Окончание 11 главы.

Глубоко впившись пальцами в безбородое лицо, наследник начертал ему чуть выше переносицы крест, моментально вспухший безобразным нарывом. Разжал левую руку и прошипел свой приговор-обещание:
— Любой, кто умыслит на братьев моих или сестру, еще при жизни познает муки адовы!
Потеряв интерес к подергивающемуся в мелких корчах телу с закатившимися глазами, Дмитрий вернулся к притихшим от увиденного родным. Ласково улыбнулся, почти сразу развеселив сестру немудреной шуткой, затем к развалившемуся на земле стольнику потерял интерес и Иван. Ну а Федор, по малым своим годам, с самого начала был к происходящему равнодушен. Поглядев на царевичей (и в особенности на самого старшего из них), разошлась по своим местам и стража. А вскоре, царские дети и их охрана вообще покинули внутренний дворик Теремного дворца: на свежем воздухе побегали, в жмурки поиграли, пришло время сказки читать!..
— Ветер, ветер, ты могуч! Ты гоняешь стаи туч, ты волнуешь сине море, всюду веешь на просторе. Не боишься никого, кроме Бога одного… Аль откажешь мне в ответе? Не видал ли где на свете ты царевны молодой? Я жених ее.
Семь верховых челядинок, собравшихся вслед за своими подопечными в покои наследника, и наравне с ними завороженные необычайно красивой сказкой, задержали дыхание, слушая мягкий голос десятилетнего баюна. Он играл интонациями, тембром голоса, то повышая, то понижая его — а они видели молодого богатыря, скитающегося в поисках своей любимой, ощущали его тоску, и вместе с ним печалились и радовались.
— Постой — отвечает ветер буйный. Там, за речкой тихоструйной, есть высокая гора. В ней, глубокая гора; в той норе, во тьме печальной, гроб качается хрустальный, на цепях между столбов. Не видать ничьих следов вкруг того пустого места… В том гробу твоя невеста.
Вошедший в покой князь Вяземский застал удивительную и даже тревожную картину: личные служанки детей его повелителя, сидели тесным кружком, лица их были печальны, а из глаз норовили пролиться слезы.
— Что слу…
— Тш!!!
Услышав в ответ многоголосое шиканье, он несколько растерялся. Впрочем, верховая челядинка Авдотья почти сразу изобразила лицом немой вопрос, и он четырьмя словами изложил свое дело:
— Великий государь видеть желает.
Она тут же скользнула за дверь, оборвав своим появлением размеренный речитатив седьмой из двенадцати «Сказок». Недолгая тишина, и слова полились вновь — вот только выговаривал их уже средний царевич, а наследник, ответив на поклон князя вежливым наклонением головы, зашагал вслед за ним в родительские покои.
— Батюшка.
В царском Кабинете обнаружилась целая куча людей: за спиной сидящего на привычном месте Иоанна Васильевича стояла, и сверкала полными скрытого бешенства глазами его супруга, у двери замерли двое рынд и десятник постельничей стражи — а вдоль боковой стены выстроился князь Черкасский в компании с царицыным стременным и ее же двумя стольниками. Правда, на этом спискок родичей великой княгини не заканчивался — ибо еще один как раз лежал в аккурат посреди Кабинета, внушая отвращение своим почерневшим лицом, на лбу прогнившим аж до светло-желтой кости. Да и попахивало от него… Будто от кучи навоза.
— Митя.
Против ожидания, отец спросил его о другом.
— Марья печалуется, что ты неслух. Она тебя просила придти, а ты? Отчего так, сыно?
— Прости, батюшка, я и не знал, что меня зовут.
— Ну как не знал, коли она своего стольника за тем и отправила? Кстати, а что это с ним?
— Стольник тот, батюшка, оказался невежей: шапку не сломил, поклона не отбил, считая себя выше рода царского. А когда я ему на то попенял да к вежеству сподвигнул, начал шарить у пояса в поисках клинка.
— Так. Продолжай, чего же ты?
— Вопросив его, я узнал, что желает он смерти моей, а так же братьев и сестры.
Ярко-синие глаза потихоньку начали темнеть, но властитель земли Русской этого не заметил — хоть и было прозвучавшее обвинение очень серьезным, своему первенцу он поверил сразу и безоговорочно. Кому как не родичу молодой царицы думать о том, сколь много пользы принесет ей и ее ближним смерть пасынков и падчерецы?
— По мечтам его и награда.
— Так.
Пару-тройку мгновений поразмыслив, великий государь звучно щелкнул пальцами и сделал брезгливый жест — после которого гниющего заживо придворного быстро унесли прочь.
— Кто еще так думает, сынок?
— То мне неведомо, батюшка.
— Так ты пройдись, спытай их. А мы посмотрим на это. Да, Марьюшка?
После этих тихих, и несомненно ласковых слов, разом побледнела как царица, так и все ее родственники. Да и сама атмосфера в Кабинете стала вроде как попрохладнее. Может, это из-за того, что на них вдруг отчетливо потянуло стылой могилою?
— Посмотри мне в глаза, князь.
Поймав взгляд Михаила Темрюковича, наследник почти сразу потерял к нему интерес. Тревога, боязнь умереть на плахе, легкое сожаление о чем-то непонятном и надежда на справедливость — все это было, а вот желания смерти близким Дмитрию людям полностью отсутствовало.
— Гляди мне в глаза… Пес! На колени!..
— Сын.
Остановив руку, уже почти коснувшуюся запрокинутого лба, царевич вопросительно поглядел на родителя — заодно пугая мачеху своими полностью черными глазами.
— Оставь его.
Легко поклонившись, отрок шагнул к второму из стольников:
— Гляди на меня.
И снова достаточно быстро потерял к нему интерес, перейдя к оставшемуся последним стременному.
— Смотри мне в глаза.
Постоял, затем как-то растерянно тряхнул своей серебрянной гривой, страниями Авдотьи уменьшившеся до середины спины. Отвернулся и как-то даже нерешительно спросил:
— Батюшка, а что такое — сладкий голосом и нежный телом бача-бази?  И что значит разделить ложе?
Великий государь, царь и великий князь Иоанн Васильевич всея Руси поначалу мало что понял — зато уж когда до него дошел смысл ДЕТСКОГО вопроса… Все присутствующие с нарастающим страхом глядели, как меняется лицо властителя: вот оно побледнело, потом в единый миг налилось дурной багровой кровью, затем посерело и начало медленно темнеть. Жалобно заскрипели подлокотники любимого государева стульца…
— Сынок. Ты, пожалуй, возвращайся к себе.
Вновь покосившись на стременного с явственным недоуменным любопытством, царевич послушно кивнул:
— Да, батюшка.
Выходя из отцовских покоев, юный отрок как-то совсем не удивился удвоившемуся количеству постельничих сторожей. А дошагав до смотровой галереи Теремного дворца, глубоко вздохнул весенний воздух, улыбнулся и задумчиво пробормотал:
— Сделал гадость, в сердце радость…