Князь Милослав
Благодарю, поправил.

Благодарю за замечания, уважаемый Сергей Викторович.

Ну, во-первых:

Поправил.

Ничего. Это скамейка Соли

Иначе Соль числится женой скамейки, проститутка по-нашему, чуть позже, когда герой узнает язык лучше поймёт и этот нюанс.

Чтобы получить "развод с полной скамейкой" потому что:

и

Тут главарь отдельно, а лицо отдельно, лицо на столе, а главарь под столом. Остальное с благодарностью исправил.

Глава 7 В гостях.
Я смотрю на порог и жую холодное мясо убитого утром кролика. Два дня назад я расстался с Дингой и Солью, моими трёхдневными жёнами. На память мне достался короб – подобие туристического рюкзака, и немного знания местного языка. Прошли второй порог, по принципу бревна: плот спустили на верёвке, а вещи перетащили волоком. Я сошёл на правый берег, поскольку делать огромный крюк с моей поклажей ближе к самоубийству, нежели к подвигу, и двинул обратно.
В воздухе отчётливо пахнет осенью, холоднее ночами, хмурая, пока без дождя погода. Такое же тоскливое настроение у меня на душе. Там, в излучине остался бандитский лагерь, здесь, всего-то перейти реку, был наш лагерь… Топчу костерок и закинув в короб-рюкзак остатки трапезы взваливаю ношу на хрупкие плечи. В путь. Разжился небольшим запасом круп, настоящим котелком, шерстяным одеялом и овечьей шкурой. Путь наверх кажется не таким безнадёжным. Запас вяленого мяса в пещере-гостинке присутствует, и ещё добуду, живём, друзья. Тем более стоящий впереди человек приветливо взмахнул рукой… Короткая боль во лбу, искры из глаз и…

Пробуждение смерти подобно. Деревянная голова с чугунным шаром внутри, что получается? Правильно – погремушка. Невнятное бормотание, лёгкая тряска, сопровождаемая звяканьем и мерным перестуком. И где я?
– Вода? – гладковыбритое лицо на фоне серого неба наклоняется ко мне.
– Да… - выталкиваю между сухими губами и горлышко моего бурдюка, сочащиеся живительной влагой смачивает их.
Лицо исчезает, прикрыв глаза, пытаюсь сообразить, в чём неправильность короткого диалога. Точно! Вопрос задан на местном наречии, а ответ на русском. Главное меня поняли. С этой мыслью засыпаю. Повторное пробуждение легче: голова болит меньше, лежу неподвижно, мерный перестук пропал, но звяканье не исчезло, хотя раздаётся реже. Небо посветлело, ароматы готовящейся еды приподняли настроение, свободные руки и ноги порадовали. Попытка встать прошла успешно.
У меня гости. Или я в гостях у трёх здоровенных парней, расположившихся метрах в пяти. Два минуса этой истории, один вздулся на лбу, и подозреваю, разлился под глазами, второй одежда на груди разорвана. В остальном проблем не вижу, попробуем поговорить:
– Я, Роз Лад.
Три гладко выбритых лица развернулись ко мне. Мама дорогая, на подбородках у всех троих вытатуированы клыки, будто не помещаются под верхней губой. Ребята определённо подстраиваются под больших кошек. Над висками у всех троих по косичке, остальные волосы собраны в хвост на затылке. Добротная кожаная и шерстяная одежда, гораздо лучше, нежели на убитых разбойниках, прямые кинжалы и… Теперь понимаю почему меня приняли за этих ребят, почти такие же тесаки.
Переглянувшись, парни посовещались между собой, причём на чуждом мне языке, иное, гортанное звучание и придя к определённым выводам, положили на деревянную тарелку еду.
– Есть. Вода. – говорит один и машет мне, подходи.
При этом даже ни намёка на улыбку. Странно. Дальнейшие наблюдения добавили странностей. Во-первых, мой непонятный статус, вроде не пленник, но следят, вроде не гость, но относятся с уважением. Пропал коготь, висевший на груди, точнее не он, а его обломок, я нашёл кусочек, размером с указательный палец через пару дней после похорон большой кошки, который и повесил на груди, как талисман. Девчата на него внимания не обращали, точнее, обращали, когда он их по лицу задевал. Дальше, везут меня горцы по очереди, пересаживая с лошади на лошадь, а до этого я лежал привязанный к люльке между сёдел. Торопятся. Но куда? Примерное направление угадать не сложно, в горы, в сторону от моей долины. На все попытки говорить выразительно взмахивают рукой, типа молчи. После третьего раза молчу сам. Придётся ждать.
К полудню приехали в горное селенье. Кто смотрел грузинские фильмы, поймёт, как оно выглядит. Один из моих сопровождающих ускакал вперёд, пока мы расположились около колодца. Опустевшие седельные сумки отдали мальчишкам и те куда-то пропали. Буквально через минуту, кто-то из мужчин притащил стол, четыре табуретки, а женщины быстро заставили его едой. Интересно девки пляшут. Подражание кошкам у мужчин поголовно. Мальчики лицами чисты, наверно до совершеннолетия, у женщин никаких признаков не заметил. Опять же, со мною не говорят, только рассматривают, открыто и без вражды.
Вернулся главный, уже без лошади, быстро переговорил с окружающими нас людьми и сев за стол принялся поглощать пищу. Увели оставшихся лошадей, а вместо них привели четырёх свежих, с раздутыми седельными сумками. Едва наш командир доел, со стола убрали и притащили… Самовар! Немного не такой, какой я привык видеть, но самовар. А к нему прилагались чашки, пара горстей сладостей в плетёных вазочках и горшочек мёда. Я офигел.
Глядя на моё пожирание улыбнулись все, даже мои суровые конвоиры, а одна миловидная девушка улыбаясь откинула волосы с ушей, за что получила подзатыльник от пожилой матроны. Смутившись, красавица опустила волосы на уши и отбежала назад.
– Ехать. – бросает главный и встаёт.
Ехать, так ехать, вздыхаю я, успев выхватить ещё одну ложку мёда. Ну, сладкоежка я. Представьте, сколько мучаюсь. Перед самым выездом из аула опять попалась улыбчивая красавица, заметив мой взгляд, опять открыла уши. Не знаю, зачем она это делает, но явно жест доверия, улыбаюсь в ответ, и миловидное лицо исчезает за постройками.
До вечера поднимаемся в горы. Иногда останавливаемся и сняв сёдла протираем лошадей, седло я не снимаю, но в протирании участвую, после выезда из аула поднялся настойчивый, холодный ветерок и такая предосторожность явно не лишняя. Сами ели в сёдлах, запивая острый сыр и вяленое мясо холодным чаем. Во второе селение вошли глубокой ночью и, как ни странно нас ждали. Уставших лошадей тут же увели, а нас уложили спать в большом доме на кроватях. Отсутствие простыней ничуть не уменьшило удовольствие.
Ранним утром непонятная мне гонка со временем продолжалась. Кроме лошадей и припасов нам дали меховую одежду. И не зря. Через пару часов преодолев крутые подъёмы, мы выехали на просторное плато. Вот где разгулялся ветер. Холодный, пронизывающий, норовящий сорвать папаху с головы, выбривающий ледяной бритвой щёки. Прав Владимир Семёнович в выборе эпитетов. Жуткая, многочасовая, скачка по ровной как натянутая тетива дороге выматывала. Радовало присутствие конечной цели, уже видимый сквозь высекаемые ветром слёзы: дворец – не дворец, храм – не храм
Обширный двор под нависшей скалой и закрытый от ветра высокой, под самый скальный козырёк стеной, впустил нас в свои объятья через деревянные ворота. Тридцать шесть ступеней, не знаю, зачем я их посчитал, привели к ещё одним. Менее массивным, зато украшенными двумя изображениями больших кошек, казалось, они трутся лбами, выражая друг другу ласку и нежность. Кошки, я имею ввиду. Занятый рассматриванием искусной резьбы я пропустил, как чуть в стороне от ворот открылась калитка, и нас пригласили войти.
Коридоры, лестницы, переходы, балконы, через пять минут путешествия внутри скалы я потерял чувство направления и самостоятельно покинуть храм у меня не будет никакой возможности. Однако пришли мы быстро. Сопровождающих отправили куда-то, а меня отвели в комнату для допросов. Хотя правильнее сказать комнату психологической разгрузки: мягкий свет, мягкие кресла, да, именно кресла, столик с кувшином и двумя чашами. Стены задрапированы тканями, попадающими под определения шёлка, во всяком случае, тактильные ощущения похожи.
Ну что ж, присядем, кувшин подождёт собеседника, вот если чаша была одна, то промочил бы горло обязательно. Едва я устроился поудобнее, как в комнату, в сопровождении девушки, вошёл ветхий старик. Вскочив, направляюсь с намереньем помочь, но остановлен властным жестом девушки. Немного удивлённый возвращаюсь на место, ладно, пока дама усаживает Далай-Ламу в кресло, у меня есть время рассмотреть их.
Ну, на счёт Ламы я погорячился, поскольку стиль одежды скорее монахов-бенедиктинцев, только из шёлка, сбили с толку жидкие усы и бородка, всё-таки голливудские штампы сильно мешают. Ещё одним отвлекающим фактором оказалась девушка, одетая в подобие кимоно, но опять же, немного внимательности и наваждение спадает. Рассмотрел ещё одну деталь, привязка к большим кошкам у женщин идёт через уши: на кончики ушей надеты серёжки с маленькими кисточками. Похоже, я понимаю смысл открывания ушей – незамужняя девушка подаёт знак мужчине.
Наполнив чаши, девушка поворачивается ко мне
– Говорить. Ты.
С трудом подбираю слова:
– Говорить. Надо. Что.
– Не чужой слово говорить. Своё слово.
– На русском, что ли? – от растерянности говорю на языке родных осин.
– Да. Говорить. Много. Долго. Пить и говорить.
Ладно, отхлёбываю из простой глиняной чаши сладковатого с лёгкой горчинкой напитка и начинаю рассказывать историю своего попадания, пару раз сбиваюсь, натолкнувшись на суровый взгляд сопровождающей, наконец, замолкаю. Не то. Дедушка сидит, прикрыв глаза, подобный куску старого дерева, не выражая никаких эмоций. А если попробовать стихи? Уже после второго стихотворения девушка ободряюще улыбнувшись, уходит, а меня понесло. Гумилёв мешается с Панфиловым, Лермонтов с Евтушенко, Высоцкий, Окуджава, Шевчук. Время от времени прихлёбываю приятный напиток, смачивая уставшее горло.
– Вам приходилось обращать внимание, как легко общаться с одними людьми и тяжело с другими? – Лама открыл глаза и внимательно разглядывал меня.
– П-приходилось – отвечаю, подбирая потерянную челюсть. – Но откуда Вы знаете русский?
– Я не знаю твоего языка, но я слышу его мелодию. Ты тоже это слышишь, только тебе пришлось выпить кувшин, а мне достаточно нескольких глотков.
С изумлением рассматриваю чашу в руках, потом приподнимаю кувшин – действительно почти пуст.
– Как?
– Это не важно, но я отвечу. Тебе приходилось общаться с людьми, зная всего несколько слов?
– Ха! Два дня назад.
– А ты уверен, что повстречай других людей ты смог бы понять их так же легко?
Задумываюсь. Действительно, попытавшись на следующий день составить какой-никакой словарик, я с ужасом понял отсутствие в моей памяти перевода многих слов. Произносимые вчера фразы, и довольно сложные, исчезали из памяти с потрясающей быстротой, а ведь я вполне понимал болтовню девчат.
– Интонации, жесты, выражения лиц, позы – всё это помогает переводу. – Старик чуть кивал в такт словам, – Если два близких человека вдруг начнут говорить на разных языках, то они поймут друг друга. Так и наоборот, говоря на одном языке можно не понять незнакомца.
– В кувшине был наркотик? Раскрепощение сознания?
– Я отвечу и на этот вопрос, но потом моя очередь спрашивать. Да, в кувшине особый напиток. Тебе ничего не грозит, завтра мы не сможем поговорить, и ты не сможешь поговорить с другими.
– Понятно. – вот, они, особенности национального перевода. – Спрашивайте.
Старик выложил на стол мой обломок когтя большой кошки.
– Ты убил Каррас?
Хороший вопрос.
– И да и нет. Оба ответа верны.
Старик прикрыл глаза и задумался. Широкие ладони с тяжёлыми узлами суставов, лежащие на мягких подлокотниках, чуть подрагивали. Гневается? Смеётся?
– Расскажи.
– Когда мы встретились в первый раз, я видел, как огромное бревно ударило Каррас. На следующий день я нашёл её с парализованными лапами. Лишённая возможности двигаться она стала бы добычей для пожирателей падали, и я не хотел, чтобы её сожрали живьём.
– Её? – старик вздрогнул, и на его лице промелькнуло волнение.
– Да. Я убил её выстрелом в голову. Но перед этим я помог родиться двум котятам и назвал их Чекист и Амба.
Улыбка озарила морщинистое лицо.
– Ты принёс печальную весть и потревожил сердце Детей Каррас, но ты принёс две радостные вести. Завтра тебя проводят, куда ты попросишь.
– А остаться с вами нельзя? – вопрос вырвался из моей груди.
Старик долгим и печальным взглядом рассматривал меня и ответ в принципе уже понятен, но оставалась крошечная надежда.
– Нет, чужак. Ты принесёшь большую войну Детям Каррас, но пусть это случится как можно позже, мы слишком долго уходили на юг от Проходимых Стен, теряя людей и целые рода, и мы в конце пути. Когда тебе потребуется вся сила Детей, тогда зови нас, но не проси кусочек силы. Женщина не может быть чуть-чуть беременной.
Настала моя очередь откидываться и закрывать глаза. Минут пять я приходил в себя после отказа.
– Я так устал от одиночества. Сначала я оказался здесь, потом ушли Чекист и Амба, потом я не смог пойти с Солью и Дингой… Что дальше?..
Вопрос, конечно риторический, но старик заговорил. Мягко, как уговаривают смертельно больного на операцию без наркоза. После операции больной будет жить полной жизнью, но количество боли…
– Испытания, тяжёлые, страшные, подлые. Может смертельные, и тогда Дети погибнут, когда Девять и Одна принесут Проходимые стены сюда, а не в Великой Битве. Но каждый раз, перед каждым испытанием выбор только за тобой, кроме сегодняшнего дня.
– Тогда проводите меня как можно дальше на юг.

Отредактировано Barro (07-01-2013 13:10:03)