отразить любую попытку отторгнуть наши территории всеми имеющимися у нас силами!
- В таком случае, выберете на себя ответственность за развязывание войны! – воскликнул глава британской делегации Чемберлен. – И вы не можете более рассчитывать на нашу помощь! Мы не желаем отвечать за ваши амбиции!
- И не надо, – холодно возразил Массарик. – У нас есть один союзник, но его достаточно, ибо он показал всему миру, чего стоит его помощь.
Что это за союзник пояснять не требовалось. Международный авторитет Советского Союза после победы в Испании поднялся на недосягаемую высоту…
- В случае вмешательства в войну СССР, война может принять характер крестового похода против большевиков. Тогда правительствам Англии и Франции будет очень трудно остаться в стороне, – выдохнул Чемберлен.
- Мы готовы к этому, – сообщил посол Чехословакии в Берлине доктор Маетны. – И согласны со словами нашего нового министра обороны Сергея Войцеховского . Он сказал, что если нам предстоит погибнуть, то лучше погибнуть со славою, чем с клеймом трусов и предателей!
На этом переговоры были закончены. Чехословацкая делегация отбыла на родину. Двадцать девятого сентября тридцать восьмого года Правительство Чехословацкой республики объявило всеобщую мобилизацию…
Первого октября войска Германского Рейха вместе с вооруженными силами Венгрии атаковали границы Чехословакии. На Судетских укреплениях развернулись отчаянные бои, но там ситуация не внушала опасений: за пятнадцать лет чехи успели построить столь мощную оборонительную линию, что ее часто назвали «Маленьким Мажино». Вермахт безнадежно старался преодолеть могучие фортификационные сооружения, обороняемые 1-ой чехословацкой армией. Положение в Словакии было намного сложнее. Чехословацкие части медленно отступали под натиском превосходящих сил противника.
Третьего октября  на аэродроме в Братиславе высадились части первого советского воздушно-десантного корпуса. Десантники, не имевшие тяжелого оружия в достаточном количестве, тем не менее нанесли удар во фланг наступающим венграм, сходу опрокинули первую кавалерийскую дивизию – цвет армии фашистской Венгрии, и двинулись вперед, развивая наступление. А в Братиславе уже разгружались переброшенные по воздуху части девятой горнострелковой дивизии, туда же перебазировались два авиакорпуса – истребительный и смешанный.
Десятого октября звено польских истребителей PZL-17 неожиданно попыталось атаковать строй советских ТБ-3, бригада которых направлялась в Чехословакию. Красные самолеты шли без истребителей сопровождения, но экипажи бригады и ее командир – Герой Советского Союза комбриг Водопьянов не зря прошли суровую школу Испании. Польских летчиков встретил плотный слаженный пулеметный огонь, прорваться через который истребители не смогли и, потеряв одного из троих, PZL отвернули домой.
Одиннадцатого октября польские войска атаковали советские пограничные заставы, а одновременно с этим вторглись на территорию Чехословакии. В ноте, переданной польским послом Советскому Правительству, сообщалось, что СССР своими действиями вынудил Польшу начать войну.
Узнав о вступлении поляков в войну, Гитлер устроил форменную истерику. «Идиоты», «взбесившиеся собаки», «сраные свиньи» – вот самые мягкие из эпитетов, которыми фюрер  Германского Рейха наградил новоявленных союзников. Правда, они принесли в «копилку» стран Оси три с половиной миллиона солдат. Но вместе с тем теперь у Красной Армии имелся замечательный широкий фронт, на котором можно было заняться практическим осуществлением идей как здравствующего Шапошникова так и покойных Каменева  и Триандафиллова . Черчилль, всеми фибрами души ненавидевший большевиков, тем не менее заметил, что «Польша, всегда бывшая гиеной Европы, на этот раз совершила свою фатальную ошибку. По-видимому, последнюю…»
Части Красной Армии, отразив наступление поляков, на пятый день перешли в контрнаступление, имея своей первоначальной целью обеспечить сухопутный коридор до территории Чехословакии. Двадцатого октября, когда советским войскам оставалось не более двадцати километров до территории союзника, войну Германии, Венгрии, Италии и Польше объявили Монгольская и Тувинская Народные Республики, а также Республика Литва, которая предложила СССР военный союз. Литовцы горели желанием отобрать у поляков захваченный в двадцатые годы Вильнюс и вполне в этом преуспели…
Германия при поддержке Великобритании усилила свои дипломатические акции, в результате чего в середине ноября большевистскому блоку объявили войну Финляндия, Румыния и Эстония. К войне с СССР и его союзниками склонялись турки…
Первого декабря тридцать восьмого года по Талину и Хельсинки были нанесены мощные удары с воздуха, после чего на эстонскую столицу  высадился русский воздушный десант. К вечеру того же дня эстонские войска капитулировали, а спешно собранный парламент принял решение о добровольном вхождении Эстонии в состав Советского Союза. Финские войска закрепились на линии Маннергейма…
В ответ германские войска вошли на территорию Латвии, и второго декабря Курляндия вошла в состав Рейха. Там немедленно развернулись тяжелые встречные бои. И та и другая сторона активно использовала танки, но лишь в качестве поддержки пехоты. Основным тактическим приемом оставался прорыв фронта по канонам Империалистической войны, с той лишь разницей, что Красная Армия при этом применяла еще и ввод в прорыв подвижных, в основном – кавалерийских частей для развития успеха. Вермахт, не располагавший столь многочисленной кавалерией, подобным приемом не пользовался…
Обстановка на фронте складывалась для СССР, в общем, успешно. Красная армия изрядно потеснила поляков, выбила немецкие части с территории Латвии, потрепала румын и развернула наступление на Бухарест. Единственной тяжелой утратой в этот период стала гибель комкора Чкалова – первого Дважды Героя Советского Союза. Пятнадцатого декабря тысяча девятьсот тридцать восьмого года Валерий Павлович принял свой последний бой, в котором сбил свой двадцатый самолет. Заплатив за эту победу своей жизнью…
На свою голову в военный союз стран Оси влезла Португалия. Испанцы, не забывшие советской помощи и не страдавшие черной неблагодарностью, немедленно объявили войну фашистскому блоку, и вторглись на земли соседа. Португальцы защищались отчаянно, но силы были слишком неравны, и двадцать пятого января тридцать девятого года Федеративная Народная Республика Испания сообщила о включении в свой состав союзной Португальской народной Республики.
Великобритании ничего не оставалось делать, как присоединиться к блоку Оси. Англичане изо всех сил пытались втянуть в войну против СССР и Японию, но дети Ямато неожиданно напали на британские колонии в Тихом океане. Они вели свою собственную войну, не вступая в союз с блоком большевиков, но и не скрывая своих симпатий к последним. Японцы практически прекратили войну в Китае, сосредоточившись на Сингапуре, Малайзии и Бирме…
…Двадцать шестого июля тысяча девятьсот сорок первого года, командир тяжелой танковой бригады, Герой Советского Союза, подполковник Бронислав Ястребов сидел на башне своего КВ и с удовольствием ел горстями из котелка черешню, собранную его танкистами в ближайшем саду. С не меньшим удовольствием он любовался на развалины Будапешта, все еще дымившиеся в отдалении. После разгрома Румынии двадцать девятая армия была повернута на Венгрию и его танки приложили  немало стараний, чтобы «жемчужина Дуная» потеряла свой парадный облик, но были изрядно потрепаны в уличных боях. Бригаду Ястребова вывели из состава первого эшелона и в ожидании пополнения матчастью и личным составом использовали на охране дорог и конвоировании военнопленных.
За спиной подполковника по шоссе текли полноводным потоком колонны красноармейцев, тягачей с артиллерией, танков, машин снабжения…
- Салуд, компаньеро! Вива Испания!
Ястребов обернулся и, радостный, спрыгнул прямо в объятия огромного подполковника-десантника, стоявшего возле своей «эмки».
- Медведище! Живой! Здоровый!
- Здорово, Дальневосточная! Эка, орденов-то, орденов!..
- Не прибедняйся, Алексей! У самого-то – не меньше!..
Подчиненные обоих командиров не долго оставались безучастными зрителями встречи старых боевых друзей. Потянулись друг к дружке, закуривая и гомоня, выискивая земляков и знакомцев, меняясь на память нехитрыми безделушками и такими же нехитрыми трофеями…
- Про наших-то про кого знаешь? – Ястребов с трудом вырвался из объятий Домбровского. – Переводчик твой, Эпштейн, старшина Политов?..
- Ранили старшину, да и комиссовали в чистую, – сообщил Алексей. – А Эпштейн закончил командные курсы и в бригаде у меня. Старший лейтенант, взводом снайперов командует. Два «Красных знамени», между прочим… А твои что?
- Венька – в тридцать девятом. Сгорел в танке… – вздохнул Бронислав. – А Киреев, Киреев – лейтенант, сейчас ротой командует.
- Молоток! – восхитился Домбровский. – А Льва Захаровича не видал?
- Видал один раз… – Ястребов чуть заметно вздрогнул. – Как его Членом Военного Совета нашего фронта назначили, так он к нам в бригаду приезжал. Прилюдно – похвалил, даже командующему нашей армией, генералу Рокоссовскому меня на повышение рекомендовал, а потом, один на один, такой разнос учинил – мое почтение! Знаешь, обиднее всего, что он словно нюхом чует: где что не так. И сразу туда. Веришь, пряности и уксус у нас на кухне закончились, так он не пожалел – десять минут мне лекцию читал. По кулинарии! Что, мол, недопустимо бойцов Красной Армии пресной бурдой пичкать.
- А ты? – Алексей явно заинтересовался историей. – Ты что?
- А что я? Возьми, да и брякни, что, мол, в Испании сухарю плесневелому рады были, а уж кусок вяленого мяса – за счастье считали, и думать не думали, что оно на вкус – старая шина от полуторки.
Домбровский кивнул, соглашаясь, но Бронислав продолжал:
- А он сощурился – ну, ты его манеру знаешь, – и как рявкнет: «Вы, товарищ Ястребов, сколько танков в Испании из окружения вывели?! Один?! Хотите, чтобы и тут также?!» И пошел меня на все корки честить – я аж вспотел…
- Это да. Лев Захарыч так поддать может – дым пойдет!
- Во-во… Ну, расчехвостил он меня и был таков, – Ястребов вздохнул. – А через месяц – вот...
Он указал на орден Ленина, ярким пятном выделявшийся на комбинезоне. Домбровский усмехнулся:
- Он?
- Думаю, что он. Ты ж его знаешь…
Бронислав саданул в броню рукоятью пистолета. Из люка высунулась голова в шлеме и вопросительно посмотрела на командира:
- Достань-ка в моем мешке… ну, ты понял…
Голова кивнула и скрылась в люке, а через секунду Ястребов держал в руках бутылку:
- Давай, Лексей, врежем за наших! За Льва Захаровича, за Веньку – земля ему пухом, за всех наших! Это не ихний Токай – наша, засургученная…
И командиры подняли тост, чокнувшись жестяными кружками. Они пили за друзей – тех, что остались живы, и тех, что никогда уже не постареют; за могучую Красную Армию и за скорую победу, за то, что скоро в мире наступит новая светлая эра – эра коммунизма…

- Но ведь все было совсем не так! – воскликнет дотошный читатель. – Я же точно знаю!
Да, было не так, – покладисто согласится автор. – А вы уверены, уважаемый читатель, что так не было НИГДЕ и НИКОГДА? А вдруг было? Есть? Или будет?..

Товарищ Чекист, так ведь все в наших руках! В следующей книге его, по Вашей просьбе... Или хотите, ипритом отравим. Как Вам такой вариант?