Убрав руку, личная служанка наследника медленно вернулась в Прихожую и задумалась, припоминая. После приказного дьяка ее соколик спустится в аптекарскую избу, постигать довольно вонючую алхимическую науку господина Клаузенда. Затем со своим новым духовником будет изучать Лимонарь , писанный старым еллинским языком. Уйма времени до вечери!.. Сходив на поварню слегка подкрепиться, Авдотья поддалась внезапной сонливости и немного подремала в своей горенке. А проснувшись и приведя себя в порядок, решила прогуляться до храма — словами не высказать, как ей нравилось находиться под сводами собора Благовещения Богородицы и молиться там о сокровенном. Кому как не Пречистой понять тайные желания боярышни из захудалого рода? Любящий муж, крепкий дом, здоровые детки… И чтобы соколик ее Митенька тоже не болел, и никакой напасти с ним более не приключалось — за те пять дней, что он сидел ни жив ни мертв в Успенском храме, она все сердце себе изодрала переживаниями.
— Доброго дня, уважаемая.
Кинув медную полушку нищенке на паперти, верховая челядинка без особой спешки развернулась к тихо подошедшему (а хотелось сказать — подкравшемуся) мужчине средних лет.
— И тебе того же.
Правильно истолковав ее спокойный взгляд, быстро скользнувший по одежде, рукам и лицу, незнакомец степенно представился:
— Тимофей, Викентьев сын, торговый гость не из последних.
— Я рада за тебя.
Немного замявшись и явно не зная, как построить разговор, купец отбросил плетение словесных кружев, и выдал напрямую:
— Сделай милость, подскажи, каким даром поклониться государю-наследнику, чтобы он склонил слух к нуждишке моей?
Негромко фыркнув, челядинка сделала движение развернуться и уйти
— Постой! Я ведь не из корысти какой.
Видя, что она немного приостановилась, мужчина быстро ее догнал:
— Сынок мой с прошлой осени лежмя лежит — как медведь его на охоте подрал да помял, так и не встает. Поначалу-то думали, что выходим.
Явственно сглотнув тугой ком в горле, купец медленно продолжил:
— Он ведь един у меня наследник-то — сколь Господу не молился, пять девок опосля него народилось, и все. У вдовой сестры племяш подрастает, да только он еще титешник . Кому дело передам? Кто о моих позаботится, случись что? Я ведь и лекарей иноземных приводил, и по святым местам возил, нуждающимся серебра раздал бессчетно, и обет во исцеление кровиночки своей принял — а ему все хуже и хуже, высох, словно щепка какая, на лице одни глаза только и остались. В обители одной подсказали, кто может помочь, так я как на крыльях в первопрестольную…
Выплеснув наболевшее, купец чуть ссутулился и отвел голову в сторону — чтобы не увидел никто отчаяние в его глазах.
— Более всего Димитрию Иоанновичу по нраву книги о деле лечебном. Достанешь какую редкую — сам захочет тебя увидеть.
Поджарый купец, не чинясь, согнулся в поясном поклоне. А разогнувшись, признательно улыбнулся и протянул вперед небольшую такую ладную калиточку.
— Прошу, не побрезгуй.
Немного поколебавшись, подношение Авдотья все же приняла. А на следующий день приняла и увесистую книгу, завернутую в темный аксамит.
— Лавка моя третья с начала в Суровском ряду , а подворье на углу Варварки и Рыбного переулка. Меня там всякий знает!
— Жди.
Обнадеженный купец, забросив все свои дела, уже с раннего утра переминался с ноги на ногу рядом с Благовещенским собором, время от времени отмахиваясь от нищих, или радуя их медными монетами — но так и не дождался своей благодетельницы. Не унывая и веря в лучшее, он пришел на то же место и на следующий день, и опять терпеливо ждал — с тем, чтобы вздрогнуть от громкого вопроса невесть как очутившегося за его спиной дворцового стража:
— Ты ли будешь Тимфейка, Викентьев сын?
— Он самый и есть.
— Ну-ка, руки в стороны.
Быстро и с немалой сноровкой охлопав гостя торгового по местам, в коих сподручно хранить разное острое железо, постельничий сторож тихонько предупредил:
— Разговаривай с вежеством, ближе трех шагов не подходи. И это — не вздумай руками резко махать, или там чего иного вытворять, разом голова с плеч слетит. Все ли ты понял, купец?
Громкий звон колоколов заглушил его ответ

— Ты ли будешь Тимофейка, Викентьев сын?
— Он самый и есть.
— Ну-ка, руки в стороны.
Быстро и с немалой сноровкой огладив гостя торгового по местам, в коих сподручно хранить разное острое железо, постельничий сторож с легкой угрозой предупредил:
— Разговаривай с вежеством, ближе трех шагов не подходи, просьбишками не докучай. И не вздумай руками резко махать, или там чего иного вытворять, разом голова с плеч слетит. Все ли ты понял, купец?
Громкий звон колоколов заглушил тихий ответ.
— Пойдем.
Недолгий путь до Боровицких ворот закончился рядом с небольшим (зато самым старым в Москве) храмом Рождества Иоанна Предтечи, чей придел десять лет назад переосвятили в честь мученика Уара — в аккурат после крещения первенца великого государя Иоанна Васильевича. Полтора десятка дворцовой стражи, расположившийся так, чтобы никто посторонний не смог подойти к лавочке с двумя юными царевичами, несколько любопытствующих, ковыряющихся рядышком вроде как по хозяйственным нуждам — и его дар, чью весьма потертую обложку ласкало своими лучами полуденное солнце. Внимательно оглядев склонившегося в низком поклоне просителя, старший из царственных отроков негромко спросил:
— Знаешь ли ты, кто написал эту рукопись?
— Мне сказали, что это была знатная византийка. Или гречанка, государь-наследник.
— Ирина, супруга порфирородного Алексея Комнина, басилевса Византийской империи. В девичестве же ее звали Евпраксией, и была она внучкой самого Владимира Мономаха. Так что этот трактат, рекомый «Мази», есть часть моего наследия… Вернее.
Рука в черной перчатке легла на потрепанный том.
— Одна из пяти частей. Возможно ты знаешь, где остальные?
— У меня дома, государь-наследник — и сегодня же они будут доставлены пред твои очи.
Глаза сереброволосого отрока как-то странно замерцали:
— Ты преподнес очень дорогой дар, Тимофей сын Викентия.
Почти не глядя прижав указательный палец к губам непоседливого младшего брата, порывающегося что-то ему сказать, царевич поймал его взгляд:
— Чего ты хочешь взамен?
Медленно  достав из поясного кошеля небольшую грамотку, проситель с полупоклоном передал ее наследнику через одного из стражей охраны. Юный мальчик с необычайно взрослыми глазами небрежно стянул прочь тесьму, связывающую кусок бумаги, развернул, вчитался…
— Странными путями ты ходишь, купец.
Руки в перчатках бережно скатали бумагу и вернули обратно тесьму.
— Достаточно было сказать моей служанке, что у тебя есть для меня грамотка от самого отца Зосимы — и мы бы увиделись в тот же день. Покажи ты ее любому из постельничих сторожей, и объясни, от кого сие послание, и к кому… Впрочем, своего ты добился — я тебя запомнил. Завтра, после полудня, я прибуду в твой дом. Ступай!
Отвесив земной поклон, проситель медленно попятился назад, успев услышать, как младший царевич протянул с явными просительными интонациями:
— Мить, а можно мне с тобой? Ну Мить!..