Говорят. что на реальных событиях, но не факт.
РАЗ!
Тяжелые капли дождя глухо стучали по зеленому капюшону ОЗК.
- Здесь они, здесь лежат, - кургузый мужичонка, надвинув кепку по самые брови, суетливо мельтешил вокруг поисковиков.
Да, действительно.
Квадратная впадина в земле. Метра три шириной, метров пять в длину. Впадина еле заметна.  Заросла землей. И капли на козырек камуфляжной кепки.  Они медленно сползают по щекам.  Это дождь. Просто дождь.
- Мне бабка рассказывала, что тута они.
- Сейчас проверим, - сухо ответил Влад Шурыгин, командир поискового отряда.
Потом он скинул рюкзак на склизкую землю. Мужичонка аж вытянул шею, чтобы разглядеть содержимое. 
Звякнуло металлом о стекло.
Влад достал туго замотанную изолентой связку алюминиевых трубок. Потом уселся в грязь, аккуратно подоткнув полы плаща, и, молча, стал накручивать, один за другим, трубки друг на друга. Система такая у глубинника.
Время от времени шмыгал носом. Шмыгали носом и другие. Тоже в тяжелых плащах ОЗК.  И мужичонка швыркал. Ему было холоднее всех. Телогрейка уже промокла…
И бесконечные капли тяжелого дождя…
- Сейчас проверим…- Шурыгин встал, опершись рукой на землю. Устал уже… Здоровье не то…
Здоровый, Т-образный прут, два метра длиной легко вошел в землю.
«Промоклая земелька» - мелькнула мысль и тут же исчезла. Щуп легко прошел мягкую почву и вошел в твердое. Материк? Не похоже, слишком рано. Глина, похоже. Глина, это хорошо. И плохо… Хорошо, там сохран нормальный должен быть. И плохо… По той же причине. Если, конечно, там есть что-то.
Влад с усилием вкручивал глубинный щуп в глину, надеясь, что все усилия не напрасны. И мечтая, что местный соврал.
Внезапно глубинник буквально провалился под руками и тут же ткнулся во что-то твердое и такое... Не глиняное такое.
- Есть, - негромко сказал командир.
Потом медленно вытащил щуп и круглый его наконечник поднес к носу. Вдохнул запах… Сладкий запах человеческого перегноя, ни с чем не перепутаешь.
Да.
- Есть. Копаем, - сухо приказал он. – Начинаем с центра, кидаем дальше. Девчонки – сидите на отвале и ОЧЕНЬ внимательно перебираете землю.
- Точно есть? – не поверил кто-то из бойцов поискового отряда. Новобранцы-добровольцы…
- Точно, точно. Светка, нашатырь приготовь!
- Зачем? – не поняла маленькая, но полненькая блондиночка. Мокрая как… Как все мокрая, в такой-то ливень.
- Скоро узнаете. Работать исключительно в перчатках.
«Намордники бы еще…» - с сожалением вспомнил Влад о противогазах и тут же забыл о них. Противогазы с собой не натаскаешься, а такие захоронки не каждый день нарисовываются.
- Да ты гонишь, командир! – саркастично ухмыльнулся один из новичков. – Какие еще перчатки? Тут сгнило все за семьдесят лет!
Влад равнодушно кивнул, стряхнув капли дождя с капюшона.
Мужичок нетерпеливо подпрыгивал. Низкие тучи неслись с Балтики в Сибирь.
- Держи, - протянул Шурыгин бутылку. – Помяни.
- Само собой! – мужик так искренне прижал водку к груди, что сомнений не осталось – всех помянет. И тут же умчался в серую хмарь, смутно скрывавшую косоватые избы глухой деревеньки под вечным названием Никольское. Деревеньки, бывшей до войны селом…
Потом командир взялся за лопату и, как все, начал вгрызаться в мягкую русскую землю.
Сначала ржали, потом смеялись, потом просто шутили. А потом и улыбаться перестали.
Почти метр прошли вглубь – ничего. Пусто. 
Через час развели костерок, рядом с заброшенной свинофермой. Погрелись, сожрали по салу с хлебом, выпили водки с водой. Водка из фляги, вода из неба.
Долго сидеть не стали – яма очень быстро наполнялась водой.  Майские ливни – они такие. Нудные, серые и бесконечные.
- Да нету тут никого, - заворчали мужики, ковыряя лопатами глину. – Влад, ну нахер эти байки? Послезавтра захоронение, мы отпахали Вахту. Все по-честному, Влад! Сорок два бойца, один медальон. На кой хер мы тут роемся?
Влад не отвечал. Он просто ожесточенно кидал глину. Замерзшие девчонки сидели у низко дымящего костерка. Сизый дымок стелился над ржавой землей. И тяжелые капли дождя…
Потом все замолчали. Яма становилась все больше и глубже. Пришлось разгибать болотники.
- Все… Это… Последний раз я еду, – матернулся кто-то вслух и остальные молча согласились. 
Влад кивнул и с ожесточением снова воткнул штык лопаты в коричневую жижу. С жирным хлюпом она отозвалась…
- Кость! – крикнул кто-то из бойцов отряда.
Точно. Кость. Тоненькая такая. Лучевая, что ли?
«Вот и пошли, родимые…» - рвануло по сердцу и откуда-то взялись силы. – «Не обманул, мужичок…»
Влад разогнулся, держась за поясницу:
- Девки! Работаем! – крикнул он в сторону костерка.
И снова вернулся грязной мордой в землю.
Девчонки моментально забыли про тепло, расстелили черный полиэтилен и стали принимать кости из рук бойцов отряда. Они тщательно проверяли каждый комочек земли – нет ли домой весточки из осени сорок первого? Медальончика там, или ложки с надписью… 
С очередным хлюпом коричневая вода вдруг стала убывать, тихим бурлением уходя внутрь захоронки.
И понеслись души в рай…
Из коричневой земля стала черной в один миг.
И тяжелые капли дождя по вечно согнутой спине. ОЗК, ОЗК… Хочешь похудеть? Не спрашивай как. Просто надень этот плащ и копай в полный рост. И доставай из земли кости. Кости? Нет. Не кости. Людей. Их тут когда-то убили. Вот прямо здесь убили. Потом и закопали. Кто? А так… Нелюди.
Чавкает земля. Дождь стал сильнее. Черная жижа затягивает вглубь. Но под ногами кости еще и еще одного ряда убитых. И ты стоишь на них. Стоишь, опершись на лопату. Стекает влага по лицу. Пот? Дождь? Слезы? Все вместе. Кто-то вставляет папиросу в губы. Стоишь и куришь, втягивая уголек тепла в промозглую грудь.  Руки сжимают черенок лопаты. Ты стоишь на костях и куришь. Потом сплевываешь. Кое-как вылазишь из черной ямы, отходишь в сторону, одной рукой расстегиваешь ширинку… Моешь руки – больше нечем. Разве что дождем? А руки уже синие под черными резиновыми перчатками.
И вонища такая, что воздух ножом резать можно.
- Светка! Нашатырь!
Кости такие маленькие. Почему они такие маленькие? Словно как…
А потом мир как-то сворачивается в одну точку.
Лопата поддевает кусок глины. Ты замахиваешься, чтобы разрубить его… И кто-то невидимый, сердце твое, останавливает тебя. Ты берешь в руки этот кусок и счищаешь с него глину…
Из нее смотрит на тебя лицо.
Глаз уже нет, нет носа. Кожа есть. Щеки есть. Это родинка или кусочек грязи? И косички. Свалявшиеся, грязные колтуны – косички крендельком вокруг лица. А череп такой маленький. Ноги твои стоят на ее грудной клетке. Чьей-то дочке навечно лет десять. Голову ее ты держишь в руках, на груди ее стоишь. Ее убили семьдесят лет назад. Входное отверстие над левой глазницей. Сквозь это отверстие видны ее мозги. Нет. они не белые. В этом термосе из глины они ссохлись до состояния картошки. Маленькие такие, с кулачок детский.
Передаешь череп на край раскопа. Девчонки все понимают, откладывают в сторону. Глаза их врата ада – безумные, отрешенные, опустошенные. Больные. Одна косичка вдруг отпадывает от черепа. Ты закрываешь глаза и не видишь, как ее судорожно поднимают и бережно укладывают на черный полиэтилен. Рядом с другой косичкой…
По локоть суешь руки в вонючую жижу под ногами. Достаешь еще косточки…
Такие… Такие они… Ну… Они… Веревка, связавшая их – толще. Ручки детские. В ручках пупсик из целлулоида.  Тоже такой маленький.
А под девочкой еще кости, а потом еще и еще… И не только детские.
Еще косичка. Расчесочка. Зеркальце. Она была последняя, кто смотрелся в него. Ты – первый, после нее. И оттуда на тебя смотрит Вечность.
Внезапно стемнело. Словно занавес задернул кто-то.
Кости закончились. По одному стали выбираться из ямы. Глубокой ямы, по пояс жижей черной налитой. Смесью земли, плоти и влаги небесной.
И сырые кости земли русской спрятались в черные мешки, дабы завтра упрятаться в деревянные домики.
Медальонов не было…
ДВА!! 
Я тада девчоночкой была. Совсем махонькой. Ну, чо? Тебе по пояс будет. Само щетай. Ажно я ж с тридцать шестого году-то. А помню, хушь и склерозница. Вчерась чо бывало – не помню, а тогдась – помню. Зря Митяйке водки-то дал, опять чо спалит по пьяне-та.
В июле чо было, чо ли? А не. В августе, в самоём конце сорок первого лета. Пришли оне табором, чаловек двадцать. По-русски больно с трудом бельмекали, но кое-какали понятно. Ну, куды их? Председатель их в клуб определил на переночёв. А нам, детькам-то, жутко интересно! Ну, мы туды и давай зырить. А они все: «азохенвей да шлемазл». Каки? Ну таки… Чарнявые да в лапсердаках. А мы ихних дитьков ублазнили на качельках скакать. Рос у нас такой дуб посередь села. Рядом с церквой бывшею. Батьки наши на его веревку повесили и так петлею захомутали – мы и скакали. Картосин мы маненько им дали, морквы, опять же. А Сарка мне куколкой своей дала поиграть. Такая пупса смешная была, ой…
Че не ушли? Поди, думали, чо уйдут назавтрева. Так они и сами хотели дальше-то идтить. Председатель наш им говорил, чтоб остались – что тута войне-то делать? На отшибе живем. Но явреи они упертые оказались, пойдем и все тут утром-то.
А утром Красная Армия пришла. Ну как армия? Человек их пять было. С запада шли. Оборванные, худющие, но с ружжами. И вона тамака - за околицей, видишь? – давай бой принимать. И побил их герман. И больно быстро побил-то. Да я не реву, глазы от старости слязяться. И вот как черт чихнул – тут же в селе нарисовались. На своих мацацикалах. У меня внук на таком ездиет. А чо дальше? А мужиков наших, кто в армию не успел уйти, запахали у свинарника колхозного яму копать. А явреев послали солдатиков наших носить к той яме. А они азонхвей всё, но пошли. Всех погнали. И Мусю послали, тому лет пять было, и Сарочку, одногодку мою. А сама я не видала потом чего было. Не вернулись они. Вот батя мой пришел потом – седой стал в один миг. Закапывали наши мужики их там, у свинарника. Всех. Хучь и колченогий был, а в партизаны зимой ушел, да и не пришел.   
Да каки документы? Пришли немцы, стрельнули и дальше пошли. А потом… Война потом была, в сорок четвертом особенно, а потом помирать стали все. Никто ведь не вернулся из мужиков-то. Война кончилась и село наше кончилось. Колхоз вота до Ельшина еще кой-как теплился, а сейчас… Я уж думала, забыли все… И я забыла…
Сарочкина куколка это. Ой, Господи ты Боже, похорони ты меня с нимя со всеми, сынок! Разбередил… 
ТРИ!!!
Как странно возвращаться из леса в цивилизацию. Вот пару часов назад Влад вышел из старого, заброшенного дома, который поисковики «оккупировали» под свою временную базу. Все лучше, чем в палатках кантоваться. Дикие дожди в эту весну. Бесконечные. Такого еще не бывало на памяти Влада. И вот так резко – раз! И ты в районном центре. Трамваи даже ходят и девчонки сверкают упругими ножками под серебристым ливнем. Трамваи… Трамвай! Один маршрут и пять остановок в один конец! А девок много…
Интересно, а почему в лесу дождь тяжелый, а тут такой воздушный? Словно кто-то взбивает суфле из весенних чувств. Кхм… Мда… И грязь под ногтями… И руки черные… Только не грязь это…
- Райвоенкомат, следующая райадминистрация! – всхрипел вдруг динамик трамвая.
Влад вышел из железного чудища, громыхнувшего на прощание челюстями дверей.
В военкомате командира поискового отряда «Возвращение» встретил немолодой дежурный прапорщик.
- Вы к кому?
- Командир поискового отряда Шурыгин, - сухо ответил Влад. – Я по захоронению на девятое. Мне товарища подполковника надо.
Прапор пожал плечами и, зайдя в стеклянную будку, поднял трубку красного безномерного телефона:
- Товарищ подполковник, тут к вам поисковики насчет завтрашнего. Да. Хорошо. Есть!
Потом положил трубку и кивнул Владу:
- Паспорт дайте, пропуск выпишем. Синицын! Уснул, что ли? – пнул прапор по стулу, на котором дремал какой-то рядовой.
Синицын немедленно встрепенулся и начал рьяно черкать по квадратику бумаги.
Военком встретил Влада в дверях своего кабинета радушно:
- Здравствуй, здравствуй! Ну что, как успехи? Что там насчет минок-снарядиков? Водочки? Пойдем, пойдем.
Они вошли. Дверь медленно прикрылась.
- Нормально. Взрывоопасное сложили кучей в указанном месте. Около полутора тонн вышло. Там сами разберетесь. А от водочки не откажусь, спасибо. С гробами как?
Военком – сухощавый, улыбчивый и чуть хромоногий подполковник – бухнулся в кресло:
- Ты садись, садись, что стоишь?
- Спасибо, - Шурыгин сел на скрипящий стул. – Мы тут еще вчера подняли внезапно. Проверили по наводке местных захоронку.
- И?
- Двадцать пять человек.
- Молодцы! Вздрогнем?
- Так точно.
Вздрогнули. Рюмки стукнули о лакированный стол. Со стены строго смотрел Президент Российской Федерации.
- Двадцать из них гражданские. Пятеро бойцы РККА.
- Гражданские? – не понял подполковник.
- Да. Скорее всего, беженцы с западных областей. Евреи.
- Это как? – еще больше не понял подполковник.
- Шли евреи. Откуда-то из под Бреста или Гродно. С запада, в общем. Немцы их тут нагнали. Ну и… И отделение еще наше выходило из окружения, приняло бой там же. Все погибли смертью храбрых. И всех их в одной яме.
- Хм… Уверен, что это наши?
- Конечно. Обмундирование, подошвы, пуговицы с белья. Медальонов не было, правда.
- Я про других…
- Так там дети! – удивился Шурыгин.
- Влад… Знаешь? Знаешь, что у нас тут было десять лет назад? – вздохнул подполковник, достал сигарету из ярко-красной пачки и подошел к давно немытому окну, отодвинул красную бархатную штору. – Тут семьями люди пропадали. Приезжали из столиц на грязевые курорты и пропадали насквозь.
Чиркнул зажигалкой. Выдохнул синей струей в открытую форточку:
- Влад, ты уверен?
- Местные говорят. Больше ничего не знаю.
- Ты отсортировал?
- Как? Вы могильники видали, товарищ подполковник? Там же все перемешано.
- Упаси Боже, и знать не хочу, - военком ткнул сигаретой в пепельницу. – Гробы я дам. На всех. Сегодня раскидай кости по гробам. Этих беженцев – отдельно. Сколько их? Двадцать? Дам десять. Ничего, полежат по два на гроб. Наши и по пять лежат, не жалуются. Как будешь сортировать – не мои проблемы. Понял?
- Так точно, но…
- Никаких «но». У меня военкомат, а не богадельня. Для бойцов мы все и по закону, и по совести сделаем. А этих… Ну… 
Военком тяжело зашагал по кабинету, шевеля рукой в прическе:
- Сходи-ка в синагогу. Они ж евреи?
- И?
- Чего и? Завтра эту… Панихиду, или как её там, отец Серафим служить будет. А твои евреи – они ж не христиане. Так?
- Ну?
- Ну их отдельно надо хоронить, понял нет? Все, вали. А гробы я дам. Иди ты в синагогу.
Влад и ушел.
После его ухода военком долго думал и курил, снова хлопнув водки, а потом вдруг позвонил, куда ему надо было:
- Здорово, Василич! Да, там полторы тонны. Ну, давай хоть десятого! Сам знаешь, какой у меня загон сейчас. Девятое мая, все дела. Не, с деньгами нормально. Десятого и поделим. Не, Шурыгин никогда не обманывает. Ты свою группу разминирования готовь, брат ты мой эмчеэсный….
И опять закурил, откинувшись на кресле и глядя в потолок. Как же душит этот галстук…
ЧЕТЫРЕ!!!!
Раввин местной синагоги оказался совсем не таким, как в фильмах показывают. Нормальный такой мужик, без всяких акцентов типа «а шо ви имеете мене сказать за Беню?». Никаких пейсов, никаких… Ну… Шляпы такие – как называются? Лапсердаки? Не, баба Зоя была не права. Да хрен с ними, со шляпами. Мужик нормально выглядел. Приличный, в костюме, холеный. Правда, взгляд такой… Равнодушный.
- И что?
- Понимаете, мы поисковики, - вздохнул Влад.
- Это я уже понял, - важно кивнул Хаим Соломонович. – Причем тут я?
- Ну, я же говорю, там ваши соплеменники…
- Вы точно уверены?
Влад поморщился:
- Нет. Но…
- Тогда приходите ко мне, когда будете уверены.
- В чем?
Тут вздохнул раввин:
- Послушайте… Делайте с этими жмуриками все, что хотите. Зачем вы вообще эти кладбища копаете?
- Это не кладбища. Это… Это просто свиноферма.
Раввина передернуло.
- Это именно в данном и конкретном случае. Свиноферма. Яма рядом с ней. Там двадцать евреев и пять красноармейцев. Все вместе. В одной яме.
- А свиноферма где?
- Чуть выше по склону. Какая разница?
- Для вас никакой… Молодой человек, не надо мне морочить голову. Вы нашли какие-то свинячьи кости и пытаетесь мне их втюхать за грош. Оно мне зачем?
Влад чуть не сплюнул на пол. Но не сплюнул. Священное же место:
- Да мне вообще насрать.
- Да как вы…
- Мне – насрать. Ваши предки, не мои. Можно спросить?
- Молодой человек! – почти вскипел Хаим Соломонович.
- Вот я бойцов уже лет как пятнадцать хороню.  По двум их обрядам всегда хороним. По-светскому и по-православному. Всегда у нас митинг проходит, салют. И всегда батюшки православные приезжают. В любом состоянии..
- Пьяные, что ли? – ухмыльнулся раввин.
- Больные. А иногда и мусульмане для своих приезжают. Бывает такое иногда. Им далече добираться, но приезжают. Аж с Казахстана. А ваших – никогда не было. Как так?
Хаим Соломонович вдруг улыбнулся и поднял кривоватый палец вверх:
- Только Он знает зачем.
А потом развернулся и пошел по тротуару скользкой улицы.
Сверху капало небом.
Шурыгин плюнул ему в спину и пошел в другую сторону, бормоча про себя:
- Вместе с хреном и память обрезало…
ПЯТЬ!!!!!
Отца Серафима командир поискового отряда «Возвращение» встретил тоже на улице. Тот спешил по каким-то своим, приходским, делам, потому говорить пришлось на ходу. Хорошо, что шли в сторону автостанции. Через час должен был пойти последний автобус до поворота на бывшее село Никольское. А там пешкарусом километров этак…
- Отец Серафим!
Немолодой и очкастый священник осторожно прыгал через глубокие лужи, потому на зов не сразу повернулся:
- А… Владимир! Что ж не заехали в гости? – заблестела улыбкой седина.
- Некогда. Вахта. Сами понимаете, - пожал руку Шурыгин. Целовать он ее не стал. Что он, боговер, что ли какой? – Совет требуется, отец Серафим.
- За сим не постоим. Только давай на ходу, у меня тут отпевание на соседней улице. Совсем крестить перестал, эх…
Один в подряснике, другой в камуфляже грязном – скакали как цапли по болоту, лавируя между лужами бывшего асфальта.
- И в чем проблемы? – не понял священник.
- Ну… Что мне делать-то с ними?
- Мне б твои проблемы, - хмыкнул отец Серафим. – Я вот четвертого в первый класс никак не отправлю.
- Я серьезно!
- А я тоже. Нету нынче первого класса. Один мой Николенька. А евреев хорони со всеми вместе.
- Но…
- Но что?
- Они ж евреи!
- Ну и что?
- Ну… Они ж… Им же надо отдельную могилу, там молитвы свои.
- Кому надо? – вдруг остановился отец Серафим.
- Да я-то откуда знаю!!! – вскипел вдруг Шурыгин. – У меня там двадцать евреев лежат в мешках. Дети, женщины! Куда мне их девать? И они, бляха муха, с красноармейцами перемешаны в хлам – мама, не горюй!
- Не ори. Там разберутся, - строго сказал отец Серафим. – Бог не лох, чужого не возьмет. А я по всем служу, если просят. Ты за них просишь – я и отслужу. Нет тут никакого греха. Я сказал.
Подмигнул и ушел по своим делам.
А Влад смятенно побрел к автостанции.
ШЕСТЬ!!!!!!
Все прошло нормально.
Рано утром приехал крытый «Урал» с гробами. Быстро, всем отрядом, разложили по гробам кости. Пришлось впихать до отказа. Было много костей и мало гробов. Хорошо, что некоторые кости были махонькие, детские… Хорошо… Взвыть бы… В один из гробов положили куколку целлулоидную. На эти же гробы сверху накидали грязные свои рюкзаки, и на эти рюкзаки сами уселись. Да и поехали. Вслед им долго смотрела баба Дуся.
Так и доехали до райцентра. Девки в кабине, мужики на костях, Шурыгин, с вечной папиросой в зубах, у заднего борта.
Потом был митинг, салют, панихида, какие-то журналисты с какого-то из центральных каналов.
Пахло соснами и ладаном, ревел экскаватор и булькала водка в синих пластиковых стаканчиках.
Потом Шурыгин вышел на трибуну…
- Сегодня мы хороним наших дедушек и.. И наших бабушек. Так получилось, что этой весной мы никого, пока, не опознали.  Есть один медальон, который мы откроем уже… Ну.. Позже, потому как условия… Извините, я говорить очень не умею.
Люди у трибуны молчали.
Небо продолжало падать.
Серые капли текли по красным гробам .
- Сегодня, вместе с бойцами Красной Армии мы хороним и беженцев.
Военком и вида не подал, только вздохнул. А больше никто ничего и не понял.
- Они… Они погибли на нашей земле. И…
И слова вдруг кончились.
Шурыгин махнул рукой и сошел с трибуны. Хорошо, что идет дождь.
Однако, потом пришлось давать интервью:
- Да, это были еврейские беженцы из западных областей Белоруссии. Двадцать пять человек, да. В том числе, дети и женщины. Сколько детей? Шестеро, судя по останкам. Да, мы их эксгумировали.  Да, похоронили вместе с бойцами РККА, ведь они тоже защищали нашу Родину и нас своими телами.
И косички.
И пупсик.
И трехкратный залп.
И вечная память…
И бегущая строка по телевизору.
СЕМЬ!!!!!!!
Влад Шурыгин шел домой.
А куда еще идти обычному менеджеру по каким-то продажам после рабочего дня?
Не, ну можно в кабак зарулить. Но это только после зарплаты. А ее еще долго не будет, пришлось месяц назад у директора аванец вперед выпрашивать. Под Вахту, да. 
Поэтому – домой, домой!
У каждого своя работа – кто-то делает, кто-то пишет, кто-то регламентирует, кто-то продает. И у всех разная, но одинаковая.
Разная по форме, но одинаковая по сущности. Разная по форме… Но у каждого – для цели. Цели, они тоже разные. Кому Родину защищать, кому могилы копать. Работа это – добыча Средства для достижения Цели.
И старый ты, или не старый… Это твою Цель не волнует.
- Э! – вдруг окликнули Влада.
Он машинально оглянулся.
И успел только услышать удовлетворенное:
- Этот, я по телику видел!
Он нелепо взмахнул руками и упал в кусты, навстречу падающему небу.
Сквозь треск ломающихся ребер он слышал, словно через кровавый туман:
- Че, бля, жидокоп, нашли мы тебя!
Тело пыталось уворачиваться и, даже, приподняться, но не успевало. Глотка рычала и нос плевался кровью. Он вцеплялся зубами в мелькающие ноги, но зубы тут же крошились от еще одного удара.
- Суканахчебля, типа крутой? Ща мы убивать тебя будем, жидолиз! Че бля ты сказал? – и летящий в лоб ботинок…
И последняя мысль, скользнула талой водой по уставшему сердцу:
«Памятник бы им поставить. Всем двухсотым…»
И по светлому памятнику мрачнеющим дегтем:
- Слава России, ёпта!
ВОСЕМЬ……..
Ну, хоть не убили, спасибо, док! Тяжко было, но в рубашке же! Едва не списали под землю. Движок чуть не сдох. Но, на пол-шишечки не считается.  Ребята вытолкнули из-под земли. Штыками выталкивали. Вытолкнули.  И девочка с пупсом... Смотрит такая… Рядом она стояла, за руку держала, пока меня в ребра штыками. Знать, судьба моя такая. И что награды?  Косичка моя награда. И зеркальце. На износе, на износе… Я устал… Но хрен там, а не списание!
Есть чо выпить? Закурить дайте.
Скомандуйте мне «Смирно!», а?
Кто-нибудь, скомандуйте!
Я вернусь. У меня ж еще столько «двухсотых» не встречено...
…и заплакал…
ВСЁ.

Отредактировано Годзилко (02-03-2012 19:11:05)