Это правда. Которая не освобождает Вас (если Вы беретесь искать заклепки в произведении о боевых действиях в Приэльбрусье) от изучения именно этой малой части.

Тем не менее именно в августе 1942 года немцы захватили эти перевалы. Более того, не только перевалы через ГКХ, но и Бассу, перевал в хребте Штавлер. А наши положили немало сил и людей, чтобы этот перевал отбить.

Если Вы путаете Баксанское ущелье с ущельем Ненскрыра, не знаете, где находятся перевалы Безымянный и 2000 года, и не представляете каким оружием можно эффективно стрелять с этих перевалов по путям эвакуации, а так же не в курсе горных орудий, то что Вы изучали? План наступления на Орджоникидзе? Он имеет весьма опосредованное отношение к теме рассказа.

Вы вообще представляете, какими силами ведется война в горах? В больших горах? Три озвученные роты - это огромные силы для горной войны. Почти невероятные. И много ли они значат на общем направлении?

Задачей немцев в Приэльбрусье был срыв эвакуации Тырныаузского молибденового комбината. Стратегического сырья, для теоретиков, "изучивших материалы". И эта задача стояла и в августе и в ноябре.
Простейшим решением была не очередная попытка прорыва через Бассу (которая была предпринята, но неудачно), а выход на указанные в тексте перевалы и расстрел пути эвакуации в "узких местах", а именно на перевальнах взлетах Донгуз-Оруна.
Однако эта попытка реализована не была. Несмотря на отсутствие противодействия наших.
Именно это и вопрос, на который все эти годы не могут найти ответ те, кто серьезно занимается историей войны на Кавказе. Почему наши не защищали, и почему немцы не полезли? Причем с нашими более-менее понятно - слабое знание местности южнее ГКХ. А с немцами неясно: ущельем Ненскры они безраздельно владели с августа. Выяснить выходы на хребет не только могли, но были просто обязаны. Тем не менее...

Отход через Донгуз-Орун и в августе и в ноябре осуществлял 214 полк 63 кавалерийской дивизии. Формально в сентябре он был придан к 242 гсд, а фактически непосредственно контролировал перевал и ущелье Накры (не путать с Ненскрой). 392 гсд дислоцировалась в Баксанском ущелье и в октябре получила приказ на отход через позиции 242 (конкретно через Д-О и Накру, т.е. приданного 214-го). И только в ночь на 16 ноября гарнизон на Донгуз-Оруне был сменен на одну роту 897 гсп.
И только после этого кавалеристы были выведены из гор.
И никто ни от кого не был отрезан. 392 имела задачу держать верховья Баксана до конца эвакуации комбината. После чего отступила.

А Вам дальность стрельбы "штатных минометов и горных орудий объяснить? Или сами найдете?
Что такое горные орудия Вы слышали? На детали какого веса они разбираются для транспортировки пешим порядком сами найдете?
Расстояние с перевала 2000 года до южного взлета пер. Донгуз-Орун по карте померить сможете?
Или с Безымянного до Северного Приюта?
Из каких орудий немцы со Старого кругозора Терскол расстреливали, Вы в курсе?
Если в курсе - так что чушь порете?
А ежели нет - учить матчасть!

Отредактировано ВВГ (08-07-2012 23:03:34)

Вот, по поводу Дня Победы написалось.
Фактически воспоминание мамы в моей литературной обработке.
Название бы ещё придумать. Может, поможет кто?

- Мы тогда на Грановского жили… Место хорошее. Самый центр, там всё правительство квартиры получало. Мы Микояна часто встречали на прогулке. Он жил через дом, прогуливался по утрам…
Бабушке скоро девяносто. Она сидит за столом и аккуратно режет на кусочки размороженную клубничину. Бабушка всегда завтракает творогом со сметаной и размороженной клубникой. И запивает слабеньким кофе с молоком. Чайник ещё не вскипел, и бабушка терпеливо ждет, а пока разрезает ягоду на мелкие кусочки. И вспоминает.
- Квартира у нас большая была. На пять семей. Наши две комнаты были. Угловая, с окнами на две стороны, и соседняя с ней. Хорошие комнаты, большие. В той, что с окнами, мы с братом жили. А во второй – папа с мамой. Нет, она тоже с окнами была, но только на восток. А у нас ещё и на юг… И дом был большой. Семь этажей. Или восемь. Не помню, совсем дурная стала…
Бабушка кокетничает. Голова у неё светлая. Ничуть не хуже, чем в молодости.
- Хороший дом. Народу много было. И двор большой. И устроенный. И турник, и столы теннисные стояли. Стол ещё. Вроде как для домино, но у нас не играли. По праздникам дядя Паша с третьего этажа патефон на него ставил… Женщины танцевали… Мамы наши…
Свистит чайник. Бабушка замолкает и внимательно следит, как в кружку льётся вода. Сама бабушка себе не наливает. Она смогла бы поднять чайник, руки ещё крепкие и даже не дрожат. Но надо встать. А с ногами плохо. Бабушка почти не ходит. Только от дивана до туалета. С ходунками и двумя передышками. А на кухню её привозят на инвалидной коляске. В ней и сидит за столом.
- А вечерами вокруг стола мальчишки кучковались. У нас много во дворе молодёжи было. К войне им как раз по семнадцать-восемнадцать стукнуло. Я сама-то маленькая была. Моего возраста во дворе не было никого, вот я за братом хвостиком и бегала. Всё время в их компании вертелась.
Бабушка аккуратно зачерпывает ложечкой творог и кусочек клубники, отправляет в рот. Запивает глоточком кофе.
- Ися меня на десять лет старше был. Всё время меня опекал. Сказки на ночь рассказывал. Когда война началась, я в лагере детском была. В Смоленской области. Ися за мной поехал, домой привёз. А через два дня лагерь тот немцы разбомбили. Кто там выжил, кто нет…
Салфеткой вытирает испачканный уголок губы. Бабушка старается быть аккуратной. Но если не получается, всегда есть салфетка.
- Ися даже призыву не подлежал. У него двух пальцев на руке не хватало. Мальцом топориком игрался, вот и отхватил. Потому, когда все в военкомат пошли, его первого прогнали. Остальных тоже, не брали несовершеннолетних. Вот брат за мной и съездил. А в августе Исе восемнадцать исполнилось. Его снова брать не хотели из-за пальцев. Но он добился… В сорок втором домой приезжал. После ранения. Его на курсы командиров отправили, вот и заглянул по дороге. Рассказывал, что доктор предлагал при госпитале остаться… И всё… Тридцатого января сорок третьего. Волховский фронт. Под Чудово…
Голос у бабушки ровный, сухой. И глаза сухие, никаких эмоций. Всё перегорело ещё тогда, в сорок третьем. Осталась только тупая ноющая боль в сердце. Не проходящая. Вечная. Но к боли можно привыкнуть. За столько-то лет.
- Позже Иси только близнецы погибли с седьмой квартиры. Сашка и Сережка. Всегда вдвоем ходили. И делали всё вдвоём. Мотоцикл собирали, обещали меня покатать. В теннис парой всех обыгрывали. Как поодиночке, так и не очень играли, а в паре – всех. И воевали вместе, хотя говорили, что так не было принято, чтобы братьев вместе. Сгорели в танке в сорок третьем…
Ещё ложечка творога, глоточек кофе.
- У Иси друг был. Адик, из обрусевших немцев. Адольф, если полностью. До войны распространенное имя у них было. Немцев на фронт не брали, а выселяли куда-то на восток. Так Адик с Хомяком документами поменялся. Хомяк, не помню, как его звали, очень не хотел на войну. Вот и сбежал, уехал на переселение вместо Адольфа. А Адик – на фронт. В разведке служил. Какого-то генерала в плен взял. А может, и не генерала, но важную персону. Адика даже на Героя представляли посмертно, но тут как раз Хомяка поймали, вся эта история и вылезла. Какие уж тут награждения…
И ещё глоточек.
- А самым первым Васька погиб. В Подмосковье. Двоечник и хулиган. Вечно нож с собой таскал, матом ругался через слово. И меня пугал, мол, сейчас что-то страшное сделает. А я не пугалась. Ну что он мне сделать мог?.. Бросился под танк с гранатой…
Бабушка кушает творог и говорит. Не задаваясь вопросом, слушает её кто-нибудь или нет.
- А в нашей квартире Витёк-альпинист с мамой жили. В комнатке возле кухни. Это его ребята так прозвали. Вечно в обществе туристском пропадал, мечтал в горы попасть. Попал. В сорок втором. Там, на Кавказе, и остался…
Бабушке не нужны слушатели. Ей сейчас снова восемь лет, и она снова в том дворе на Грановского.
- А Марат в плен попал в сорок первом. Он постарше чуток был, служить до войны ещё ушел. От их заставы в первый день только трое живых осталось, и те без сознания. Немцы всех троих и взяли. Они так втроем и держались. А потом, в лагере уже, бунт устроили. Видимо, удачный момент подобрали, многим уйти удалось. Марату – нет…
И наплевать, что улица давно переименована, дом перестроен под нужды какой-то фирмы, а во дворе разместилась платная стоянка. Бабушка не видела, как срезали турник и крушили теннисные столы. Для неё они всё ещё там.
- И девчонки были. Лизка из двенадцатой. И Танька с четвертой. Ну и Аленка, конечно. Алёнка – всего двора гордость была. Отличница, спортсменка-разрядница, математику лучше всех знала, солнышко на турнике крутила, мало кто из ребят так мог, стихи писала хорошие… Тем летом, в Белоруссии отдыхала, у родственников. Или на Украине. Не помню… Да и не знала точно, никогда. Партизанила она. Хорошо партизанила. Алёнка всё хорошо делала, не умела иначе. Подорвала себя гранатой, чтобы живой к немцам не попасть…
Давно кончился творог, выпит последний глоток кофе, и затекла спина. Надо бы пойти лечь. Но бабушка продолжает говорить, говорить, говорить… Когда же, если не сегодня...
- Танька пигалица была, росточком чуть больше меня, хотя мне тогда восемь лет только исполнилось. И тихая, всегда где-то сзади, на втором плане. Её даже Тенью окрестить пытались, но не пристало. А на войне пристало. Знаменитая Тень, лучший снайпер фронта. Не помню какого. А погибла глупо. Наши авианалет отбили, немцы бомбы покидали кто куда, и драпать. А одна из бомб угодила точно на Танину позицию…
Сегодня такой день. Праздник. В телевизоре люди несут по улицам портреты. Не вождей живых или вечно живых. Обычных людей в солдатской форме. Что-то говорят. Кто-то искренне, с болью в голосе; кто-то - дежурно оттарабанивая заученные фразы.
- И Лизку разбомбили. Вместе с эшелоном. Мама её всё радовалась, что дочка в санитарки пошла, мол, по красному кресту никто не стреляет. Оказалось, стреляют. Даже бомбят… Плевали немцы на эти кресты…
Бабушке не выйдет на улицу с портретами. Ноги… Её могут провезти в коляске, но даже это тяжело. И слишком много нужно портретов, которые негде взять. Сохранилась лишь одна фотография Иси с Адиком. Маленькая, старая. И очень плохого качества.
- А на пятом этаже профессор жил. Дочка у него была, Капитолина. Старше Иси на два года. Видная такая. Всё нас задирала, мальчишек детишками звала. На певицу училась. Все говорили, что голос у неё уникальный, таких во всём мире единицы. Большое будущее прочили. Ездила с концертами на передовую. Под артобстрел попала…
Нет фотографий. Давно ушли родители. Детей, внуков и правнуков никогда и не было. Даже фамилии большинства бабушка не помнит. А может, и не знала. Ей было всего восемь лет. Бабушка помнит их. Живых, молодых, полных сил, надежд и планов. Последняя, кто их помнит.
У бабушки свой бессмертный полк.
- Большой дом был, - говорит бабушка. – И компания большая, хорошая… Никто не вернулся. Ни один человек.

Отредактировано ВВГ (09-05-2022 18:53:51)