Где... ну где же репризка с нападением на группу фрициков с оглушением оных песенкой "Раммштайнов"? Чтоб, значит, вражины - в ступоре, обмороке и паническом драпе по кочкам?  И титанический пинок Грымовой лапищей в корму самому "тормознутому", застывшему как суслик, столбиком посреди улицы или там, грунтовки (в лесу, например)... Интересно же ж.
Ну, представилась, понимаете ли, такая картинка - группа фрицев  и полицаев выходит из села. А в это время вокруг них незаметно собираются наши партизаны. И когда немчура, полностью расслабившись, бредёт себе потихонечку - вдруг раздаётся нарастающий по громкости вопль, заканчивающийся пронзительнейшей вибрирующей нотой и сразу же грохает "Ду... ду хаст!" и прочее по тексту "Раммштайна". На мгновение немцы - в ступоре, кто-то от такого "выбуха" по нервам - в полуобмороке, а кое-кто уже навострился обратно в безопасное (так они думают) село. ну и далее - как с этими немчиками и полицаями разделываются партизаны. А последнему, самому нерасторопному "свидетелю" наподдаёт на прощание Грым - чтобы примчался к своим и порассказал про происшедшее.

Отредактировано Cherdak13 (29-04-2012 12:36:33)

Продолжим. Сначала кусочек, который будет стоять до разговора Берии и Судоплатова. Но после сожжения станции Свислочь.

Июль 1941 года.

Капитан Догунин испытывал к йети смешанные чувства. И вовсе не из-за того, что из-за этих самых йети капитана роняли мордою в листву. При всех своих недостатках, старый диверсант, начинавший вредить во имя победы коммунизма еще в Испании, злопамятным не был. И поведение партизан той ночью считал совершенно обоснованным. Сам бы сделал точно так же. Да и не йети его крутили, люди. Светлана только сняла с дерева недотепу радиста. А ее напарник вообще в это время за Догунина задачу выполнял.
Другое грызло. Что-то, не объясняемое словами, но ощущаемое, на грани возможности... Или за этой гранью. Ближе всего - суеверное уважение в смеси с легким испугом. Немного не так, конечно, но остальные определения еще дальше от истины. Многострадальный мозг все принимал и понимал, но иногда давал сбои, ныряя глубоко в подсознание. В мир детства. Мир сказок и проделок, иногда до жуткости глупых и опасных, но притягательных. Таких, как прогулки по краю крыши...
А ведь вроде поговорили уже, можно сказать — по душам. И польза от того разговора огромная. Ближайшие планы врага стали ясны, как стеклышко. До мелочей ясны, хотя именно они и изменятся в ближайшее время. Но всё равно, информация невероятно ценная. Большинство операций, проводившихся в «том прошлом», расклад, результаты, ошибки. Удачи и неудачи.
С такими данными на руках работать – одно удовольствие. А возможности какие открываются! Это же…
Но вот не удается избавиться от нереальности происходящего. Так и в бога поверишь. Хотя зачем верить в бога? Куда проще поверить в йети. Вполне материальные личности. А как немцу какому по мордам двинут, так вдвойне материальные. С будущим, правда, сложнее. Так что, отбрасывай, капитан, свою рефлексию, и иди добывать информацию...
Йети, который предпочитал звать себя Костей, сидел около костерка, привалившись к жалобно поскрипывающему дереву. Языки пламени, время от времени, ярко освещали страшную морду, больше похожую на обезьянью. Но эта морда голыми руками уничтожила врагов во много раз больше самого капитана. Осознание данного факта тоже вносило лепту в общий раздрай чувств и ощущений.
- О чем думаете, товарищ Грым?
Догунин не придумал ничего умнее, чем задать глупый и банальный вопрос. Да еще и назвать человеческим именем не решился.
«Надо же, - мелькнула мысль, - старый чекист, а веду себя, как институтка!» Накатившая злость основательно прочистила мозги. Надо заканчивать с рефлексией, и заниматься делом. В конце концов, драться с фрицами лучше в союзе с йети, чем без него.
- Да так. О всяком, - Человеческие глаза на нечеловеческом лице смотрелись странно. А плескавшаяся в этих глазах тоска пугала. Какая-то она была особенно лютая и безнадежная. - О жизни думаю. О смерти. Да и о будущем.
- Какое оно, будущее? - Догунин мысленно послал ко всяким троцким и бухариным официоз, и присел рядом.
От туши йети веяло жаром. И уверенностью тяжелого танка.
- Нет его, того будущего, - охотно поддержал разговор Ухватов. - Того, которое знаю, уже не будет. А какое будет — не знаю. Может, на Марсе будем яблони сажать, а может и снова все просрем... - грустно махнул лапой йети. Замолчал. По лицу пробежала почти невидимая слезинка, теряясь в шерсти...
- Не просрем. - резко ответил Догунин. - Быть такого не может, чтобы просрали. Не дадим!
- А нас спрашивать никто не будет, - глухо сказал йети. - прокрадется какая тварь пятнистая на верха, и все коту под хвост пойдет. И все окажется ненужным...
- Так выведем под корень! Не может быть, чтобы их много было!
- Разве дело в одной крысе? Ей на смену всегда другая найдется. Тут серьезно думать надо, как систему перестроить, чтобы всего этого избежать. А я кто? Инженер. Потом старик. Когда Брежнев умер, уже на пенсии был. Что я понимал, что видел? Первое время казалось, что всё правильно идет. Что запустил Леня хозяйство, подправить надо… Подправили!..
Йети помолчал, собираясь с мыслями, и продолжил:
- Как это все наверх передать? Да чтобы еще поверили и меры приняли? Есть товарищ Хрущев, член Политбюро, заслуженный человек, а против него свидетельствует волосатая обезьяна. Кого товарищ Сталин слушать будет? То-то…
Оба молчали. Йети нервно крутил пальцами винтовочный патрон. Потом посмотрел на него.
- А ведь это не всё, что надо бы рассказать. Вот, например,- он сжал патрон так, что побелевшую кожу стало видно сквозь шерсть... Не ослабляя хватки, покатал в пальцах. - Иногда и на примере показать требуется.
- Оп-па! - прокомментировал капитан увиденное, когда Ухватов разжал руку. - Силен, ты, братец, вот что скажу...
- Сам знаю, - вяло огрызнулся йети. – Что получилось, видишь? Или я зря боеприпас испортил?
- Не страшно...
Капитан боялся потерять подсказываемую мысль. Не успеть ухватить ее за скользкий хвост. На могучей ладони лежал патрон совершенно других размеров. На вид, так и остался практически «мосинским»... Только меньше. Ни винтовочный, ни пистолетный... Промежуточный!
- Промежуточный, - подтвердил Костя. - Его в будущем применяют в автоматах и пулеметах. Во всем мире.
- Точно! - хлопнул Догунин себя по лбу. - Вспомнил! Нам же под похожий патрон автоматы выдавали! Длинные такие! И магазин на двадцать патронов!
- Автоматы? - удивился Костя. - Так их же после войны только начали применять. Калашников еще не изобрел ничего. А магазин на тридцать патронов будет. И на сорок пять.
- Причем тут Калашников? - теперь уже Догунин удивился. - Федоров конструктор. Из генералов царских. Мировой мужик! Он к нам еще приезжал. Все про поведение оружия в мороз расспрашивал. А что за Калашников такой?
- Да подробно и не скажу, - смутился йети и развел руками. – Михаилом Тимофеевичем звали. Вроде как из танкистов.
- Хватит! Найдем! Ты вот что, Константин, ты бы записал всё, что вспомнишь. И отправим в Центр! А то ты же энциклопедия ходячая, а мы тебя непрофильно применяем, - загорелся Догунин.
- В лабораторию отправить хочешь? - угрюмо уточнил Костя. - Не получится. Я профиль сам выбрал, и менять не собираюсь!
- Да какая лаборатория, к Троцкому? - капитан подскочил. - Ты же про будущее армии знаешь! Что применялось, что никудышным оказалось! Писать всё надо!
- А насчет написать… - йети протянул к капитану лопатообразные ладони, - у тебя есть карандашик на эти лапки? И представь, что это не в те руки попадет?
- Значит, приставим к тебе писаря из надежных людей. Зашифруем. Или лучше…
Капитан на секунду замолчал, а потом одновременно с Костей произнес:
- Гиви!
Несмотря на напряженность обстановки оба рассмеялись.
- Вот видишь, - сказал Догунин, - хорошие мысли скопом ходят! Так что, впрягайся в вспоминания! Время горит!!!

Отредактировано Чекист (02-05-2012 15:14:34)

Пост 679

лабораторию