Может и роман. Только не сейчас. Сейчас некогда роман писать. Сил нет и времени.
Вообще, оно, конечно, разрастается, но закончится, как запланировано.
Я не буду спорить, насчет формы, рассказ это или нет.
Все может быть. В конце концов, "Самозванец" тоже из рассказа превратился в роман.

ПМСМ шпагой махать нужно вовремя. Вот со следующего куска настанет время помахать шпагами. И до самого конца будет сплошное махание.
Хотя, можно устроить и по-киношному. Часть финала с экшеном вставить в начало. Думаю над этим.

Случился облом с фамилией Толедано. Использовать ее нельзя, придется ограничиться прозвищем.

Отредактировано Jack (09-08-2012 12:20:30)

30 сентября, бухта Игуменицы, Эпир
   
   Когда галеры христиан вышли в море, Дориа совершенно успокоился. Барбариго жив, план нехристей провалился. Получается, что он, Джанандреа, никого не предавал и не погрешил ни перед Господом, ни перед ненавистным Улуч Али. Безумие подобного сопоставления генерал-капитана не смущало. Он столь упорно убеждал себя в собственной невиновности, что поверил в нее совершенно искренне. Все, теперь уже никаких интриг, только сражение, а там, если Создателю будет угодно, он, наконец, убьет этого проклятого вероотступника Улуч Али, совершенно обезопасив свое честное имя от шантажистов.
   Флот проследовал до Кротоне, там простоял неделю, из-за разыгравшегося шторма, после чего, совершив двухдневный переход, достиг берегов Эпира.
   Слух о покушении на Барбариго распространился не слишком широко, но об этом, как и о том, кто же стоял за нападением, стало известно некоему офицеру в свите дона Хуана. Этот человек, дон Луис де Реквесенс, официально числился командиром одной из испанских галер, а на самом деле имел чин генерал-лейтенанта и был приставлен к дону Хуану лично Его Величеством Филиппом с целью пригляда за раздражительным и скорым в решениях братом короля. Репутацию выдающегося дипломата в глазах европейских монархов и даже великого визиря Османской империи, Хуан Австрийский приобрел не собственными талантами, а благодаря дону Луису, который служил его советником уже несколько лет, еще со времен подавления восстания морисков. Именно генерал-лейтенант посоветовал главнокомандующему указать место для стоянки генуэзских галер подальше от венецианцев.
   Вот здесь-то, вдали от чужих глаз, пред очи Дориа вновь явился проклятый ренегат Гассан-эфенди. И, как ни в чем не бывало, напомнил генерал-капитану, что работа не доделана.
   – Вы не смогли убить Барбариго, вините в том только себя, – огрызнулся Дориа, – я в ваших играх больше участвовать не намерен!
   – На все воля Аллаха, – смиренно заявил Гассан, и добавил, – а вождям христиан будет очень любопытно узнать, какую же роль играли в этом покушении вы, ваше превосходительство.
   Дориа поморщился.
   – Никто не поверит! Я не враждую с Барбариго, у меня нет мотива!
   – Ну что же, тогда вам совершенно нечего бояться, – учтиво поклонился венецианец.
   Генерал-капитан застонал.
   – Что вам еще от меня нужно?
   – Мне известно, что отряд венецианцев, пришедший с Крита, испытывает большую нехватку солдат.
   – Да, вашими стараниями! – огрызнулся Дориа.
   – Намекните дону Хуану, что было бы полезно пополнить команды этих галер испанцами. Такое предложение вполне уместно, никто вас ни в чем не заподозрит.
   – Что вам это даст? – удивленно спросил Дориа.
   – Может быть и ничего, – улыбнулся Гассан, – вы просто намекните.
   Вот ведь ублюдочная тварь! У Джанандреа руки чесались придушить проклятого нехристя, тем более что после покушения, его тюремщик, двоедушец-мориск, исчез. Дориа так надеялся, что больше никогда его не увидит…
   Впрочем, с намеком все сложилось как нельзя лучше. В бухте Игуменицы главнокомандующий устроил смотр флота. Комиссия генералов, куда вошел и Дориа, осматривала все галеры и галеасы, оценивая их готовность к сражению. Состояние большинства кораблей вполне удовлетворяло ожиданиям дона Хуана. Хуже всего дела обстояли в отряде Марко Квирини. Эта эскадра венецианцев пришла с Крита. Галеры Квирини, интенданта флота, единственного уцелевшего в Кипрской войне старшего офицера венецианцев, уже побывали в боях и понесли потери. Рангоут и такелаж побит турецкими ядрами, недостача в гребцах и моряках. Солдат морской пехоты и того меньше. Еще в январе Квирини перебросил с Крита на осажденный турками Кипр шесть тысяч венецианских пехотинцев, и теперь у него самого осталось всего по двадцать солдат на галеру. Матросов и гребцов тоже едва хватало. Часть галер, трофейные, турецкие, в ужаснейшем состоянии. Четыре из них дон Хуан забраковал совсем, повелев снять с них все ценное, в первую очередь пушки, весла и паруса, а команды распределить по другим кораблям. Тут и нарисовался со своим предложением Дориа.
   Альваро де Басан счел слова генуэзца разумными. Испанские галеры укомплектованы солдатами в достаточной мере, к тому же в Мессине флот принял на борт еще около роты аркебузиров из городского гарнизона. Почему бы их не распределить по венецианским галерам?
   Дон Хуан с предложением согласился и Дориа отправился претворять инициативу в жизнь, предчувствуя, что ничем хорошим она не кончится. А вскоре предположение и вовсе превратилось в уверенность: в рядах испанских солдат генерал-капитан заметил Вибору.
   Всевышнему было угодно, чтобы дон Луис де Реквесенс, а так же Веньер при обсуждении этого предложения отсутствовали, но, разумеется, тайны из приказания дона Хуана никто не делал.
   
   – Эй, это куда вы направились, господа хорошие? – недоуменно поинтересовался часовой, охранявший вытащенные на берег баркасы, увидев большую толпу испанцев, появившихся на галечном пляже с явным намерением этими самыми баркасами завладеть. Солдаты тащили на себе свою поклажу и оружие.
   – Грузимся на ваши галеры, – произнес по-испански один из офицеров, – приказ командующего.
   Солдаты переглянулись.
   – Понял, чего он сказал?
   – Про какой-то приказ бормочет. Командующего.
   – Какой командующий? Нас не предупреждали. А ну, руки прочь!
   Венецианцы вскинули наперевес протазаны. Вибора вышел вперед и развернул перед ними бумагу.
   – Приказ генерал-капитана Дориа.
   На самом деле приказ, разумеется, подписал дон Хуан, но солдаты едва умел читать, да и не знали, как выглядит печать главнокомандующего. Услышав имя Дориа, испанский офицер удивленно взглянул на Диего, а венецианцы немедленно окрысились.
   – Чего-о? Какой еще Дориа?! А ну пошли все отсюда!
   – Стрелять буду! – добавил один из солдат, отбежавший к курящемуся за большими валунами кострищу и спешно поджигавший от головни фитиль аркебузы.
   – Зарядить-то не забыл? – насмешливо бросил Вибора.
   Испанцы засмеялись, загомонили. Их пришло около двух сотен, а венецианцев-часовых возле баркасов насчитывалось не больше дюжины.
   На пляже появился венецианский офицер. Быстро войдя в курс дела, он приказал молодому солдату:
   – Беги в ставку, зови скорее кого-нибудь из начальства!
   Солдат убежал. Испанцы тем временем бодро спустили один из баркасов на воду.
   Палатки старших офицеров располагались совсем недалеко от пляжа, но Веньера посыльный не застал. Генерал-капитан отсутствовал. На глаза солдату попался Чезаре.
   – Мессир! Мессир Армани! Там испанцы хотят на наши галеры подняться! Говорят, по приказу Дориа!
   – Что? – Чезаре не сразу понял, о чем идут речь, – дождись Веньера и доложи! А я туда!
   Когда он добежал до пляжа, первый баркас уже отошел от берега, а обстановка стремительно накалялась. К венецианцам стягивалось подкрепление, и они собачились с испанцами все увереннее. Те, впрочем, захватили инициативу в поносительстве противной стороны и не собирались ее выпускать из рук.
   – С дороги, бабы! Пропустите-ка настоящих мужчин. Мы вас поучим воевать!
   – Жену поучи ноги раздвигать, если ты мужчина!
   – Да она сама его скорее научит! Раздвигать то, откель они растут!
   – Поучат они… Мы дрались с турками, когда ваши шлюхи-мамаши вытирали вам сопли!
   – Слыхал, Педро? Они бодались с турками!
   – На рогах фехтовали?
   – А то!
   И те и другие мешали испанские и итальянские слова, при этом прекрасно друг друга понимали, ведь «мерда» от «миерда» отличается не сильно.
   – Что здесь происходит?! – закричал Чезаре.
   – Кто вы такой? – выступил вперед испанский офицер.
   – Меня зовут Чезаре Армани, я офицер по особым поручениям при Агостино Барбариго, заместителе генерал-капитана Веньера.
   – Хорхе де Санторо, – представился испанец, – рота аркебузиров из Картахены. У нас приказ подняться к вам на борт, дабы усилить этот отряд в предстоящей битве.
   – Чей приказ?
   – Главнокомандующего.
   – Его светлости дона Хуана?
   – Ну, разумеется.
   – Не Дориа? – опешил Чезаре.
   – При чем здесь Дориа? – в свою очередь удивился дон Хорхе, на миг скосив глаза куда-то в сторону, – вот, взгляните сами.
   Испанец протянул Чезаре документ, которым несколько минут назад потрясал Вибора. Венецианец бегло пробежал его, но не заметил ни упоминания имени Веньера, ни его подписи.
   – Я не вижу, согласован ли он с генерал-капитаном Веньером.
   – Вам не достаточно печати его светлости? – в голосе Санторо немедленно проявились высокомерные и агрессивные нотки.
   – Не много на себя берешь? – прошипел кто-то над ухом Чезаре.
   Венецианец обернулся на голос и столкнулся взглядом с Виборой. Несколько секунд он оторопело моргал, а потом с рычанием отпрыгнул назад и выхватил рапиру.
   – И ты здесь, гнида?!
   Несколько венецианцев схватили его за руки.
   – Чезаре, что ты творишь? – закричал офицер, посылавший за начальством.
   – Этот ублюдок покушался на жизнь мессира Агостино! – крикнул Чезаре.
   Венецианцы загудели, как пчелиный рой.
   – Да сдался мне твой старикан, – усмехнулся Диего.
   – Это серьезное обвинение, сударь, – прошипел Санторо, обращаясь к венецианцу, – потрудитесь объясниться.
   Чезаре сплюнул и дернулся. Держали крепко. Диего усмехнулся, отступил на два шага, расстегнул застежку плаща и вытянул из ножен шпагу.
   – К чему тут воздух сотрясать…
   – Отпустите меня! – рыкнул Чезаре.
   Венецианцы, смекнув, к чему все идет, послушались. Армани так же избавился от плаща, расстегнул пояс, придержав заткнутую за спину дагу, снял колет. Мориск до рубахи раздеваться не стал.
   Хорхе взглянул на Вибору и развел руками.
   – Формально вызов брошен вами, Диего. Он выбрал оружие. А вам советую сменить на равное. Его клинок длиннее.
   Вибора лишь презрительно оскалился.
   – Расступитесь! – закричали со всех сторон, – дайте им место!
   В левой руке Диего появился кинжал. В отличие от даги венецианца он не имел треугольного щитка, прикрывающего пальцы, но зато отличался большей шириной и наличием на одной из сторон «пилы». Шпаголом. В самый раз против узкого лезвия espadas roperas, «меча для платья», которым вооружился венецианец. Шпага Диего действительно короче четырехфутовой рапиры противника, но значительно шире, почти меч. Запястье полностью закрыто глухой чашкой, тогда как у Чезаре гарда витая, корзинчатая.
   – Разделай ублюдка, Чезаре!
   Испанцы засвистели.
   Чезаре изготовился. Левая нога вперед, слегка согнута. Правая, которую две недели назад зацепил клинок мориска, чуть отставлена. Венецианец берег ее, а Диего не преминул поинтересоваться:
   – Нога не беспокоит?
   – Как новая, – процедил в ответ Чезаре, но вес на нее переносить не торопился.
   Торс венецианца чуть наклонен вперед, стойка фронтальная, рапира и дага направлены в грудь Диего, руки немного согнуты в локтях.
   Мориск повернулся к венецианцу правым боком. Стойка высокая, на почти прямых ногах, шпага в вытянутой руке смотрит Чезаре прямо в глаза, сводя в ничто преимущество венецианца в длине клинка. Кинжалом Вибора похоже пользоваться не собирался, держа его в «ленивой» левой руке.
   Весь мир затаил дыхание.
   Чезаре не слышал голосов, фигуры людей за спиной его противника превратились в бесформенную пеструю мазню ребенка, дорвавшегося до красок. Только размеренный плеск волн никак не желал убираться из головы. Диего гипнотизировал венецианца немигающим взором и Чезаре едва не проворонил первый шаг противника.
   Вибора двинулся по кругу посолонь. Чезаре еще ни разу не сталкивался с этой школой фехтования, Дестрезой, именуемой одними уважительно, а другими пренебрежительно – «Испанским колесом». Испанец, практикующий Дестрезу, всегда пребывает в движении по ободу колеса, существующего лишь в его воображении, уходит от ударов противника, избегая столкновения клинков, пересекает круг по хордам и никогда по диаметру.
   Итальянские мастера предпочитали атаки на прямой линии, отводы оружием, силовые приемы. Учитель Чезаре когда-то посмеивался:
   «Хотел бы я взглянуть, что сделает испанец против моего stoccata lunga, который я нанесу при первых признаках круговых блужданий».
   Мориск непрерывно двигался по дуге налево-направо, словно в танце. Под ногами хрустела галька. Шпага Виборы в вытянутой руке смотрела в лицо Чезаре и остужала все порывы венецианца атаковать. Однако и испанец тоже никуда не торопился. Чезаре заметил, что тот изредка косит глазами по сторонам, словно высматривая кого-то. В один из таких моментов венецианец решился. Удар по клинку, шаг с глубоким выпадом. Мориск ушел с линии атаки. Его немедленный ответ Чезаре парировал дагой, ударил снова, но его рапира опять провалилась в пустоту.
   Раненная нога, едва Чезаре перенес на нее вес, наградила болью. Венецианец раскрылся, а Диего, вошедший в ритм, смещаясь по дуге, атаковал. Чезаре попытался отступить, но Вибора в подшагивании при выпаде, которое не практиковалось итальянцами, достал его, поразив в левое плечо.
   Вместе с болью в мозг венецианца ворвался шум ревущего живого кольца. В течение всей схватки зрители отчаянно шумели, но Чезаре услышал их крики только сейчас.
   – Убей! Убей! – возбужденно орали испанцы.
   Венецианцы притихли. Вибора отступил на три шага и ждал. Его лицо не выражало никаких эмоций. На рубахе венецианца расползалось бурое пятно. Чезаре попробовал подвигать левой рукой. Скривился, но нашел в себе силы улыбнуться.
   – Царапина!
   – Давай, Чезаре! – одобрительно зашумели соотечественники.
   – Остановитесь! – раздался властный голос откуда-то из-за спины венецианца, – я приказываю вам опустить оружие!
   Чезаре, пятясь от Виборы, бросил быстрый взгляд назад и немедленно повернулся обратно к противнику. Он успел увидеть Марко Квирини, который протолкался в первый ряд зрителей. Это на его галеры собирались грузиться испанцы.
   – Это дело чести, мессир интендант. Пусть закончат.
   Квирини ничего не ответил, он, не отрываясь, следил за клинком Чезаре, словно от него зависела его собственная жизнь.
   Вибора вновь двигался по кругу, обходя венецианца. Теперь он действовал активнее, финтил клинком, сбивал противника с толку резкими, но короткими бросками вперед, за которыми следовал немедленный разрыв дистанции. Чезаре выжидал, почти не реагируя на обманки мориска. Он понимал, что в его ситуации следует сберегать силы. Нога напоминала о себе острой болью. Похоже, открылась рана.
   Половину круга образовали испанцы, другую – венецианцы. На краях они перемешались, но сейчас друг на друга не обращали внимания, полностью захваченные поединком. Интендант стоял не в самом центре венецианского полукруга, а ближе к одному из его концов.
   Чезаре слабел, его движения замедлились. Диего мог убить его в любой момент, но тянул время, скользя взглядом по лицам зрителей. Он ждал. И дождался, выхватив из пестрой толпы лисий прищур Гассана, стоявшего в первом ряду, на самой границе двух бушующих стихий, как раз напротив Квирини.
   
   – Как бы ты хотел умереть, Сейфулла?
   Диего усмехнулся.
   – Думаю, смерть в глубокой старости мне не грозит.
   – Рассчитываешь погибнуть от меча? А ведь меч может быть и палаческим.
   – Хотите напугать, Гассан-эфенди? Я сделал все, что мог.
   – Не все. Воин ислама на полпути не останавливается, а ты позорно бежал. Чего еще ждать от потомка трусов, что предали истинную веру, желая сберечь свои шкуры.
   Диего сжал зубы.
   – А вы не предавали веры своих отцов, ряди спасения жизни?
   – Не сравнивай несравнимое, грешник. Я узрел свет истинной веры и уже много лет не жалею своей жизни, сражаясь за нее. Я попаду в рай. А ты, презренный кафир, прячешься под крестом и вздрагиваешь всякий раз, когда тебя называют по имени. По истинному имени, – Гассан презрительно сплюнул, – ты никогда не совершал намаз и не соблюдал поста в Рамадан. Ты будешь вечно гореть в аду, терпя невыносимые муки.
   Диего побагровел, но ничего не ответил.
   – Так как бы ты хотел умереть, Сейфулла?
   Диего молчал, исподлобья рассматривая Гассана.
   – Что я должен сделать? Повторить попытку убийства Барбариго?
   Гассан покачал головой.
   – В одну реку дважды не войдешь. Но, я думаю, еще не все потеряно. Я не стану тебя обманывать. План очень опасен. Для тебя. Сказать по правде, лазейка для спасения при любом исходе предприятия меньше игольного ушка. А если тебе суждено умереть, ты должен это сделать, как испанец и добрый католик, прославляя Христа, дабы никто не заподозрил до поры руку османов в этом деле. Но я обещаю тебе, все грехи будут забыты и врата рая распахнутся перед тобой. В случае же нашего успеха все правоверные узнают, что волю Всевышнего исполнил человек по имени Сейфулла, Меч Бога.
   – Я все сделаю, эфенди, – твердо сказал Диего, после недолгого молчания.
   
   «Ты должен тянуть время. Пусть соберется побольше народу. Ты будешь играть с ним, как кошка с мышью, а потом убьешь. Очень жестоко. Смеясь и унижая. Пусть они видят. Пусть они стонут. Пусть они захотят убить тебя. Пусть они захотят убить всех испанцев. Вот тогда беги, если сможешь. Не сможешь – ступай в рай с чистой душой».
   В руках у Гассана арбалет. Не слишком мощный, из тех, что натягиваются с помощью стремени и поясного крюка. Зачем он ему?
   Гассан кивнул. Пора кончать.
   Танцуя, Диего управлял клинком венецианца, как хотел. Куда колоть? В предплечье? Получи. В бедро? Изволь. В голову? Кончик шпаги прочертил борозду на щеке Чезаре.
   Тот уже понял, что с ним играют. Он устал. Он изранен. Клинок, как бревно. Едва держась на ногах, венецианец бросился в свою последнюю атаку, отчаянно рубя, не предназначенной для этого рапирой.
   Закончил бой Диего по-итальянски, театрально. Захватил рапиру «пилой» кинжала. Движение кистью, и клинок, звонко застонав, умер. Дага летит прямо в открытый бок, но в самый последний момент отклоняется клинком мориска, а шпаголом бьет в живот. Еще раз. И еще.
   Чезаре, зажимая руками страшную рану, рухнул на колени. Диего, встав у него за спиной, скрестил клинки на горле венецианца и торжествующе взглянул на его соотечественников.
   – Остановитесь, сударь! – Квирини шагнул вперед, простер руки перед мориском.
   Диего вытянул клинки из-под подбородка Чезаре. Из горла фонтаном ударила кровь. Венецианцы стонали в отчаянии, испанцы радостно ревели. Их много, его поддержат, еще можно выбраться из этой передряги, если сейчас начнется мясорубка. Широко улыбаясь, Вибора обернулся.
   Арбалет. В руках у Гассана. Приклад упирается в плечо. Колючая смерть на кончике короткого болта смотрит прямо в глаза.
   Шпион одет, как венецианец, стоит в окружении венецианцев, но и аркебузиры из Картахены тоже совсем рядом. Граница дня и ночи, жизни и смерти.
   «Ах ты, коварный ублюдок… Решил помочь мне добраться до рая? Ну, стреляй!»
   Он ждал болт прямо в сердце, не зная, что Гассан целится ему в плечо. Натренированное тело сжалось, как пружина. Прыгнуть в сторону? Нет! Он больше не побежит.
   – Бей испанских собак! – закричал венецианец Алессандро Андретти и нажал на спусковой рычаг.
   Вздрогнули плечи тугого короткого лука, загудели, выпрямляясь. Вибора успел ощутить, как короткая стрела просвистела в дюйме от его левого плеча.
   «Промазал…»
   – Мессир! – крик за спиной.
   – А-а-а! – один из венецианцев вскинул к плечу приклад аркебузы.
   Марко Квирини недоуменно смотрел на оперенье арбалетного болта, торчащего у него из груди. Подломились колени…
   Треск выстрела. Еще один. Диего бросился к испанцам. Поздно. Слишком долго стоял, как столб. Венецианцы налетели, сбили с ног, ткнули рожей в солоноватые серые катыши, обезоружили, заломив руки за спину.
   – Бросайте оружие, собаки! Вы окружены! Всех перебьем!
   Удар по ребрам. С ноги. Диего скривился, сжался. Еще удар. Еще. Выстрелы. Лязг стали. Крики, в которых нет ничего человеческого.
   – Бей испанцев!
   Пороховой дым щиплет глаза. Ничего не видно, одна багровая тьма. Обрывки мыслей. И удары, один за другим, вышибающие дух.
   Его подняли на ноги. Кто-то бесцеремонно отвесил пару пощечин. Диего с трудом разлепил веки.
   – Этого – вздернуть, – прошипел Себастьяно Веньер, – и остальных зачинщиков. Нашли, кто стрелял в Квирини?
   – Ищем, ваше превосходительство!
   – Да, похоже, не в него стреляли, – добавил другой голос, – вроде в этого говнюка, кто-то из наших. А он дернулся, ну и… Случайно получилось, господин генерал-капитан…
   Веньер не слушал.
   – Чего застыли?! – затряслась седая окладистая борода генерал-капитана, – веревку вам найти? Я сказал – вздернуть ублюдка!
   – А с остальными что делать?
   – С остальными?
   Веньер хищно оскалился. Подошел к Санторо, которого за руки держали четверо, бесцеремонно схватил за подбородок, притянул ближе к себе.
   – Уберите руки, – процедил Хорхе, – я дворянин и не позволю…
   – Ты – говно, – проникновенно сообщил Веньер, – и скоро сдохнешь.
   – Расступитесь! Да раздайтесь же! – голоса за спинами.
   – Что там такое? – раздраженно повернул голову Веньер.
   – Это вас надо спросить, мессир Себастьяно! – прогремел голос Марко Антонио Колонны, – что вы себе позволяете?! Какого черта здесь происходит?!
   Поминание беса устами воина ватиканской гвардии…
   – Я вершу правосудие! Не вмешивайтесь, Колонна!
   – Вы сошли с ума!
   – Это все происки Дориа! Мне уже доложили! Эти шлюхины дети трясли его приказом! Я лично пристрелю эту генуэзскую предательскую гниду!
   – Это был приказ дона Хуана! Опомнитесь, Веньер! Главнокомандующий всего лишь хотел равномерно распределить солдат по кораблям!
   – Что?! Да как вы смели распоряжаться моими галерами без моего ведома?! Этот сопляк, сын королевской шлюхи…
   – Еще слово и я лично вобью вам шпагу в глотку! – срывая голос, заорал Колонна.
   – Мессир Себастьяно! Мессир Себастьяно, успокойтесь, ваше превосходительство! – в центр бури протолкался Барбариго, – нам всем нужно успокоиться! Иначе мы прикончим «Лигу» прямо здесь, на радость туркам!
   Красное лицо Веньера дергалось от напряжения. Он молчал, губы беззвучно шевелились.
   – Агостино, уведите его, прошу вас, – остывая, проговорил Колонна.
   – Пойдемте, ваше превосходительство, – Барбариго положил руки на плечи Веньера, – все образуется.
   Колонна обвел взглядом бледных, насмерть перепуганных солдат, задержавшись на лице Санторо. Шагах в ста от берега заскрипела ветка платана, прогнулась под тяжестью человеческого тела, повисшего в петле.
   – Разойтись.
   
   Следующие два дня Гассан наблюдал, как дон Луис де Реквесенс, Колонна и Барбариго ходили все вместе и каждый по отдельности между шатрами дона Хуана и Веньера. О чем там шли разговоры, он, конечно, не знал, но в какой-то момент ему показалось, что план сработал.
   Дон Хуан публично заявил, что не желает видеть Веньера, а венецианец обозвал всех своих вчерашних союзников предателями и объявил, что разрывает все отношения с «Лигой». После чего отдал приказ сниматься с якоря.
   Однако чаяниям Гассана не суждено было осуществиться.
   Еще в Мессине союзники узнали о печальной судьбе Фамагусты, венецианской крепости на Кипре. Она уже несколько месяцев осаждалась турками и не получала никакой помощи. Последние подкрепления и припасы покойный Квирини доставил туда еще в январе. Когда у защитников совсем не осталось сил, они приняли предложение османов о сдаче. Первого августа над Фамагустой взвился белый флаг.
   Командующий турок Лала Мустафа-паша гарантировал венецианцам неприкосновенность, однако стоило тем покинуть крепость, как началась резня. Перед шатром Лала Мустафы насыпали гору из отрезанных голов, а с начальника гарнизона, Марко Антонио Брагадино, содрали кожу живьем.
   Узнав об этом, христиане воспылали жаждой мести и теперь, когда Веньер собрался покинуть «Лигу» (разумеется, он не имел на то полномочий, но старик, как шептались по углам его офицеры, совершенно тронулся умом), венецианцы своего командующего не поддержали.
   Двумя венецианскими галеасами из шести, командовали родственники зверски замученного Брагадино. Они заявили Веньеру, что останутся сражаться с турками, а он пусть проваливает на все четыре стороны, но только сам по себе, без флота. Наконец, возымели силу и миротворческие увещевания Барбариго. Веньер, скрипя зубами, плюясь и бранясь, согласился остаться, дабы довести военную кампанию до конца.
   Тем не менее, планы касательно будущего сражения пришлось пересмотреть. Еще не зная, где произойдет встреча с турецким флотом, военачальники «Лиги» утвердили следующую схему генерального сражения: левый фланг надлежит возглавить Барбариго, правый – Дориа, в центре с главными силами встанут дон Хуан, Веньер и Колонна, а резервом будет командовать Альваро де Басан.
   Теперь же дон Хуан и Веньер не желали соседствовать друг с другом даже в сражении и после утомительных переговоров и согласований, стороны, наконец, пришли к компромиссу: Веньер останется с резервом, дон Альваро встанет в центре.
   Детали собирались уточнить после обнаружения турок. Те не заставили себя ждать. Уже первого октября дозорная эскадра под командованием Жиля д’Андрада обнаружила турецкий флот в глубине Патрасского залива, в порту Лепанто.
   Третьего октября христианский флот вышел в море и двинулся на юг, навстречу туркам.
   Гассан пришел в отчаяние. Столько сил, жертв, и все впустую. Развалить «Лигу» не удалось. Мехмед-паша этот провал ему припомнит. Теперь венецианцу-ренегату оставалось одно: заслужить прощение доблестью в бою. И Гассан-реис, так и не разоблаченный христианами, ускакал в Лепанто, где его ждал пожалованный великим визирем галиот.
   
Продолжение следует

Поскольку хорошая мысля приходит опосля, то следующий кусок, только что написанный, нужно читать в качестве первого эпизода рассказа.
Дело в том, что без него большинство читателей не догадается, а где же тут была развилка.
Как все выглядит без этих перескоков можно посмотреть на СИ.

----------

7 октября 1571 года, Патрасский залив
   
   …Так было?
   
   Носовые надстройки венецианских галеасов плевались огнем, внося хаос в ряды османов. При промахах тяжелые ядра пенили море, взметая фонтаны воды, а каждое попадание обращало борта турецких галер в щепки. Снаряды рвали плоть, окрашивая деревянные брызги алым.
   – Нужно как можно скорее приблизиться к ним! – распорядился Сулик-паша, – на дальней дистанции мы не сможем противостоять такому огню!
   Эскадры столкнулись. Трещало древо, ревели пушки. Османы шарахались от галеасов. Пройдя мимо гигантов, мусульмане стремительно сближались с галерами христиан, дабы скорее бросить в бой янычар. Венецианцы, отчаянно маневрируя, пытались как можно дольше удержать врага на расстоянии артиллерийским огнем. Но бесконечно так продолжаться не могло.
   – Они стараются держаться дальше от берега! – заметил Сулик-паша.
   – Не знают расположение отмелей, – кивнул стоявший рядом капитан галеры Сулик-паши.
   – А ты знаешь?
   – У меня хорошие лоцманы, ваше превосходительство.
   – Отдашь их Сулейману. Сулейман-бей, ты здесь?
   – Так точно, ваше превосходительство!
   – Возьмешь двадцать галер и обойдешь их с фланга. Протиснешься между берегом и кафирами. Чтобы они тебе не смогли помешать, остальные сорок галер их крепко повяжут.
   – Будет исполнено, ваше превосходительство!
   – Да хранит тебя Аллах! Ступай.
   Отряд Сулейман-бея оторвался от галер Сулик-паши и начал окружать венецианцев. Османы продвигались вперед очень осторожно, ибо глубины здесь совсем невелики. Пожилой венецианский флотоводец видел их, но не рисковал противодействовать. Краткое время, когда еще можно было успеть ответить на маневр османов своим, было упущено. Через несколько минут галеры сблизились на дистанцию прицельного выстрела из аркебузы.
   – Целься!
   – Пли!
   Венецианские аркебузиры ударили не вразнобой, а слитным залпом. Спустя еще пару минут галеры столкнулись. Затрещало дерево.
   – Во имя Господа!
   – Аллах акбар!
   С обоих сторон орали так, что не слышно уже и треска ружейных выстрелов.
   Сулейман-бей обходил венецианцев с севера, Сулик-паша, так же напирал преимущественно на северное крыло венецианцев, а галеры южного крыла все еще не вступили в ближний бой, ограничиваясь обстрелом врага с дальней дистанции. Центральная баталия и вовсе отстала. До нее еще почти треть мили.
   – Стоим тут без дела, а там наших теснят! – Марко Квирини, интендант венецианского флота, командующий правым крылом северной баталии христиан, опустил подзорную трубу и повернулся к старшему офицеру, – нужно немедленно ударить и не дать туркам окружить Барбариго!
   – А как же приказ сохранять строй?
   – Так и будем его держать, пока турки наших не перебьют всех до одного?! – рявкнул Квирини, – просигналить всем – «Следуй за мной!»
   Его галера «Капитана» вышла из строя и взяла к северу, кренясь на правый борт. Остальные двинулись следом. Со стороны маневр венецианцев походил на движение огромной двери, захлопывающейся за спиной османов. Сулейман-бей, уже почти прорвавшийся в тыл Барбариго, оказался отрезан от эскадры своих галиотов с подкреплениями. Квирини, действуя решительно и быстро, прижал его к отмелям. Метким огнем христиане в считанные минуты пустили треть галер Сулеймана на дно, после чего Квирини ударил в тыл Сулик-паше и даже сумел прорваться к его галере, атаковав ее с кормы. Османы очутились между двух огней, и это сразу же решило исход дела. Одна за другой турецкие галеры выкатывались из боя на отмели. Солдаты и матросы прыгали в воду и, спасаясь, отчаянно гребли к близкому берегу. А христиане, добивая отряд Сулик-паши, освобождали своих торжествующих братьев, прикованных к банкам турецких галер.
   Центральные баталии дона Хуана и Муэдзини Али еще только вступили в бой, а правое крыло турок уже было полностью разгромлено.
   
   …Так было? Так могло быть…
   

-------------
   

Ну а теперь, собственно, прода:

 
   
7 октября, Патрасский залив
   
   Край солнца только-только показался над, медленно проплывающей по левому борту, вершиной Малькантоне. На палубе еще темно.
   – Анжело, – повернулся Барбариго к рулевому, – дальше от берега, здесь отмели.
   Гребцы работали вполсилы. «Латерна»[6], увлекаемая неторопливыми взмахами весел, вышла из тени мыса Скрофа, и Барбариго, приложил ладонь козырьком к глазам: ослепительный огненный диск неспешно поднимался над морем, расплескивая золото в утренней дымке, играя мириадами солнечных зайчиков в сонных волнах. Сверкающая дорожка убегала вдаль, словно всход в пепельное небо, медленно наливающееся синевой.
   – Если бы они нас сейчас встретили здесь, – недовольно проворчал Барбариго, – перетопили бы, как слепых котят.
   – Галера по левому борту! – раздался крик впередсмотрящего.
   Барбариго прищурился, всматриваясь.
   – Это «Сан-Ионика» из сводного отряда ди Кардона. Испанцы.
   – К нам идет, ваше превосходительство, – подошел к Барбариго капитан «Латерны» Федерико Нани, – и быстро. Не иначе, как нашли.
   – Нашли… – прошептал командующий.
   Венецианские галеры шли кильватерной колонной между увенчанным высокой горой островом Оксия и материком, стараясь держаться подальше от обоих берегов. Местные отмели морякам передовой баталии не слишком хорошо знакомы, а опытных лоцманов, которых можно было бы найти в Эпире, всех вырезали или принудили служить себе турки.
   На простор Патрасского залива уже вышли «Богородица», «Воскресший Христос», «Благословенная» и «Святая Ефимия». Сорок восемь галер еще находились в проливе, а основные силы христианского флота только начинали огибать Оксию с севера. Барбариго, ожидавший прибытия разведки, приказал сбавить ход, и подтягивающиеся галеры начали выстраиваться фронтом на юго-восток.
   – Федерико, видишь, вроде не одна?
   – Да, похоже.
   Пришлось подождать еще несколько минут, прежде чем Барбариго опознал вторую галеру, шедшую за кормой «Сан-Ионики». Ею оказалась венецианская «Санта-Магдалена», которой командовал его юный племянник Марино Контарини. Молодой человек рвался в бой и сам напросился в дозор.
   Вдалеке маячили еще шесть приземистых силуэтов.
   «Сан-Ионика» приближалась, и совсем скоро до ушей Барбариго донесся голос ее капитана, кричавшего в жестяной рупор:
   – Турки!
   Барбариго вздрогнул и, как ему показалось, побледнел. Как ни готовился он, как ни старался сохранить невозмутимость при встрече с неизбежным, но вот слово прозвучало, а он не смог совладать с собой. Он подумал, что все матросы, солдаты, даже гребцы в этот миг посмотрели на него и увидели страх в его глазах. Ему захотелось закричать, что нет никакого страха. Он воин и моряк, сражавшийся во множестве битв, он не боится, но гадкое чувство мимолетной слабины не покидало. Что-то в нем оборвалось после нелепой смерти Чезаре. Командующий взглянул на Нани. Федерико смотрел на восток, до белизны в костяшках пальцев стискивая рукоять меча. Барбариго оглянулся, скользнул взглядом по лицам матросов. Смотрят. На него смотрят, как он и предполагал. Нет, страха на его лице они не увидят. Он слишком стар, чтобы бояться. Будь османы хоть трижды непобедимыми…
   – Как далеко?
   – В шестнадцати милях к востоку! Видать еще затемно вышли из Лепанто!
   – Дозорные? Сколько их? Заметили вас?
   – Нет не дозорные! Весь флот! Две сотни галер!
   – Господи Исусе, – прошептал Нани, – спаси и сохрани. Дай нам сил своротить эту глыбу, Господи. Отче наш, Сущий на небесах… Да святится имя твое…
   – Федерико, – обратился к капитану командующий, – просигналить остальным: выстраиваем баталию.
   Барбариго повернулся к офицерам.
   – Господа, полагаю, через два часа мы вступим в сражение.
   
   Еще в Игуменице разведка христиан донесла, что османы испытывают большую нехватку живой силы: моряков и солдат врага косила эпидемия лихорадки. Лазутчики сообщили, что турецкая пехота, посаженная на галеры, состоит из плохо обученных левантов[7], у которых огнестрельного оружия кот наплакал, да и пользоваться им они толком не умеют. Большинство вооружено луками. Галеры, якобы, недавней постройки. Из-за спешки в подготовке к Кипрской войне пустили на них плохо высушенный лес. А с артиллерией дела обстоят совсем худо.
   Разумеется, эти сведения изрядно порадовали дона Хуана.
   Не меньшее воодушевление царило в ставке Муэдзини Али. Паша Алжира, которому поручили ведение разведки (его пираты, как нельзя лучше подходили для подобных дел) сообщил, что у кафиров всего сто сорок галер, против двухсот восьми, составляющих флот правоверных. Улуч Али не посчитал отряд Дориа, который всегда держался в стороне от главных сил. Эти сведения доставил не Гассан, а наблюдатели, заброшенные на острова Корфу и Кефалонию. Ренегат, разумеется, прекрасно знал, какова истинная численность христианского флота, но он прибыл в ставку своего господина уже после того, как Улуч Али изложил данные разведки на военном совете. Когда же паше Алжира стало известно, что у неверных всего на две галеры меньше, он ничего не стал докладывать капудан-паше, дабы не поколебать уверенность Муэдзини Али, который в бой не рвался, но вынужденно готовился к исполнению приказа султана. В отличие от него, Улуч Али горячо стоял за то, чтобы дать кафирам генеральное сражение. Их сила пашу Алжира не смущала, а в собственной он не сомневался. В конце концов, имелся еще резерв в шестьдесят легких галиотов, которыми командовал Амурат Драгут-реис, сын великого пирата, бывшего одновременно злым и добрым гением Улуч Али.
   Проблему нехватки людей османы благополучно решили, посадив на галеры десять тысяч янычар и две тысячи спешенных сипахов, для чего вывели гарнизоны из близлежащих крепостей и Коринфа. Эти воины прежде не участвовали в морских сражениях, но, тем не менее, по своим боевым качествам намного превосходили венецианскую морскую пехоту.
   Весь христианский мир в те годы признавал, что в огневой подготовке янычарам равных нет. Вооружены они по большей части вовсе не луками. Османские аркебузы-тюфеки превосходили западные образцы калибром и длиной ствола, били дальше и точнее. Кроме того, мастера востока поболее западных преуспели в совершенствовании рецептуры пороха. А уж ружейные стволы и вовсе – предмет особой гордости мусульманских купцов и массово вывозятся на запад. Конечно, османы не ограничивались огнестрелами из собственных мастерских, покупали и западные, поскольку своих не хватало. Завозили и английский порох. Однако оджак, корпус янычар, всегда снабжался оружием самого лучшего качества.
   Вот с корабельной артиллерией действительно все не столь безоблачно. Мало ее и качество оставляет желать лучшего. Галеры вооружены тридцатишестифунтовой куршейной[8] пушкой да еще двумя девятифунтовыми по обе стороны от нее. Легкие фальконеты на вертлюжных станках вдоль бортов. И все. Большинство венецианских галер вооружены так же, но у испанцев куршейные орудия бьют пятидесятифунтовыми чугунными ядрами. Да и самих пушек в носовых батареях не три, а пять (кое-где и семь).
   Христиане говорили, что лучшая пехота – испанская. Надо полагать, лучшая среди христиан. Испанцы хорошо гоняли берберов. Они прекрасно дрались в сомкнутом строю, ощетинившись лесом пик, действуя, все, как один. Османы длинные пики не жаловали, высокомерно считали, что подобный способ боя – не для воинов. Да и в морском сражении он совершенно бесполезен.
   Таким образом, обе стороны преуспели в дезинформировании друг друга. И те и другие врага недооценивали и об истинном положении дел знал только Улуч Али. Да еще Барбариго и Дориа не забывали, что османов на море пока еще не удавалось победить в столкновении больших флотов. При этом первый готовился к подвигу, а второй подумывал о том, как бы сделать так, чтобы почести за этот самый подвиг не оказались посмертными.
   Получив сведения о христианском флоте, высшие военачальники османов собрались на военный совет. Али-паша зачитал приказ султана, предписывавший вступить в бой с неверными, и предложил высказываться.
   Первым слово взял Улуч Али. Он горячо выступил за то, чтобы исполнить волю повелителя в точности и самым наилучшим образом. То есть, дать кафирам сражение всеми силами флота.
   – Хватит сидеть в безопасном порту и тешится с женщинами! Где ваша доблесть, правоверные?
   Его поддержал молодой Амурат Драгут-реис.
   Следом поднялся Мехмед Сулик, по прозвищу Сирокко[9], паша Египта. Несмотря на то, что ему уже доводилось командовать эскадрой, репутацию Сирокко имел скорее сухопутного полководца, нежели повелителя морей[10].
   – Совсем скоро осенние шторма. Кафиры будут вынуждены убраться восвояси, и оставят Морею в покое. Потянув время, избегая прямого столкновения можно добиться весьма впечатляющих результатов. Весной мы будем господствовать на всем побережье до самой Венеции и не позволим собраться столь большому флоту кафиров второй раз.
   – Я согласен с почтенным Сулик-пашой, – поддакнул Пертау-паша, командующий сухопутной армией османов, посаженной на галеры, – неверные не так уж и слабы. Прямое столкновение сулит неопределенный исход, а немного подождав, мы добьемся большего.
   – Приказ повелителя, – напомнил Али-паша.
   – Повелитель требует разбить неверных, – возразил Пертау-паша, – не все ли равно, как?
   – Если неверные сохранят флот, можно ли это считать их поражением? – поинтересовался Улуч Али.
   – Христиане наступают смело, – заметил Сирокко, – это говорит об их уверенности в собственных силах.
   – Или об их гордыне и слепоте.
   – Давно столь большие флоты не сходились в сражении, – сказал Пертау-паша, – как поведут себя гребцы, когда увидят, что их единоверцы в числе великом вступили с нами в бой? Разумеется, постараются освободиться. Мы окажемся между двух огней.
   – Речи лошадника, – насмешливо фыркнул Улуч Али, – Пертау-паша хорош верхом на коне, но он бесконечно далек от моря.
   – Бейлербей Алжира у нас морской волк, – неприязненно бросил Пертау-паша, – он лихо гонял по морю христианских купцов. А много раз он бывал в сражениях, где десятки, сотни тысяч людей сходятся в схватке не на жизнь, а на смерть?
   Капудан-паша мрачно переводил взгляд с одного на другого, наконец, ему надоел спор и он поднял руку, призывая к тишине.
   – Я принял решение. Почтенный Гассан-реис донес о расколе в стане кафиров. Они вцепились друг другу в глотки. Это нам на руку. Мы выступим против них. Если они примут сражение, разгромим их, как требует его величество. Если, увидев нашу мощь, неверные дрогнут и станут отходить, высадим войска на Корфу. Пертау-паша возглавит осаду крепости, а флот встанет на зимовку в ближайших гаванях. Весной нанесем удар по Венеции. И да поможет нам Аллах!
   Османы, владеющие берегом, знали обо всех перемещениях христиан и спокойно дожидались, пока те доползут до Патрасского залива. Дон Хуан намеревался уничтожить османские базы снабжения в Морее и таким образом лишить боеспособности галеры врага, ибо те могли находиться в море без подвоза продовольствия не более пяти дней и двигались вдоль берегов от базы к базе.
   Утром шестого октября капудан-паша перед построенными на берегу экипажами зачитал приказ султана, его напутственное слово, добавил кое-что от себя и войска принялись грузиться на галеры. К полудню вышли в море и, не ставя паруса, на веслах двинулись на запад. Для ночного отдыха остановились у порта Галата, где приняли последние подкрепления. Незадолго до рассвета флот, освещаемый сотнями фонарей, продолжил путь.
   На рассвете идущие в авангарде берберы заметили дозорную эскадру Джованни ди Кардона. Через полтора часа, когда растаяла утренняя дымка и оба огромных флота предстали друг перед другом во всей своей мощи, одни и те же слова, призывающие помощь Всевышнего, прозвучали на испанской галере «Реал» и османской «Султанше». Корабли приступили к сближению.
   
   Османы с самого начала оказались в более выгодном положении, они успели выстроить боевую линию, тогда как христианские галеры еще не все вышли из-за мыса Скрофа.
   В хвосте плелись огромные неповоротливые галеасы. По плану дона Хуана они должны были занять позицию перед строем галер. Два галеаса под командованием братьев Амброджо и Антонио Брагадино почти догнали эскадру Барбариго, разместившуюся на левом, северном крыле христиан, но еще не вышли вперед. Третий галеас, пятидесятипушечный гигант «Сан-Лоренцо», самый большой гребной корабль венецианцев (командовал им Франческо Дуодо) и немногим уступавший ему в размерах собрат, пробирались между галерными отрядами испанцев и сводной итальянской баталией Марко Антонио Колонны, так же приближаясь к передовой линии. Пятый и шестой галеасы, приписанные, несмотря на отчаянное сопротивление Веньера, к правофланговой баталии Дориа, сильно отстали и все еще ползли вдоль северо-восточного берега Оксии.
   Эскадра Веньера, которой предписывалось расположиться позади центральной баталии, выдвигалась на позицию крайне медленно и нестройно.
   Османы не стали дожидаться, пока противник построится. Их фланги значительно нависали над христианскими и выдавались вперед, обгоняя центр.
   – Ирония судьбы, – решил блеснуть образованностью дон Хуан, – много веков назад совсем недалеко от этих мест сражались флоты великих римлян, Октаво Сезара и Марко Антонио.
   – Интересно, знает ли об этом Колонна? – усмехнулся один из старших офицеров «Реала».
   – Ну, полагаю, обязанности папского гвардейца довольно скучны. Не исключаю, что даже солдафон, подобный Колонне, с тоски примется читать древние хроники.
   – А кто тогда победил, ваша светлость?
   – Сезар.
   Офицеры переглянулись.
   – А что случилось с Марко Антонио?
   – Бежал, – мрачно бросил принц, – а после покончил с собой.
   Офицеры не нашлись, что ответить. Один из них на всякий случай перекрестился.
   Дон Хуан решил выказать себя рыцарем и обозначить флагман. Оторвавшись от подзорной трубы, он приказал:
   – Отсалютуйте.
   Грянула куршейная пушка «Реала» и рамбат[11], богато украшенный резными позолоченными фигурами голых греческих богинь, сатиров и тритонов, заволокло черным дымом.
   – Храбрец, – отметил Муэдзини Али, – не боится показать себя.
   Капудан-паша вытянул вперед руку с булавой-кочбаши, указывая своим офицерам на галеру главнокомандующего кафиров.
   – Держать на этот корабль. И ответьте ему. Пусть не думают, что мы уступим неверным в чести и доблести
   Дон Хуан с удовлетворением отметил появление на носу одной из турецких галер белого облачка[12] и закрыл забрало глухого, украшенного золотой чеканкой шлема-армэ.
   Битва при Лепанто началась.
   
   Османы не торопились открывать огонь, зная про низкую дальнобойность своих орудий, и первыми заговорили пушки северной баталии христиан. Уже третий выстрел «Латерны» нашел цель. Пятидесятифунтовое ядро проломило борт одной из передовых галер Сирокко, да так удачно, что та в считанные минуты пошла на дно. Флоты еще не сошлись в кровавой бойне, где за огнем и дымом не разобрать кончиков пальцев вытянутой вперед руки и гибель османской галеры видели все. Христиане возбужденно закричали, а турки зароптали.
   – Дурное предзнаменование…
   Османские барабаны, отбивавшие темп гребли, на несколько мгновений замолчали. Али-паша, нервно теребивший бороду, обернулся, увидел несколько бледных лиц, но паникера не вычислил.
   – Еще слово и отрежу язык, – пригрозил главнокомандующий, не уточнив, к кому именно относится угроза.
   Круглые, ощетинившиеся пушками, похожие на крепостные башни носовые надстройки галеасов братьев Брагадино плевались огнем, внося хаос в ряды османов. При промахах тяжелые ядра пенили море, взметая фонтаны воды, а каждое попадание обращало борта турецких галер в щепки. Снаряды рвали плоть, окрашивая деревянные брызги алым.
   – Нужно как можно быстрее приблизиться к ним! – распорядился Сирокко, – на дальней дистанции мы не сможем противостоять такому огню!
   – На воду – раз! – кричат надсмотрщики над гребцами-кандальниками.
   Сто девяносто два гребца, как единый живой организм, встают и делают шаг, наступая на банку впередисидящего. Лопасти весел погружаются в воду.
   – Два-а! – срывают голос надсмотрщики, нещадно обдирая кожу со спин нерасторопных кнутами.
   Гребцы, с усилием откидываются назад и падают на свои банки, толкая галеру вперед. И вновь встают.
   – Раз!
   Слитный рев почти двух сотен охрипших глоток.
   – Два!
   Скрипят уключины, кипит вода за бортом.
   – Алла-а-а!
   Залп!
   – …акбар!
   Орудия пытаются отпрыгнуть назад, проверяя на прочность привязные канаты.
   – Заряжай!
   Помощники канониров выскакивают на шпирон, широкий надводный клюв-таран галеры. Дымящееся жерло изнутри увлажняют банником, остужая. Ковшом-меркой на длинной ручке засыпают порох, уплотняют прибойником. Теперь пыж и ядро. Порох в запальный канал. Фитиль.
   – Огонь!
   – Заряжай!
   С момента открытия огня христиане успели сделать четыре залпа, османы – три. Первые турецкие галеры миновали галеасы братьев Брагадино. Амброджо приказал развернуть свой корабль так, чтобы продолжать бить главным калибром носовой батареи по обходящим его с севера османам. Гребцы левого борта пересели по направлению к носу и ворочали веслами в обратном направлении. Весла очень толстые, ладонями не охватить, а ручки для хвата расположены только с одной стороны и грести наоборот крайне неудобно.
   У испанцев на веслах сидели каторжники, причем большинство – бунтовщики-мориски или пленные пираты-берберы. На венецианских галерах гребцы свободные, но на галеасах из пяти гребцов на каждом весле – четыре прикованных кандальника и только один загребной – наемник. Уж очень адская здесь работа. Весла ударили вразнобой, но все же тяжелый гигант начал разворачиваться. Галеас Антонио Брагадино остался на месте.
   Эскадры столкнулись, вошли друг в друга, как зубцы двух скрещенных гребней для расчесывания волос. Огонь велся уже из всех стволов. Во все стороны. Трещало древо. Ревели пушки. Грохот стоял такой, что у моряков южной баталии, еще не вступивших в бой, закладывало уши. А они находились в трех милях от места сражения.
   Османы шарахались от галеасов, их галеры чудом избегали столкновений друг с другом (некоторым все же не везло). Пройдя мимо гигантов, мусульмане стремительно сближались с галерами христиан, дабы скорее бросить в бой янычар. Венецианцы, отчаянно маневрируя, пытались, как можно дольше удержать врага на расстоянии артиллерийским огнем. Но бесконечно так продолжаться не могло.
   – Они стараются держаться дальше от берега! – заметил Сирокко.
   – Не знают расположение отмелей, – кивнул стоявший рядом капитан галеры Сулик-паши.
   – А ты знаешь?
   – У меня хорошие лоцманы, ваше превосходительство.
   – Отдашь их Сулейману. Сулейман-бей, ты здесь?
   – Так точно, ваше превосходительство!
   – Возьмешь двадцать галер и обойдешь неверных с фланга. Протиснешься между берегом и кафирами. Чтобы они тебе не смогли помешать, остальные сорок галер их крепко повяжут.
   – Будет исполнено, ваше превосходительство!
   – Да хранит тебя Аллах! Ступай, – Сирокко повернулся к другому офицеру, – Кара-Мустафа, я не вижу галиоты с подкреплениями.
   – Они отстают, ваше превосходительство.
   – Просигналить, чтобы подтянулись! Сейчас мы окажемся в самом пекле. Ибрагим-реис, направьте корабль прямо на галеру военачальника кафиров!
   Отряд Сулейман-бея оторвался от галер Сирокко и начал окружать Барбариго. Османы продвигались вперед очень осторожно, ибо глубины здесь совсем невелики. Пожилой венецианский флотоводец видел маневр противника, но не рисковал противодействовать. Краткое время, когда еще можно было успеть ответить на него своим маневром, Барбариго упустил. Через несколько минут галеры сблизились на дистанцию прицельного выстрела из аркебузы.
   – Проверить фитили! – закричал начальник венецианских аркебузиров.
   Голос его приглушала широкая лицевая пластина, спускавшаяся с козырька каски-капелины.
   – Целься!
   С турецкой галеры полетели стрелы левантов, выплюнули смерть длинноствольные тюфеки янычар. Вся куршея окуталась дымом. Несколько моряков-венецианцев упали и больше не поднялись.
   – Пли!
   Аркебузиры ударили не вразнобой, а слитным залпом. Насколько он успешен, не видно, все в дыму.
   – Анжело! – повернулся Барбариго к рулевому, – руль на правый борт!
   «Латерна», исполняя приказ командующего, послушно взяла левее. Словно опытный фехтовальщик, обманывающий противника финтом, Анжело избежал удара в борт широким надводным тараном и нанес его сам. Шпирон въехал в носовую надстройку галеры Сирокко. Затрещало ломаемое дерево.
   – Во имя Господа! Вперед!
   Командир морских пехотинцев выхватил из ножен скьявону[13] и, прикрываясь маленьким щитом, спрыгнул на шпирон, где скрестил клинок с кривым мечом чорбаши. Полковник янычар, торопясь в бой, не стал дожидаться, пока враг вскарабкается на борт его галеры. Солдаты старались не отстать от командиров.
   – Аллах акбар!
   С обоих сторон орали так, что не слышно уже и треска ружейных выстрелов.
   Барбариго, оставшийся возле майстры[14], вскинул к плечу арбалет и нажал на спусковой рычаг.
   Командующий венецианцев – один из немногих воинов, кто одел латы: закрытый шлем-армэ, кирасу с горжетом, наплечники, наручи и набедренники. Падение за борт – неминуемая смерть. Большинство офицеров ограничились коваными кирасами или бригантинами[15]. А на солдатах из железа только шлемы-морионы с высоким гребнем и широкими загнутыми полями либо кабассеты с островерхой тульей и нащечниками.
   Леванты и янычары также сражались без доспехов, а большие начальники османов и кавалеристы-сипахи перед сражением облачились в кольчуги.
   Барбариго передал арбалет слуге, тот сунул ему в руку другой, заряженный и торопливо принялся крутить вороток у первого, натягивая тетиву.
   Стрелки спешно перезаряжали аркебузы, а некоторым уже пришлось отставить их в сторону и взяться за мечи: на банках гребцов, на куршее, на рамбате – всюду лязг стали и отборная брань. Янычары сдержали первую атаку венецианцев и начали их теснить. Спустя десять минут после столкновения османы выбили христиан со своей галеры и сами перешли в наступление. Венецианцы откатились с носа, отдали туркам тринкет[16], но у второй мачты встали насмерть.
   – Защищайте мессира!
   Барбариго еще не обнажил меча, венецианцы образовали вокруг него живой щит и дрались, как злющие бойцовые псы.
   Однако янычары – настоящие волки, намного превосходили выучкой венецианцев.
   С левого борта к «Латерне», ломая флагману весла (там вертелась такая мясорубка, что уследить за веслами просто некому) подошла еще одна венецианская галера, «Воскресший Христос», и с нее на борт флагмана начали спешно переходить солдаты прибывшего подкрепления. Тоже самое сделали османы. Сцепившиеся флагманские галеры оказались центром притяжения все новых и новых сил.
   Сулейман-бей обходил венецианцев с севера. Сирокко, тоже напирал преимущественно на северное крыло баталии Барбариго, а галеры южного крыла все еще не вступили в ближний бой, ограничиваясь обстрелом врага с дальней дистанции. Центральная баталия и вовсе отстала от сил мессира Агостино. Галеры испанцев и кровавую бойню у берега отделяло пространство почти в треть мили. Галеасы братьев Брагадино облепленные галерами, легкими галиотами и фустами османов, как медведи пчелиным роем, потеряли свою ударную силу и преимущество в артиллерии. Там кипел палубный бой.
   Янычары теснили венецианцев так, что и гребцы-каторжники уже включились в драку. Они были хотя и преступниками, но христианами, и не видели резона поддерживать турок, кроме того, всем обещали существенно скостить срок, а отличившихся освободить немедленно. Тем не менее, еще ни на одной галере, ворвавшейся в адово пекло абордажной схватки, венецианцы не смогли пересилить янычар и перенести бой на палубы врага.
   Галеры Сулейман-бея, обходя эскадру Барбариго, вытянулись в длинную колонну. Если бы сейчас нашелся отважный и решительный командир, кто проявил бы инициативу и, разорвав линию, удерживать которую предписывалось планом сражения, ударил Сулейману во фланг, прижимая его к отмелям… Но на правом крыле баталии Барбариго венецианцы продолжали дисциплинированно держать строй, тогда как на левом их братьев перемалывали в мельничных жерновах.
   Сулейман завершил окружение и, развернувшись на юго-восток, поставил венецианцев в два огня. Турки, в первые минуты боя понесшие огромные потери в людях и кораблях от огня венецианских галеасов, начали одолевать, склоняя чашу весов на свою сторону.
   И вот только сейчас, спустя почти сорок минут после первых залпов, центральные баталии дона Хуана и Муэдзини Али скрестили мечи в единоборстве.
   
   
Продолжение следует

-------------

   6 Тип адмиральской галеры, называемой так из-за больших фонарей-латерн на корме, а так же имя собственное флагмана Агостино Барбариго.
   7 Морская пехота османов.
   8 Куршея – продольный палубный настил для работы матросов и солдат, приподнятый над банками гребцов и основной палубой галеры. Куршейная пушка – орудие, установленное на носу и стреляющее по курсу галеры.
   9 Постоянный южный ветер Средиземноморья, дующий в конце осени – начале зимы. Сирокко способен доставлять африканскую красную пыль в Центральную Европу, где она выпадает в виде кровавых дождей. Угнетающе действует на психику. Еще в XX веке в некоторых балканских странах преступления, совершенные в период сирокко, считались менее тяжкими, чем аналогичные в другое время.
   10 «Повелитель моря» по-арабски звучит, как «амир аль бахр». От этого титулования произошло слово «адмирал».
   11 Рамбат – носовая надстройка галеры, где размещалась артиллерийская батарея.
   12 Турецкий порох рецептурой отличался от европейского, и давал при выстреле белый дым.
   13 Скьявона (чивона) – «славянка» (итал.) – венецианский меч со сложной корзинчатой гардой. Судя по названию, заимствован у балканских славян.
   14 Майстра – грот-мачта на галере, вторая от носа. В галерных флотах применялась иная морская терминология, нежели в парусных.
   15 Бригантина (бригандина, бригандин) – пластинчатый доспех, обшитый сверху тканью. Был очень популярен в эпоху Возрождения.
   16 Тринкет – фок-мачта на галере, первая от носа.

Ценное замечание. Не знал. Исправлю.

Я вовсе не проигнорировал Ваши ссылки. Дело тут в другом.

Это очень непростой вопрос. Я пребываю в глубоком раздумье. В том числе благодаря Вам, мне это все известно. А собственные копания матчасти дали много другой информации.
Вот такие размышления:
Текст про османов и итальянцев. Если османы будут говорить "кадирга", тогда итальянцы должны говорить "камбуса". Ну или "галея". Надо же быть последовательным. Вместо меча будет, соответственно, "спада" и "килич". Доспехи - "корацца" и "джебе-джевшен" и так далее до бесконечности.

"Йолдаш, закованный в зырх гемлек, прикрываясь калканом, как вдарил боздоганом по укрытой под беретом каллоте скаполи, что тот выронил скьявону и протянул ноги".
Это же ужас

Поэтому даже в прямой реки османы у меня свои кадирги называют галерами. Введите в переводчике гугл слово "кадирга" на турецком и получите перевод - "галера".
Текст я пишу на русском, потому у меня галеры у всех. Есть разница между камбусой и кадиргой? В небольших деталях есть, а принципиально - никакой. И вообще, что это такое за кадирга? Вы же сами меня критикуете за перегруз спецтерминами.

Мне вот очень хотелось блеснуть познаниями и обозвать доспехи сипахов "правильно". А вот представил себе фразу, приведенную выше, посмеялся и ограничился кольчугами.

Но не везде можно ограничиться простыми и понятными читателю терминами. Скажем, холодное оружие. Если я будут упоминать только мечи и сабли, то читатель не узнает, что там полно принципиальных различий, что килич (просто "меч" по-турецки), вообще-то обозначает кривую саблю с елманью, сиречь, расширением на конце. Что ятаган и палиош - это не то же самое, что килич.
Кстати, в РИ после Лепанто Улуч Али получил от султана новое почетное имя - Килич-паша.

Если я вооружу венецианцев и немецких ландскнехтов, воюющих под началом Колонны, просто мечами, то читатель представит просто мечи - прямые с простой крестовидной гардой. И не узнает, что там вообще-то отличия принципиальные. Сказав "скьявона" и "кацбальгер" я уже ориентирую его на то, что это железяки непохожие. Даже если он не имеет представления, как они выглядят (вот в этом случае будет сноска или объяснение прямо в тексте).
Конечно, можно оставить просто мечи и сабли. Но это уже слишком большое упрощение. Я так не люблю. Нужен баланс. Его найти не просто. Я ищу. Вот, написав этот текст, выкинул нафиг кочбаши. Обойдусь булавой.

Я не стал писать "алберо" вместо "мачты", но написал "майстра", вместо "фок-мачты", ибо посчитал, что в первом случае термин вреден, а во втором полезен. Алберо - это по-итальянски "мачта". Ну да, термин в галерных флотах всех стран до конца эпохи весла жил. Но все равно здесь нет смысла извращаться. А вот "майстра" - уже не столь прозрачно переводится. Показалось уместным применить, дабы обозначить для неискушенного читателя разницу в парусной и галерной терминологии. Надо же образовывать. Пусть кто-нибудь другой простыми словами пишет, хотя, возможно, из-за этого меня читают сто человек, а не полтысячи. На всех не угодишь. Но я воспитан на книгах, авторы которых читателя не щадили. Дабы в полной мере насладиться и понять, что такое фор-стеньга-стаксель, приходилось по словарям лазить

Про галиот я думаю. Это вообще голландское слово. Наверное заменю. Но если заменять, то придется именно на "калите", ибо реальный Гассан-реис (а он не вымышленный персонаж, ну, вернее, чуть-чуть) дрался при Лепанто именно на галиоте. Этот человек сыграл очень большую роль в судьбе Сервантеса. В этом тексте вряд ли такое будет, мир изменится.

Разве у меня где-то иначе сказано? Я отметил, что в артиллерии у них все печально и венецианцы с дальней дистанции их расстреливают.

Турки у меня только в авторской речи, поэтому, считаю, можно писать и так и эдак. Тот случай, упомянутый Вами, я исправлю.