Двое мужчин, зрелый и пожилой, с одинаковым вниманием уставились на десятилетнего отрока — а тот, прикрыв веки, стал говорить страшные вещи:
— В год семь тысяч семьдесят девятый от Сотворения мира, в мае месяце, придет на Русь в силах тяжких хан крымский Девлет-Гирей. Предатели укажут ему дорогу, войско же русское по уговору с ханом отвлечет своими отрядами Жигимонт — и предадут огню нечестивые басурмане посады московские и Земляной да Китай город, разорят все окрест, захватив полон доселе невиданный — многие тысячи христиан. Но не меньше их сгинет и в великом пожарище.
Открыв почерневшие глаза и поймав отцовский взор, Дмитрий очень четко произнес:
— Восемьдесят тысяч православных душ.
Увидев явное понимание столь отчетливого намека, он опять сомкнул веки, откинув голову немного назад:
— За два года до того, в месяце сентябре, подойдет к стенам Астрахани войско магометанское. Двадцать тысяч воинов султана османского, и вдвое от того числа нукеров хана крымского.
Митрополит и царь, не сговариваясь, дружно перекрестились, причем Иоанн Васильевич еще и потемнел лицом.
— В том же году, паписты , предчувствуя скорый конец жизни Жигимонта Августа, и боясь, что со смертью последнего из Ягеллонов  литвины отшатнутся от Польши, устроили подписание новой унии  на великом сейме в городе Люблино. По ней, Великое княжество Литовское и Польша навсегда сольются в новую державу, рекомую Речью Посполитой, а король станет выборным. На ее землях паписты будут рушить храмы наши, запрещать службы церковные, всячески утеснять священников и люд православный, а так же усердно насаждать веру папежную и язык польский.
Вновь архипастырь и государь московский перекрестились — и если иерарх церкви выглядел очень озабоченным столь дурными вестями, то властитель державы начал наливаться холодной злобой.
— А что, сыно, Жигимонт и вправду умрет бездетным?
— Да, батюшка, в году семь тысяч восьмидесятом от Сотворения мира.
— Так-так! И кто же умастит свое седалище на стол  Ягеллонов?
— Того мне не открылось, батюшка.
Видя, как запнулся десятилетний царевич, его мягко поторопил (одновременно и приободрив) уже митрополит Макарий:
— Ты говори, отроче, мы тебе верим.
— Через четыре года от нынешнего в пределы царства православного придет Бледный всадник.
Услышав о чуме, двое взрослых мужчин разом переменились в лице, жадно слушая и опасаясь лишний раз вздохнуть:
— Начнется в Полоцке, затем скакнет в городки Озерище, Торопец, Великие Луки и Смоленск, а уйдет через Новгород и Старую Руссу — через два полных года.
Все-таки выдохнув, митрополит и царь погрузились в мрачные размышления. Воистину, во многих знаниях много печали!..
Макарий вздохнул, осеняя себя размашистым крестом:
— Все в воле Его.
Иоанн Васильевич, повторяя за ним, согласился:
— Тяжкие нам испытания посылает Господь.
Все дружно помолчали, затем великий государь, вспомнив о том, что его первенец принес не только дурные, но и очень хорошие вести, слабо улыбнулся:
— Ничего, с божией помощью мы любую беду одолеем. Зато по испытанию и награда. Да, сыно?
Видя, как тот расцвел в удивительно светлой улыбке, отец несколько отвлеченно подумал, что года через четыре сын вырастет в настоящую погибель для девиц — и так уже кое-кто из них на него временами поглядывает. Ласково и со всем бережением погладив наследника по пепельноволосой голове, царь осведомился — открылось ли ему что-либо еще?
— Открылось многое, батюшка, только… Только не все смог понять. А на мольбу мою, мне было сказано, что всякому плоду свое время. А за нетерпение свое лишен я детства. Это как?
Архипастырь тактично промолчал, не став встревать в разговор сына и отца — а последний посмурнел и явно вспомнил что-то личное, и при том глубоко неприятное.
— Ты мой наследник, сыно, а правители всегда взрослеют раньше других детей. Мы с тобой об этом потом поговорим, ладно? Вот и хорошо. Что еще тебе непонятно?
Вместо ответа мальчик что-то очень тихо прошептал — что-то, от чего великий князь вдруг станно хрюкнул и явно забыл свои невеселые воспоминания:
— И это объясню. Года этак через два, пожалуй — если до той поры сам все не поймешь. Ты ведь у меня тогда совсем взрослый станешь, да? Постой.
Царь резко посерьезнел:
— Это что это такое тебе виделось?
Отрок неуверенно пожал плечами:
— Рождение брата.
Великий государь опять довольно заулыбался. Определенно, Господь всеблаг и милостив!
— Когда?!?
— Прости, батюшка, то мне не ведомо.
— Гм. Надо бы Марию порадовать. Или обождать пока? Ты чего, сынок?
— Батюшка, так она же пустоцвет . Да и умрет уже к тому времени?.. В семь тысяч семьдесят седьмом от Сотворения мира она, через два года ее отец…
Разом помертвевшим голосом мужчина задал один-единственный вопрос:
— Отравили?
Услышав, что десятилетнему пророку и это неведомо, великий государь, царь и великий князь Иоанн Васильевич всея Руси спрятал лицо в ладонях и ссутулился. Молчал в неподдельном сочувствии митрополит, ожидал новых вопросов наследник — а властитель державы замер в полной неподвижности.