Царство Московское долго и вполне удачно воюет с Великим княжеством литовским. Сигизмунд, опасаясь плена, не поедет. А Грозный, опасаясь того же для сына, запретит поездку ему.

Немного проды:

Увидев вторую пару пистолей, Дмитрий едва не выронил из рук первую: вот это были монстры! В полметра (а то и больше!) длинной каждый, и калибры у них были не «детские», десять, а вполне себе взрослые двадцать (примерно) миллиметров. Да и как булавы они были заметно состоятельней — от их увесистых «шариков» и кираса не спасла бы. Тем временем, из поистине бездонного ларца был извлечен третий лоток, хранящий в себе пулелейку, изящную пороховницу и прочие весьма полезные мелочи.
«Блин, лучше бы ты мне отдал ту кучу серебра, что отвалил за эти шедевры пистолестроения!».
Тринадцатилетний Иван принял у наследника обычные пистоли, и тут же, по кивку отца, поднес короткие седельные пищали.
«Никак, решили последовать примеру оружничего Салтыкова? Ну-ну».
— Немчин торговый сказал, что саксонской выделки, знатного мастера.
Вслух же Дмитрий вежливо и довольно многословно (для себя) поблагодарил, упомянув, что, де, не стоило хозяевам входить в такие траты — чай, не чужие люди, сочлись бы и по-свойственному.  Не сказать, что эти слова не нашли отклика у семейства Захарьиных: дети поняли так, что их четвероюродному брату подарок все же понравился (еще бы, такая красота!), боярыня довольно улыбнулась при упоминании того, что отрок царской крови сам признал их родственниками, а Василий свет Михайлович все так же удерживал добродушное выражение на лице. То ли и не строил никаких таких планов — пристроить старшенького еще ближе к будущему государю, то ли посчитал, что царевич по младости своих лет и не понял его намеков и телодвижений.
«И не пойму, как бы ты не старался».
Забравшись на седло вороного аргамака, десятилетний отрок еще раз оглядел невзрачное родовое гнездо, небрежно перекрестился на прощание и послал жеребца вперед, одновременно впадая в легкую задумчивость — о том, кто из думных бояр следующим попытается навязать ему в ближники своего сына. И будет ли очередной «пытальщик счастья» при этом понимать тот простой факт, что благоволение Иоанна Васильевича совсем не означает благоволения у его старшего сына? А еще целителю было очень интересно представить, какая свара начнется за обладание простым таким серебряным колечком. Поначалу в Москве. Потом и за ее пределами — как только больные, но очень богатые и влиятельные личности поймут, что наследник престола может вылечить практически все, кроме смерти и старости.
«Впрочем, страждущим здоровья не обязательно иметь при себе и кольцо — достаточно пары-тройки килограмм золота. Какой я меркантильный, хе-хе-хе…».
Припомнив свои же расчеты о том, сколько благородных металлов потребуется для осуществления хотя бы половины его планов, юный всадник разом потерял всю веселость и печально вздохнул. Счет-то шел не на килограммы, а на тонны!..
— А ну, в стороны!
Увидев старшего царевича, люд московский как правило останавливался и беззастенчиво глазел, не забывая отвешивать легкие поклоны — слухи о том, что он осенен великой благодатью, потихонечку расходились в народе, обрастая по пути самыми разными подробностями. Проверять их пока никто не кидался (и слава Богу!), но уже был случай, как один юродивый  с паперти Успенского собора весьма настойчиво пытался подобраться поближе к малолетнему целителю, при этом весьма активно тряся своими заскорузлыми от грязи отрепьями и самодельными веригами из привязанных к телу кусков чугуна. Чего конкретно он там хотел, Дмитрий так и не понял: толи на халяву излечить свои многочисленные нарывы и расчесы на голове (мыться чаще надо!), толи разок-другой приобнять, а может просто пообщаться?.. В любом случае, юродивому сильно повезло, что дворцовая стража мягко оттеснила его прочь, потому что если бы он все же добрался до своей цели, одним нищим точно стало бы меньше…
— Мить!..
Выплыв из своих мыслей, царевич обнаружил, что, он уже почти доехал до Теремного дворца. А еще — на верхней смотровой и прогулочной галерее оного его встречает младший брат.
— Погуляем?
Средний из царевичей энергично помахал рукой с раскрытой ладонью, намекая на игру в «отбивалы».
— Как батюшка отпустит.
Забежав к себе и переодевшись, мальчик заспешил в отцовские покои, обгоняя почти наставший полдень. Быстро прошел Переднюю, мимоходом удивившись многолюдству служилых дворян, почтительно поздоровался с владычным митрополитом Макарием, отчего-то застрявшим в Крестовой. И в конце своего пути увидел родного брата своей недавней пациентки, а заодно и своего четвероюродного дядю, князя и боярина Ивана Дмитриевича Бельского. Вид дядя имел довольно неряшливый, волосы необычно длинные и спутанные, да и вообще, особо жизнерадостным не выглядел, стоя перед сидящим в креслице великим государем на коленях.
— Батюшка.
— А, сынок. Как там боярыня Захарьина?
— Целение закончено.
Взмахом руки Иоанн Васильевич подозвал сына поближе, усадив перед собой на собственное колено:
— А это, сыно, дядя твой, Ивашка Бельский. Пойман, когда хотел к Жигимонту польскому отъехать, с семейством. Кается, говорит, бес его попутал, затмение нашло.
Бельский вроде как дернулся, желая что-то сказать, но в последний момент все же передумал.
— Ну что, сынок, поверим твоему дядьке? За него и духовенство печалуется, и дума боярская, и князья служилые… А грамотки охранные от Жигимонта  не у тебя ли нашли, Ивашка? Скажешь, подметные ? Что молчишь?
— Мои грамотки, государь. Да только отъезжать я не собирался! А семью в удел собирал, почитай с год там не были.
— Ну-ну. А крест поцелуешь на том, что не собирался подлое предательство учинять?
— Да, государь!
— А на то, что не будешь пытаться отъехать в к Жигимонту?
Вместо ответа дальний родственник истово перекрестился и кивнул — да так, что подбородком ударился в грудь.
— Ну-тка, сыно, сходи за архипастырем нашим.
Спустя пять минут в царском Кабинете было полно народу: князья Шуйские, Вяземский, Черкасский, бояре Захарьины-Юрьевы, печатник Висковатов, часть церковных иерархов, составлявших свиту митрополита Московского и всея Руси… Иван Бельский встал на ноги, троекратно перекрестился и всем своим видом показал, что готов к процедуре крестного целования. Вот только в этот раз она пошла не так, как все привыкли — для начала, золотой крест с каменьями держал не владыко Макарий, а наследник Димитрий. Да и сама клятва предварялась тремя его странными вопросами:
— Отвечай только да или нет. Крещен ли ты?
— Да.
Веруешь ли в искупителя грехов наших, Иисуса Христа?
— Да.
— Хочешь ли жить?
И на этот вызывающий и странный вопрос четвероюродный дядя ответил сугубо положительно. Увидев же протянутый вперед крест, набрал полную грудь воздуха и заявил:
— Не собирался я к Жигимонту отъзжать, ни один, ни с семейством и домочадцами!
Под внимательными взглядами перекрестился, и основательно приложился к распятию.
— Наклонись.
Стрельнув глазами в сторону Иоанна Васильевича, князь медленно подставил голову под детские руки.
— Скрепляю клятву твою.
— Хрхх!..
Схватившись за голову и посинев губами, боярин медленно опустился на колени. Кое-как отдышался, и под очень внимательными взглядами царя и его ближнего круга с отчетливым страхом посмотрел на племянника.
— То правда, съезжать ты не собирался, дядя. Потому что ПЕРЕДУМАЛ это делать.
Увидев, как сызнова ему протягивают распятие, Иван Бельский собрал всю свою решимость и размашисто перекрестился:
— Клянусь служить тебе, великий государь, верой и правдой, и не искать службы у Жигимонта, не принимать от него никаких грамоток, и не списываться с родней литовской самому.
Еще раз перекрестился, и задержав духание, словно бы бросался со всего маху в ледяную прорубь, встал на одно колено, подставляя голову.
— Скрепляю клятву твою.
Царевич медленно провел двуперстием по лбу — и тут же кожа на нем вспухла багровым крестом. Легонько кольнуло внутри головы, на мгновение сжало сердце… И тихий шепот коснулся ушей преклонившего одно колено мужчины:
— Нарушив клятву, умрешь в муках.