***

Динь-динь-динь!
— А я здесь!..
В один из последних апрельских денечков, под слегка нахмурившимся в ожидании скорого дождя небом, четверо детей увлеченно играли в жмурки. То и дело во внутреннем дворике Теремного дворца раздавались веселые взвизгивания шестилетней Евдокии или звонкий смех восьмилетнего Ивана, раз за разом ускользавших от нарочито-неуклюжих рук старшего брата — а самый маленький царевич радостно улыбался, тем не менее предпочитая просто наблюдать за весельем. Слишком быстро пока у него уставали ножки.
— И-ии!..
— Поймал!
Впрочем, ловкая «охотница» довольно быстро вернула плотную повязку на лицо любимого (да что там, просто обожаемого) братика, по праву победительницы отбрав обратно свой колокольчик.
Динь-дилинь-динь!
Ослеживая перемещения родственных Узоров (чему повязка на глазах только помогала), Дмитрий мог в любой момент поймать что брата, что сестру — но зачем? Куда лучше нежиться в изливаемом на него потоке эмоций и чувствовать, как душа буквально воспаряет на седьмое небо. От столь долгожданного, вымученного, выстраданного, и оттого воистину драгоценнейшего семейного счастья…
— Осади.
Голос десятника, в котором вместо привычной ленцы прозвучала легкая настороженность, вернул его на землю. Не желая хоть как-то прерывать свою возню с мелкими, царевич очень сильно пожелал, чтобы это был всего лишь очередной любопытствующий зевака — и приглушенный бубнеж постельничего сторожа почти убедил его в этом.
— Динь-динь.
«Запоздало» хватнув воздух там, где еще мгновение назад стоял Иван, наследник «внезапно» скакнул вперед, самыми кончиками пальцев зацепив сестру.
— А вот и нетушки!..
Легкие шаги приблизившегося дворцового стража принесли с собой и легкое раздражение, довольно успешно (и быстро) переходящее в сильное. Кто посмел!..
— Димитрий Иванович, не гневайся. Там до тебя стольник великой государыни.
С первого взгляда опознав одного из трех своих должников, юный и очень красивый отрок холодно улыбнулся — а охранник, увидев как глаза наследника наливаются чернотой, быстро отступил, встав за правым плечом. Меж тем стольник приблизился, едва заметно кивнул, обозначив тем самым поклон и открыл рот, дабы донести до пасынка слова его мачехи…
— Ты царского рода?
Подавившись застрявшими в горле словами, черкес замер в легком ступоре.
— Так почему же ты стоишь передо мной в шапке? Считаешь себя выше Рюриковой крови?
Переглянувшись, четверка дворцовой стражи подошла поближе к излишне гордому стольнику, который медленно, и с явной неохотой снял свою отороченную куницей шапку.
— Великая государыня желает, чтобы ты…
— Где твой поклон? Впрочем.
Постельничие сторожа придвинулась к черкесу еще ближе, встав на расстоянии вытянутой руки.
— Ты можешь просто встать на колени.
Одновременно с плавный жестом детской руки колени молодого мужчины подломились, а горло перехватило.
— Вот так. А почему рука на оружии? Уж не задумал ли ты недоброе? Смотри на меня, холоп!
Невольно зарычав от боли, когда десятник рванул его голову вверх, стольник уставился на царевича гневно-непонимающими глазами.
— Вот как.
Глубоко впившись пальцами в безбородое лицо, наследник начертал ему на переносице крест, моментально вспухший безобразным нарывом
— Любой, кто умыслит на братьев моих или сестру, познает муки адовы еще при жизни!
Потеряв интерес к подергивающемуся в мелких корчах телу с закатившимися глазами, Дмитрий вернулся к родным.