Я знала, что должны разгадать быстро, но чтобы так!
Да, Игорь, именно он. Браво!
( тихонько, могли бы и не заметить.)
Берегиня
Худ. Борис Ольшанский
Русские княжны — иностранные королевы
Опубликовано 25.12.2011 автором Feren
Родственные узы
Как, Русская Земля, ты не похожа
На свой портрет – на дедов и отцов.
Там – пахотная, лапотная рожа.
Тут – европейское подбитое лицо!
Петр Васильевич Орешин. «Новая Русь»
Пожалуй, Ярославу Владимировичу не везло ни при жизни, ни после нее. Отец не любил его и старался отдалить от себя. Подданные ставили в вину Ярославу его любовь к иностранцам – варягам и грекам. В последующем историки, хотя и удостоили Ярослава прозвания Мудрого, но о делах его говорили без души, все какой-то неуважительной скороговоркой: жил тогда-то, сделал тот-то и то-то…
Эту оскорбительную для памяти нашего народа тарабарщину можно объяснить разве только тем, что князь Ярослав за свою жизнь совершил слишком много самых разнообразных дел. Ну не умещаются они ни в одну обычную человеческую жизнь, ни в куцые умишки исследователей. И обширный храм Софии Премудрости Божией построил, а при ней первую на Руси библиотеку открыл, и братоубийцу Святополка Окаянного изгнал с Руси, и державу объединил, примирившись с братом Мстиславом, и половцев усмирил, надолго отогнав прочь, и первый сборник законов – «Русскую Правду» составил, и дочерей отдал в жены западно-европейским венценосным соседям, дабы скрепить родством мирное соседство.
Читаешь все это и думаешь: не человек – памятник! Выветрилось из памяти о Ярославе что-то живое – то, за что любят и чтят: была память живая, как вода, а стала водой мертвой. Бетонный монумент в Киеве, что справа от восстановленных Золотых ворот, вряд ли говорит о любви киевлян – так, некий символ строителя Софии. Впрочем, в России и такого монумента не сыскать: ни ростовчане не удосужились увековечить память своего князя, ни ярославцы. Не отыщите вы в русской литературе поэм о жизни великого князя, не насладитесь и чтением романа о нем. Оттого и все его дела отражаются будто в кривом зеркале.
Выдал Ярослав любимую дочь Анну за Генриха, короля франков, – эк ловко пристроил провинциалку, в Париж барышня отправилась! Кто б знал, что отправиться из прекрасного и могущественного Киева в грязное франкское захолустье было отнюдь не счастьем, скорее уж, тяжким наказанием. Дабы не показаться квасными патриотами, напомним, что на юге Франции, в Лангедоке, в XIII веке, во время печально известных Альбигойских войн, слово «парижанин» было синоним, увы, грязного дикаря и темного невежды.
О жизни Анны на чужбине писал Николай Семенович Тихонов:
Небо низко, сумрачно и бледно,
В прорези окна еще бледней,
Виден город – маленький и бедный, –
И река – она еще бедней…
Из блестящих киевских покоев,
От друзей, с какими говоришь
Обо всем высоком и простом,
В эту глушь, в неведомый Париж?
Может, эти улицы кривые
Лишь затем сожгли твою мечту,
Чтоб узнала Франция впервые
Всей души славянской красоту.
Мало чести было для Руси и в том, что сам Ярослав взял в жены дочь Олава, конунга шведов: Ингигерд была довольно противной особой, сеявшей вражду между отцом и своим первым женихом Олавом Толстым. Их бесконечные распри описаны известным исландским летописцем Снорри Стурлусоном в «Круге земном». Выйти замуж за Ярослава принцесса согласилась только на том условии, что он подарит ей древнюю русскую столицу – Ладогу со всеми окрестными землями. Править Ладогой должен был ее родич, ярл Рёгнвальд, которого на родине собирались повесить за измену.
Словом, скандинавы с облегчением вздохнули, когда наконец Ингигерд на корабле послов Ярослава отбыла в Новгород. Теперь уже Ярославу предстояло, укротив, сделать северную гордячку доброй и мудрой правительницей Ириной.
История замужества другой ярославовой дочки, Елизаветы, стала поводом для многих поэтических произведений. В первую очередь это, конечно, «Песня о Гаральде и Ярославне» Алексея Константиновича Толстого:
Гаральд в боевое садится седло,
Покинул он Киев державный,
Вздыхает дорогой он тяжело:
«Звезда ты моя Ярославна!..»
А до него, от лица отвергнутого жениха, Константин Николаевич Батюшков писал:
Мы, други, летали по бурным морям,
От родины милой летали далёко!
На суше, на море мы бились жестоко;
И море, и суша покорствуют нам!
О други! Как сердце у смелых кипело.
Когда мы, содвинув стеной корабли
Как птицы, неслися станицей веселой
Вкруг пажитей тучных Сиканской земли!..
А дева русская Гаральда презирает.
Сохранились и собственные вирши варяга – увы, они далеки от совершенства: «Корабль проходил перед обширной Сицилией. Мы были горды собой. Корабль с людьми быстро скользил, как и можно только было желать. Я меньше всего надеюсь на то, что бездельник будет нам в этом подражать. Однако не хочет девушка в Гардах чувствовать ко мне склонности».
Словом, поэтическая версия отношений Харальда и Елизаветы Ярославны – на совести русских поэтов. Для Харальда все было куда проще: ему отказали, он нанялся на службу к византийцам, основательно там подзаработал, а потом уже и добился своего – взял в жены русскую княжну и увез ее в свои голые фьорды. Там он довольно скоро оставил молодую жену и отправился сражаться за Англию, где и погиб. Став вдовой, «королева Элисив» теряла былой высокий статус. Впрочем, и в этих, чрезвычайно невыгодных, условиях Ярославна не растерялась – она стала наставницей конунгов. И память о ней в Норвегии жива доныне.
Зато третья дочь, Анастасия, став венгерской королевой, совсем «обвенгерилась», подавила в себе русскую душу и на все смотрела глазами мужа.
Замечательный писатель Владимир Алексеевич Чивилихин в книге «Память» писал о том, что Ярослав Мудрый «породнился чуть ли не со всеми европейскими августейшими домами, поставив своего рода мировой рекорд по количеству семейных династических связей». Не станем перечислять междинастийные браки с польскими и византийскими, германскими и английскими правителями; зачастую эти браки не оправдывали ожиданий Ярослава – уехала дочь, стала иноземной королевой, дала жизнь наследникам трона. Ну а те не преисполнились добрых чувств к родине своей матери и, при случае, могли пойти на Русь войной.
Но вот о ком стоило бы вспомнить, так это о германской императрице Евпраксии. Она была внучкой Ярослава, дочерью великого киевского князя Всеволода Ярославича. Еще девочкой просватанная в 1083 году за маркграфа штаденского (Северная Саксония) Генриха Длинного, юная Евпраксия прибыла в Германию и три года воспитывалась в монастыре. Достигнув брачного возраста, она была обвенчана с маркграфом, но всего спустя два года овдовела и вынуждена была вновь вернуться в монастырь. Настоятельницей монастыря была Адельгейда, сестра Генриха IV, императора так называемой Священной Римской империи. Настоятельница выступила в роли сводни и пригласила братца тайком взглянуть на молодую вдову. Светловолосая, голубоглазая, стройная Евпраксия была чудо как хороша – Генрих влюбился в нее с первого взгляда. Да и породниться с могущественным киевским князем было весьма выгодно. Словом, в 1089 году Евпраксия, приняв имя настоятельницы Адельгейды, стала императрицей. Генрих, достигнув желаемого, пустился во все тяжкие: как было принято среди диких германских вождей, кутил, охотился и устраивал оргии. Жена же должна была сидеть взаперти в своей башне. Евпраксии-Адельгейде такие обычаи показались дикими, и она восстала как против дикого разгула, так и против скотского к себе отношения. Она бежала из дворца к Папе Урбану II и пожаловалась на мужа. В результате, были созваны соборы иерархов, которые Генриха осудили.
Евпраксия, получив от папы развод, уехала к тетке в Венгрию. Анастасия насмерть перепугалась – а вдруг Генрих из-за бывшей жены начнет войну с Венгрией – и отослала племянницу в Киев. В 1106 году бывшая императрица приняла постриг в одном из киевских монастырей, где и скончалась. Не прижилась внучка Ярослава в чужой и дикой Германии. Да и что киевским князьям да княжнам до германских императоров! Тут как в песне: «Не нужен нам берег турецкий…» И Германия тоже нам не нужна. Да и любая чужбина нам ни к чему. О чем сейчас нелишне напомнить.
Отредактировано Valentina13 (13-06-2013 01:24:47)