Но это было не последняя встреча, если это можно было так назвать. Периодически связь восстанавливалась. Когда-то мне рассказывал мой собеседник, когда-то звучал мой монолог. Полностью диалогом это было назвать нельзя. Это было скорее похожим на работу на  неисправной старой радиостанции, вроде той,о которой рассказывал мне отец , как он ее осваивал на военных сборах. В программе подготовки он и его коллеги должны были освоить какую-то радиостанцию. Вот они  и изучали –клювик вверх, клювик вниз, еще что-то и нажать на тангенту. Если в наушниках зашипит, рация подготовлена правильно. Нет- «двойка». Вот эта радиостанция, как отец говорил, обеспечивала симплексную связь. То есть ты нажал на тангенту и говоришь, и, пока тангента нажата, никто тебя не прервет и не прикажет ничего. Вот и мне наша связь была похожа на эту рацию- связь только симплексная, появляется аллах знает почему и когда и прерывается таким же образом.
Важно ли это было для меня? Да , важно. Я рассказывал все, что думаю, о мире, о себе, о своем месте в этом мире, о государстве и своем месте в нем. О том, как я оцениваю прошлое , настоящее и что жду о будущем. Раньше мы об этом много говорили с отцом, но сейчас он не мог говорить  со мной о том, что меня интерсовало и что я думал о чем-то. Он мог только говорить о своей правоте в семейных «расстановках». С мамой я мог поговорить о девушках(тут она мне многое подсказывала) или о том, справляюсь ли я с учебой. Чуть в сторону - ее опять уносило в сторону семейных проблем и своей правоты в их видении. Дедушки и бабушки уже умерли. А папина сестра и мамин брат с нами только изредка переписывались. Поговорить о серьезном было не с кем.
Иногда мой адресат ,можно сказать,отвечал мне. Не прямо на вопрос,а как бы рассказом о моем видении прошлого.Я с удивлением узнал,что  то,что было вокруг меня- в значительной степени создано уже за последние два-три поколения. А что было до того? А зачастую ничего или не так чтобы и здорово. Что у него в селе среди его одногодков грамотных парней было едва сорок процентов. А среди девок-хорошо если каждая десятая. И как они были грамотны- тогда  ты грамотным считался, если ты подпись накорябаешь и понимаешь,что это винная лавка,потому ,что это на вывеске  прочитал, а не потомучто привык в ней  всю жизнь брать водку. А он до семнадцати лет прочитал всего пяток книг. Руками-то он много чего мог делать, но любой механизм сложнее винтовочного затвора вызвал у него суеверный ужас. А когда он пришел в милицию,то каждый четвертый писал в анкете,что национальность у него «православный» .Или, например : «украинец-православный». А ведь туда совсем неграмотных не брали. Неграмотным в уездной милиции был только конюх Сидор.
Это все было ничего, пока ты крестьянствовал. А вот потом, когда везде появились заводы и на них стали приглашать работать, этот недостаток знаний  сильно мешал профессию освоить. Один его земляк Тарас Вертий потом работал в Полтаве на военном производстве и чуть не попал под раздачу. Они производили капсюли,которые нужно было обрабатывать смесью двух разных кислот. Тарасу сменщик показал, что, как смесь подрасходуется, дольешь из той бутылки, а потом из той. Сколько- ну, под уровень. Предупредил, чтоб на себя или одежду не проливал, а то плохо будет. Тарас и травил капсюли и добавлял кислоту  на свой глаз. А потом его военпред чуть ли не убил на рабочем месте. Ругался всякими словами вроде «вредителя» и грозил тюрьмою. Тарас стоял и не понимал, за что это его.  А потом подошел к соседке- учительнице и попросил пояснить. А та ему пояснила, что на медь, из которой капсюльная латунь делается, разбавленные и крепкие кислоты действуют по-разному. Потому протравленный им капсюль может так протравиться, что потом прочность потеряет и сработает при случайном ударе, а не  как ему  положено .  Вот тут-то Тарасу и понятно стало, что у них с напарником получалось . И не только понятно, но и стыдно, потому что он два года воевал и знал цену патронам. И в обшем-то,  военпред был прав.Только неправ в том, что делали они это не со зла и не по конрреволюции, а по темноте своей. Вот закончили бы они полную среднюю школу, так им бы на химии это и пояснили.Тогда бы Тарас не лил кислоту на глазок, а лил бы как положено. С завода имени Постышева Тарас ушел от греха подальше, устроился на паровозоремонтный  и сам по вечерам учиться стал.

…Жизнь моя была недолгая, но интересная. Жил я в такое время,что только успевай поворачиваться,видя новую задачу и справляясь с ней .И повоевать пришлось, и поработать тоже. Но самое главное в ней то, что я множество интересных людей видел. Было бы что на старости лет рассказать детям и внукам, сидя на призьбе или скамеечке возде подъезда. Я, когда маленьким был, всегда старался бывалых людей послушать, как они рассказывают про то, где они были и что они  там видели. Тогда меня и других хлопчиков было не оторвать от чужих рассказов. Все казалось таким дивным и незвычным, зовсим не схожим на нашу селянскую жизнь. И хотелось  мени вырасти и самому глянуть на то,о чем рассказывают дядьки,строившие Транссиб,  бывавшие на службе в Китае и Туркестане, ездившие на заработки в Москву и Питер…И даже там побывать, где ни дядько Прокип, ни  дид Омелько не проходили .Вот,например, встречался с одним командиром бронепоезда.Звали его Петро Бойко. Геройский был командир. А еще он рассказывал вот такое:в пятнадцатом году,  идя на гулянку до  девчат, Петро  наткнулся на цветущий папортник.цветок  темноте он горел как уголек.   Хлопец, набрал этот цвет в спичечный коробок и носил его долго с собой.И  раздавал многим, хотяего  ругали потом за это и говорили, что  отдает  свое счастье .А он прошел все бои и ни пуля,ни снаряд его не тронули,хотя приходилось против белых бронепоездов лоб в лоб выходить. Может,счастье именно в том,чтоб делиться им с другими,а не сидеть где-то в уголке и цветок рассматривать,думая,что он только для тебя?
В Китай или Питер я не попал. После Чигирина перебрался я в Кременчуг, где служил сначала в губмилиции ,а потом в БУПРе. Затем я со службе ушел и женился на Розочке. А вот по ее мановению перехал сначала в Харьков, а потом в Одессу.В Одессе и прожил остатние восемь лет. Это  не так далеко,как дядько Прокип, и даже совсем в другую сторону, чем он.Но подальше от дома, чем большинство односельчан до мировой войны  бывали .А еще мне повезло с другим - я смог общаться с человеком из будущего. Что-то случилось со мною волшебное или еще какое-то ,и иногда я мог поговорить с ним. Мы не беседовали,  как беседуют обычно люди,мы просто рассказывали друг другу о себе и своем времени. Сегодня я расскажу,как мне жилось в двадцать первом и двадцать втором, а через полгодика он расскажет мне, как он живет в  будущем Харькове и учится на радиоинженера. Это как я понимаю,потому что в их будущем такими заковыристыми словечками  пользуются, что аж не выговоришь.Он ,видно,это понимал, поэтому и стараелся  пояснить простыми словами то,что означает какой-то мудреный термин. Я, правда, понимал все с пятого на десятое, но какое-то впечатление создается. Интереснее всего,конечно, было слушать,какой в будущем станет Кременчуг или Харьков.
Вроде как получается,что Харьков очень вырос, но то, что было в нем при мне ,изменилось не так сильно. А вот Кременчуг -это совсем новый город, от старого осталось совсем немногое. Наверное,я бы мало что узнал. Даже мост сейчас уже не такой. И вообще жизнь и страна стали совершенно другие. Я  тому не удивляюсь, ведь даже за мою не очень долгую жизнь страна резко поменялась почти во всем, а тут еще сколько минуло с моих пор.
Очень интересно все это было услышать,да и самому рассказывать тоже. Вдруг там эти потомки думают,что в нашем Доме принудительного труда было как при царизме- сиди взаперти и играй в дурацкие игры : кто больше выдержит ударов голой рукой по острию гвоздя.
При мне  арестанты работали- хочешь- в мастерской,а хочешь- в сельхозколонии под городом.Там вокруг тебя ни тюремных стен, ни проволоки,ни решеток. Обыкновенный сельский плетень и обыкновенная сельская хата для жизни. И работаешь не на дядю,а на пропитание себя и тех, кто рядом.
У нас даже арестантам кофе давали.Врать не буду,не каждый день , но почаще, чем я сам дома пил. А то так бы их из БУПРа по окончанию срока не выгонишь, если б каждый день кофе поить.
И клуб был для арестантов, имени доктора Гааза, и книги для них же. Бери и читай, и выйдешь отсюда не таким темным, как был до этого.
Но пришлось мне оттуда уйти. Не из-за провины. Женился я на Розочке Альтшуллер, а от женитьбы дети бывают. И им на молочишко надо зарабатывать. Розочка у меня умница и зубным врачом стала,но и мне задних пасти не надо.Образование свое я немного поднял,но ученого из меня не вышло.И начальника тоже. Не могу я командовать людьми, как выяснилось. Но Розочкин дядя помог мне с устройством на завод,и помог получить специальность. Тогда еще безработица была,  и хорошая работа  за счастье почиталась. Потому что вообще никакой могло и не найтись. А мне понравилась работа с электричеством и свет электрический- он такой яркий, что с ним никакие каганцы и свечки с «молниями» не сравнятся. И мне и дальше захотелось с электричеством работать и давать  людям  свет- и на работе , и дома у них. Потом мы с ней перехали в Одессу. Родились у нас две дочки. Хотелось сыночка,но все никак. Но мы не переживали и ждали его…Ведь он обязательно должен был родиться, на радость нам с Розочкой, деду Вениамину, бабушкам  Марии и Саре. Мой батя только первую нащу дочку Тамарочку смог увидеть…
Иногда я рассказывал людям вокруг меня о будущем,что так вот, как в щелочку ,приоткрывалось мне. Не прямо, а чуть-чуть с хитринкою, что мол,видел я сон о будущем или думаю ,что  вот так оно будет.Тесть  Вениямин всегда слушал внимательно, правда,его сильно интересовало, возродится ли Израиль на том самом месте или все эти бегания и сборы в Палестину ничем серьезным не закончатся. Но тут я ничего ему сказать не мог, ибо потомок про это не рассказывал. Розочка считала, что я фантазирую. Даже предложила написать рассказ в газету.  Подначила она меня так.Я не сдался, два вечера тетрадные листы портил, потом отнес в городскую газету. Там к таким вещам отнеслись спокойно, ведь многие не очень грамотные люди в газеты  свои труды присылали-  и стихи, и рассказики, и « клеветоны» про разные безобразия, почему-то еще не преодоленные. Так что в редакции были для того сотрудники, чтоб наши каракули разобрать и ,поняв, что мы хотели написать, довести  их до того,чтобы и все  остальные  поняли. Рассказик мой ,почти начисто переписанный , в газете напечатали, предложили еще попробовать, ибо видно, что могу сочинять, только грамотность хромает. На небольшой гонорар за него купил я разного вкусного всему семейству, но больше не писал. Как-то неудобно мне было получать деньги за то, что больше ,чем наполовину не я написал, да еще и грамотность  мою поправили. Тесть на это мне сказал, что это ничего. Просто я сделал полуфабрикат, а в газете его довели до ума. Как если бы я наделал кирпичей, а потом из них дом построили. Пусть не я один к дому отношение имею, но и мои кирпичи –вещь необходимая. Тесть у меня голова, и все понятно объяснил, но я все же больше не писал.
А потом была война. Мой возраст сразу не призывался, забирали  первыми людей с пятого по восемнадцатый год. А я еще две недели ходил на работу и работал за тех, кто уже в военкомате оказался. А потом кто-то взял мои бумаги и  прочитал, что служил я и в милиции, и в угрозыске, и в БУПРе надзирателем. А в Одессе конвойный батальон как раз разворачивался в полк. Вот и вспомнили про меня.
Конечно, служить рядом с домом –это прямо подарок судьбы, только это был ее последний подарок.

Отредактировано AD (25-07-2013 00:16:49)

Должны пересечься. Ведь не зря же случилось это вот все – эта связь через годы и километры.
А вообще ощущение от его смерти было сродни тому, как если бы  узнал о смерти деда или прадеда на той войне. Наверное,это правильно, потому  что победа достигнута единым порывом всех, кто ее хотел.   Потому победители- они все братья и сестры.  А мы-их потомки, ценящие Победу и тех,кто ее добыл- их внуки, дети и правнуки, а между собой сколько-то юродные братья и сестры. Степень родства тут не важна, важно единение в нем.
Те, кто забыл про это  или даже отверг  память о нашем единстве - да расточатся как дым и смрад.
У отца сохранилась   книжка  его земляка поэта Юрия Кузнецова, где есть стихотворение о памяти войны и павших на ней:
« Живая боль из- под земли
Ему стучала в уши:
«Спасите наши времена!
Спасите наши имена!
Спасите нашу совесть!
Одни вы-не спасетесь!»
Пс.
Рассказ закончен.
По ходу писания были мысли развернуть его пошире, но я их преодолел.