Дима, есть еще одно обстоятельство, которое может весьма затруднить деятельность ГГ и здесь без помощи церкви (прежде всего в лице военного духовенства) в переломе ситуации не обойтись.
Вот ознакомься:
УДК 930+572

ОБРАЗ НЕМЦА КАК ПРОТИВНИКА В СОЗНАНИИ РУССКОГО ОФИЦЕРСТВА В ГОДЫ ПЕРВОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ

П. Г. КУЛТЫШЕВ
Педагогический институт Южного Федерального университета
Данная статья написана в русле военно-исторической антропологам и посвящена анализу особенностей восприятия немцев как врагов в сознании офицеров русской армии в период первой мировой войны. Вместе с тем автор выявляет роль данного процесса на массовое сознание русского офицерства.
Ключевые слова: военно-историческая антропология, образ противника, массовое сознание офицеров русской армии, первая мировая война.

Восприятие врага является важнейшим элементом сознания солдат и офицеров в период ведения войны. Именно от отношения к врагу проистекает стойкость сопротивления, жажда победы и ярость атаки. Враг в сознании защитников страны, обязательно должен быть жесток, коварен, глуп, труслив - он оборотная сторона всех положительных качеств, приписываемых «своим». Благодаря этому складывается необходимое для победы психологическое превосходство «своих» над «чужими». Более того, по мнению Е.С. Сенявской, «врага нужно и можно убивать, потому что он как бы изначально выносится за рамки категорий, на которые распространяются» нормы моральной и религиозной этики . При этом нельзя ни добавить, что убийство врага не должно само по себе вызывать каких-либо угрызений совести, потому что он реальная угроза для семьи, родины, собственной жизни - для всего, что дорого простому человеку. Если же подобные мотивы и отношения в сознании солдат и командного состава будут нивелированы, ослаблены или утеряны, то война может оказаться невыполнимой задачей, поскольку массовое убийство человеком себе подобных противоречит всем нормам человеческой морали и здравой психики.
Но если коллективные представления солдат о неприятеле принято именовать «образ врага», то для сознания офицеров (вследствие их специфического отношения) более верным и приемлемым на наш взгляд может стать обозначение «образ противника». Изначально, понятие «враг» несет в себе глубинную эмоциональную нагрузку и означает крайнюю степень непримиримости (доходящую до жестокости) по отношению к агрессору. Такая позиция типична для архаичного сознания рядовых солдат, вышедших из крестьянской среды. Понятие «противник» (или его эквивалент «неприятель») обладает как определенным запасом нетерпимости, так и долей уважения к противной стороне. Противник - это субъект, в силу определенных обстоятельств, оказавшийся на другой стороне. Противник - это скорее соперник, конкурент. Ведь не случайно существует выражение «достойный противник», а «достойный враг» - нет. Враг всегда чужой и непонятный, он не обладает ни одним из достоинств, он совокупность грубости и всего негативного. Противник же отчасти «свой, но другой», он понятен и предсказуем, может вызывать не только холодное уважение, но и восторженное восхищение своим превосходством.
Вместе с тем на образ противника оказывали влияние и другие факторы. В силу своего уровня культуры и образования, офицеры по иному трактовали события войны и ее атрибуты. Для них были важны численные, военно-стратегические и тактико-технические показатели противника. А поэтому, их восприятие неприятеля отличалось преобладанием абстрактно-аналитической составляющей их сознания. Данная тенденция усиливалась, если офицер служил в отдалении от фронта и был знаком с войной лишь по спискам погибших, передвижению войск и прочей статистико-стратегической информации. Как заметил известный философ Ф.А. Степун, бывший в годы войны офицером артиллерийской батареи: «Всюду (в штабе - П.Г.) схема, цифра, отвлечённая динамика наступления и отступления, доблестное дело, за которым не чувствуется уныния осенних дождей в размытых окопах, никогда не просыхающих ног, вшей, тоски по мирной жизни, холодящего душу предсмертного страха...» . Таким образом штабной офицер как бы частично лишался той эмоциональной нагрузки, которую давал опыт по прямому участию в войне. Но чем ближе пролегала кроваво-огненная полоса военных действий, четко делившая людей на «своих» и «чужих», тем острей в сознании офицеров звучал конфликт эмоционального и рационального начал. Сформировать образ будущего противника и обострить чувство национального самосознания была призвана идеологическая подготовка общества к предстоящей войне.
Работа по определению будущего неприятеля в преддверии большой европейской войны велась на уровне военно-политической элиты, начиная с конца XIX века. Историк ЕЛО. Сергеев в своей статье выделяет три этапа по формированию представ¬лений о «внешней угрозе» с Запада . На первом этапе (1898-1905) основным соперником России в силу преобладания восточноазиатского направления во внешней по¬литике была Великобритания и ряд других островных государств, не доступных для сухопутных сил русской армии. Германия и Австро-Венгрия рассматривались скорее как потенциальные противники Российской империи в Центральной Европе и на Балканах . Второй этап (1906-1910) можно охарактеризовать как начало по смене внешнеполитических ориентиров. Если Великобритания как неприятель отходила на второй план, то роль Германии и Австро-Венгрии наоборот возрастала. И как справедливо замечает автор статьи: «На смену «династической солидарности» в Европе окончательно пришли национальные интересы...» . Заключительный этап (1911-1914), стал окончательной точкой в расстановке внешнеполитических приоритетов, проявившихся с новой силой уже в первой мировой войне .
Таким образом, за шестнадцать предшествующих лет, российская внешнеполитическая элита прошла долгий путь от соперничества с Великобританией к открытому противостоянию с Германией. Но нерешительность позиции, путаная игра на оба лагеря и слабая, запоздалая идеологическая подготовка общественного мнения существенным образом сказались на сознании основных участников будущей войны - офицеров и солдат.
С началом войны ежедневный контакт русского офицера с неприятелем должен был привести к четкой фокусировке образа противника. Но этого не произошло. В большинстве использованных источников их авторы воздерживаются от подробной характеристики неприятеля обычными «человеческими» качествами. В их сознании противник крайне абстрактен и выступает в большей степени, как противоборствующая сторона, облаченная в военно-стратегические и тактико-технические понятия. Помимо этого ни один из европейских противников не вызывал у офицеров в массовом порядке ни гнева, ни злости. В ряде воспоминаний можно подметить отчасти спокойное, терпимое отношение к неприятелю, ставшему таковым лишь по воле сильных мира сего. При этом многие из офицеров русской армии сами были либо немцами, либо имели их среди своих знакомых и родственников. О численности немцев в русской армии накануне первой мировой войны есть весьма информативная статья А.А. Меленберга, и повторять её основные положения не имеет смысла . Однако обращает на себя внимание тот факт, что на 15 апреля 1914 года (то есть за два месяца до начала войны) среди 169 генералов немцев было 28,4 %, среди генерал- лейтенантов - 19,7 %, а среди генерал-майоров - 19 % . Одни из них уже окончательно обрусели, другие же продолжали оберегать свою национальную идентичность. Так или иначе, но немецкая прослойка была одной из самых многочисленных в русской армии, выделяясь не только своими непривычными фамилиями, но и преемственностью несения службы в армии. Среди немецкого дворянства традиция из поколения в поколение служить в русской армии закрепилась ещё со времён Петра I. К началу первой мировой войны уже несколько десятилетий существовали известные военные династии, подарившие России видных военачальников. В годы войны число носителей немецких фамилий (а именно этот показатель являлся наиболее заметным и отличительным) доминировало в большей степени на уровне командующих корпусов и дивизий. К этому необходимо так же добавить, что для выходцев из дворянской среды немецкая культура была во многом если и не родной, то понятной и близкой. Знание немецкого языка наряду с другими европейскими языками считалось обычным явлением. Немаловажным фактором были и родственные узы дома Романовых с княжескими династиями Германской империи. Вместе с этим воспитание будущих офицеров в кадетских и юнкерских училищах велось на основе почти «рыцарского» кодекса поведения. Его основой был «Наказ русской армии о законах и обычаях сухопутной войны». В нем говорилось следующее: «Воюешь с неприятельскими войсками, а не с мирными жителями. Рази врага в честном бою. Безоружного врага, просящего пощады не бей. Уважай чужую веру и её храмы. Когда окончилось сражение, раненого жалей и старайся по мере сил помочь ему, не разбирая - свой он или не¬приятельский» . Такие наставления идеализировали в сознании офицеров не только саму войну, но и отношения между представителями враждующих армий. В результате успехи немецкой армии рождали в сознании офицеров не только уважение, но даже и почтение к неприятелю. Данная тенденция весьма благородная и гуманная была опасна, поскольку нельзя победить противника, к которому испытываешь пиетет, тем самым не замечая его слабых сторон. Излишняя недооценка силы противни¬ка так же вредна для армии, как и её возвеличивание.
Подобные настроения были характерны для многих офицеров независимо от их звания и должности. Так генерал А.А. Брусилов заявляет, что «немецкий солдат - следовательно, народ - достоин всеобщего уважения» . Более того, по свидетельству князя А.В. Романова русские офицеры в честь погибшего сына Вильгельма II «носили на левой руке траур» . Уважение к противник}- можно найти в воспоминаниях других офицеров. Так, штабс-капитан К.С. Попов подводя итог восторженному описанию немецких нравов, заключил: «...невольно проникаешься уважением к народу с таким твердыми и здоровыми традициями...» . Что же это были за «традиции»? Среди них автор упоминает обилие портретов кайзера Вильгельма II и всей царствующей династии и общую для всех немцев дисциплинированность. Иными словами всё то, что сливалось для штабс-капитана К.С. Попова в «один гимн Богу, Родине и императору» . Более того, в данных словах заложен определённый смысл, заключающийся в том, что подобные качества германского народа, есть залог многочисленных побед их армии. По мнению поручика А.В. Орлова, именно потому, что в «Германии все были проникнуты и пропитаны военщиной» командирам и солдатам их армии удавались любые операции .
Ь*л1 > *
Не ускользала от взгляда офицеров и разница в быте, которая существовала между русскими и немцами. Входя в немецкий городок, на князя Г.К. Романова произвела впечатление его необыкновенная чистота и аккуратность . А штабс-капитан К.С. Попов замечает, что весь путь по Восточной Пруссии они прошли «останавливаясь в прекрасных усадьбах, замках или чистеньких и маленьких деревнях» . Генерал же В.И. Гурко позже признавался в своих мемуарах: «На меня произвели сильнейшее впечатление чрезвычайно высокие стандарты научного ведения сельского хозяйства, которые в Восточной Пруссии соблюдались повсеместно» . А далее он подмечает богатство немецких крестьян, проистекавшее не только от их прилежания, но и от политики властей . Такие картины, особенно по сравнению с русскими городками и деревнями изумляли ни разу не выезжавших за границу офицеров. Даже такая мелочь, как простая дешёвая немецкая сигара «свидетельствовала о таком уровне жизни, о котором не имели понятия в русской армии» . Примечательно, что материальный и культурный уровень рядовых немцев изумлял не только ни разу не бывавших в Европе молодых офицеров, но и опытных генералов, для которых быт и нравы противника не должны были стать неожиданностью.
Но разница между двумя армиями заключалась не только и ни столько в на¬личии или отсутствии сигар. Немецкая армия была сильнейшим противником Рос¬сии на фронтах первой мировой войны. Её выучка и техническое оснащение, не шли ни в какое сравнение с армиями Турции и Австро-Венгрии. По словам генерала В.И. Гурко немецкая армия проявляла «достаточную напористость, а предприимчивость чувствовалась» даже в действиях небольших подразделений . В связи с этим интересна та эволюция, которая произошла в сознании поручика А.В. Орлова во взглядах на немецкую армию. Прибыв на артиллерийскую позицию в феврале 1915 года, он, описывая отношение своих сослуживцев к неприятелю, с некоторой долей иронии и недоверия замечает: «Против нас стоят германцы, к которым все относятся с большим уважением, то есть побаиваются» . Но спустя всего четыре дня тон его записей кардинально меняется: «...германского военного, да пожалуй и промышленного могущества нам не сломить...» . А по прошествии ещё трех месяцев в его дневнике можно встретить следующие строки: «...немцы победили всех, и, если можно ещё их одолеть, то отнюдь не войсками, а голодом» . Несмотря на это русские офицеры совершали иногда по истине героические поступки, пытаясь противопоставить немецкому техническому превосходству свою доблесть и отвагу. Однако с каждым очередным отступлением перед немецкой армией в сознании офицеров складывалось представление о непобедимости противника. Штабс-капитан К.С. Попов в своих воспоминаниях несколько раз фиксирует подобную мысль после каждого успешного для противника столкновения . Можно предположить, что подобная репрезентация неприятеля являлась сиюминутным откликом на его наиболее яркие победы. Однако чем чаще германская армия наносила поражения русской, тем твёрже и непоколебимей было мнение офицеров о непобедимости немцев. При этом сильные стороны немец¬кой армии были заметны ещё в начальный момент первого вторжения русской армии в Восточную Пруссию. Так генерал В.И. Гурко впоследствии вспоминал: «...наш первый поход в Восточную Пруссию убедительно показал, с какой тщательностью германцы готовились к войне. Они всё продумали, всё предусмотрели...» . Особенно выгодно в сознании офицеров смотрелась немецкая армия в сравнении с русскими войсками. Поручик А.В. Орлов, размышляя над силой немецкой армии, с негодованием писал: «...но самая истина та, что немцы сильнее нас, что войско их лучше и храбрее, а про организацию и говорить нечего» . В то время, когда русские солдаты «спят и ходят (в окопах - П.Г.), как сонные мухи... каждый немец с лопаточкой в руках всё время возится, что то ковыряет» . И данное мнение не единично. Многие офицеры, признавая за русским солдатом ряд положительных качеств, говорили: «Все-таки австрийцы и немцы куда культурнее русского воинства» . Аналогичные строки можно встретить и в мемуарах Р.Р. фон Раупаха. Не раз, отмечая лучшие стороны русского солдата, он фактически перечеркивает их одной фразой: «Уже с само¬го начала войны было очевидно, что культурный уровень нашей армии значительно ниже германского» . Подобный взгляд на свою и вражескую армии ведёт в сознании офицеров к весьма важным результатам: армия неприятеля удостаивается порой абсолютно беспочвенного восхваления и культурного превосходства, в то время как «родной» солдат лишается всех признаков цивилизованного человека, превращаясь в серую безликую массу. Русские офицеры, занимавшие в соответствии с государственной идеологией роль «армейских отцов-господ» и до войны относились к солдату без должного человеческого уважения. После же их столкновения с бытом и нравами немецкой армии и общества, офицеры и без того смотревшие на солдат свысока, ещё больше ощутили ту социально-культурную пропасть, которая разделяла солдат и офицеров. А солдаты в свою очередь стали с ещё большей подозрительностью смотреть на офицеров с немецкой фамилией и обвинять их в измене. Возникает впечатление, будто русские офицеры стыдились своих солдат и не желали замечать тех изменений, что происходили в их среде. Ведь как верно отметил В.П. Булдаков: «...истинный аристократ «не слышит» разговоров лакеев между собой...» . Культурное и военное превосходство противника (иногда надуманное и необоснованное) самым негативным образом сказалось на состоянии офицерского корпуса русской армии и на его взаимоотношениях с рядовыми солдатами.
Таким образом, образ противника, сформировавшийся в сознании офицеров русской армии, изначально обладал рыхлой и слабой структурой. Это объясняется не только плохо скоординированной политикой в сфере идеологии, но и чисто психологическими факторами в массовом сознании офицеров. Помимо того, что многие из них носили немецкие фамилии или были в родстве с немцами, они воспитывались в духе благородного рыцарства, привыкая проявлять великодушие к противнику. Они не видели в немцах непримиримых врагов, но видели в них высококультурную нацию, стоящую на недосягаемой ступени развития. Немец был для них скорее соперником, у которого стоило учиться и перенимать всё самое лучшее. В результате массовые представления офицеров о неприятеле сложились в яркую и многогранную картину, в которой были глубокое уважение и неоправданное возвеличивание, гуманность и желание быть не хуже. Но данная специфика офицерского восприятия немцев самым негативным образом отразилась на их отношении к собственным солдатам. Пустое восхваление и чрезмерное почтение к противник}-усугубили и усилили в сознании офицеров их высокомерное отношение к солдатам. Армия ещё задолго до Февраля 1917 года перестала быть единым организмом, а оказалась в центре внутренних разрушающих противоречий.

А ГГ необходимо внедрение в сознание примерно такого отношения к немцам:

Отредактировано Череп (28-08-2014 08:12:15)