Здесь вы можете обсудить фантастическую и историческую литературу.Совсем не фантастика, нет альтернативщины и попаданства. Ни хрена не получается, как надо. Все равно не знаю, что с этим делать? Художественный рассказ без приключенческого или детективного сюжета, даже если на документальной основе, сегодня никого не интересует. Но...
Мне повезло - я родился в семье фронтовика и потому впервые услышал "про войну" очень рано. Отец рассказывал о ней уже в то время, когда я ходил в детский сад. Возможно, поэтому я рос "подкованным" и очень неплохо разбирался в киношных танках и пушках. Но с годами я все чаще встречал и других ветеранов. Все они были разными.
Одни (как правило - представители различных "союзов ветеранов), звеня наградами на парадном кителе, с готовностью рассказывали об операциях, военачальниках, сражениях и прочее. Они хорошо разбирались в нюансах военной техники и вооружения прошедшей войны, богато сыпали цифровыми данными тактико-технических характеристик, могли рассказать даже краткую историю создания знаменитых образов военной техники, не забыв помянуть наших гениальных конструкторов и попинать немецких бракоделов. Эти рассказчики постоянно посещали наши школы к очередным годовщинам и нас сгоняли на такие встречи. Мы слушали их, но не было а этом чего-то очень важного. Не было к ним доверия Они оставались чужими, особенно когда мы начали понимать, что все они на поверку всего лишь бодро и связно перелагали на свой лад «Воспоминания и размышления» Г.К. Жукова, «Дело всей жизни» А.М. Василевского, или даже фрагменты двенадцатитомной «Истории Второй Мировой войны.
Но были и другие, похожие на отца. Такие же работяги, встречи с которыми происходили случайно, которые не кичились своими наградами, одевая их только в крайних случаях, некоторые из них не могли и двух слов связать без крепкого словца, другие вообще не разбирались в образцах военной техники, мало понимали в вопросах тактики и стратегии, путали даты. Но в их несвязных суетливых повествованиях, порой неграмотных рядовых, сержантов, старшин и младших офицеров, где было мало героики, а преобладали простые рассказы о том, как они пили водку, ели почки с елок и хоронили своих боевых друзей, было именно то, что заставляло слушать их, раскрыв рот.
Эти рассказы не были "исповедью за всю жизнь. Их чаще всего нельзя было пробудить интервьюированием заранее заготовленными вопросами. Они рождались большей частью как искра, вспыхивая либо по совершенно непонятной причине, либо, напротив, долго вызревая в откровенном общении с ветераном, до того самого момента, когда он словно вдруг перестанет бояться тебя и решится пооткровенничать о том, что у него на душе.
Уже в двенадцать лет я попытался записывать те рассказы, что в чем-то удивили меня. В 1973 г. была торжественно куплена общая тетрадь за 96 копеек, в которую я заносил одному мне ведомые фразы часто без начала и конца. Но, несомненно, самое важное. Писал я тогда (да и долгое время после того) перьевой ручкой, заправленной фиолетовыми чернилами, но делал это нерегулярно. Но количество тетрадей постоянно росло. К концу школы их было три, а к окончанию института - пять. По окончании института такая моя деятельность была уже не столь активна, да и ветеранов осталось уже не так много, но все равно, хоть и медленнее, рассказы все-таки множились.
И вот настало время, когда я решился донести их до читателя. Но в том виде, в котором дожили эти воспоминания до сего дня, они совершенно непригодны для чтения. Да и сами люди, что оставили их, уже никогда не смогут что-то дополнить, равно как подтвердить, или опровергнуть написанное. Остались лишь тетради с полуразмытыми чернильными каракулями, каковые лишь я, и то с трудом, да и то не всегда могу разобрать. Поэтому свою первую задачу я видел лишь в том, чтобы оживить их.
Но случилось так, что многие рассказы уже потеряли связность, да и забыл я особенности рассказчика. А многие истории и вовсе не подписаны. Поэтому и речи уже быть не могло, чтобы оформить их в виде интервью.
Один знакомый драматург посоветовал написать свои рассказы по мотивам записанных фрагментов. Не врать в сути, но постараться от себя заполнить пустые места, чтобы в этих рассказах, при сохранении причинно-следственных связей исходного повествования, по возможности ожил сам рассказчик, которого в ряде случаев я, увы, часто уже не помню.
Так может, все зря?
РУСПАРТИЗАН
Михаил Дьяконов
Никогда не забуду я зиму 1942-го. Мы тогда после долгого сидения под Москвой в наступление пошли. Все нам было впервые. Впервые в наступление. Да еще на таком морозе. А немцы не просто уходили. Они впервые уходили, и от злобы оставлли нам «выжженную землю». Вместо сел нас часто встречали рощи из печных труб, между которыми виднелись бродячие полудикие кошки, а над которыми летали голодные каркающие вороны. Одуревшие люди с невидящими глазами группками выходили к нам из ближайших лесов и либо радовались своему освобождению, либо навзрыд плакали от горя.
Ты, наверное, видел кадры хроники, когда старая женщина убивается над чьим-то лежащим телом. Так вот в анваре-марте 1942-го такое зрелище для нас было обыденным. Практически в каждом селе лежали убитые, торчащие из-под снега, иногда сложенные рядами, или тела с выклеванными глазами, висящие на виселицах.
Особенно запомнилось мне село Горки. Село крупное. Наши освободили его обходом и в нем боев не было. Мы преследовали немца и именно наши танкисты разогнали их поджигателей, так что полсела, что лежало на взгорке, осталось цело, а та часть, что лежала в долине за ручьем, представляла собой группы торчащих в небо закопченных труб. Практически в центре села находилась толстая белая церковь, перед которой стояли три ряда виселиц. Два ряда были заполнены покачивающимися фигурами с табличками на груди, а третий – полупустой. Местные говорили, что немцы вешали тут три дня подряд и оставили свободные места для устрашения.
Нас всех собрали на площади перед виселицами, чтобы, значит, провести митинг. Чтобы показать, значит, звериный оскал фашизма, а потом снять повешенных и похоронить их в землю. Перед митингом мы выкопали большую яму справа от храма, где виднелись старые могилки и куда должны были похоронить казненных немцами.. И собрались слушать замполита. И тут я вдруг обратил внимание на тела людей, что покачивались за спиной оратора с табличкой «РУСПАРТИЗАН» на груди. И вдруг я понял, что первые двое были священниками в рясах, один даже с крестом. Никогда этого не забуду.
(По рассказам Виктора Викторовича Нилова, зааписанным в 1992.)
Отредактировано Дьяк (18-03-2012 04:32:59)
