***
Любого, кто видел его впервые, Юлий Алексеевич Лерх немедленно удивлял крайним сходством с Александром Васильевичем Суворовым - тот же невысокий, сухонький старичок, те же седоватые, слегка вьющиеся волосы, венчиком окружавшие невеликих размеров лысину, та же стремительная, пружинистая походка, не дающая поверить в паспортные 73 года её владельца. С углублением знакомства сходство тоже усугублялось - язвительностью, остротой выражений и степенью невыносимости для окружающих Юлий Алексеевич тоже не уступал великому полководцу. Правда, пойти по военной стезе ему не пришлось - армейская карьера ограничилась службой в войсках связи в 60-х годах, - да и до маршальских должностей в табели о рангах советского МинПроса он так же не добрался. Юлий Алексеевич вышел на пенсию начальником учебной лаборатории МГПИ им. Ленина, но работать не перестал - как и раньше, студенты, неравнодушные к физике, механике, да и вообще к экспериментальной науке, были частыми гостями в его доме. Да и сам он, к радости нового завлаба, что ни день, появлялся в институте. Впрочем, «к радости» - это, пожалуй, сильно сказано; коллеги, занимавшие начальствующие должности, порой откровенно избегали общения с Лерхом, чему виной был его острый язык и саркастическая манера вести разговор. Но -что поделать, если и лабораторию и находящиеся при ней мастерские Юлий Александрович собрал в своё время по винтику, своими руками - с помощью студентов, разумеется? МГПИ (нынешний МГПУ) никогда не относился к числу ВУЗов, обильно снабжаемых разного рода аппаратурой - это вам не МАИ с Бауманкой! - а потому в заначках физической лаборатории попадались приборы 30-40 годов выпуска, а то и вовсе с ятями на шкалах. Но возраст оборудования Юлия Алексеевича не смущал - у него работало всё. А что не поначалу бастовало - то приводилось в порядок его сухонькими, умелыми руками, способными одинако легко справиться и с перегоревшей обмоткой электродвигателя от довоенного ещё немецкого станка, и с допотопным детекторным приёмником, и с осциллографом, из числа полученных институтом в начале 90-х - на этом снабжение приборами отечественного производства, увы, прекратилось.
Обстановка в квартире Лерха заставляла свежего человека вспомнить одновременно о комнате изобретателя Шурика из «Ивана Васильевича», домике Карлсона и кабинете чудаковатого профессора из фильмов 30-х годов. По всей длине коридора, по правой стороне, от пола и до потолка тянулись самодельные книжные полки - они были настолько плотно забиты, что порой вытащить из них книгу оказывалось нетривиальной задачей. Юлий Алексеевич тащил в дом все книги, которые полагал достойным внимания - здесь можно было найти учебник математики Киселёва, изданный до первой мировой войны, биографии артистов Малого театра и деятелей науки, справочник «Джейн» на скверной бумаге, какие в начале 90-х кинулись издавать все, кому не лень, классическое серое с синим картушем многотомное издание Жюля Верна и совсем свежие журналы партворков* «Знаки Белой Армии». И, конечно - справочники, справочники, справочники...

#* Популярные в последнее время журналы с «вложениями» для коллекционеров - например, моделей танков, автормобилей, кукол в исторических костюмах, монет, насекомых. Есть и ордена и разнообразные воинские знаки, а как же…

Пожалуй, не было только фантастики и детективов - за исключением, разумеется, советской классики жанра, вроде Казанцева или Ефремова. С последним Юлий Алексеевич был даже знаком; они даже проживали соседями, в этом самом многоэтажном доме недалеко от метро «Юго-западная». От памятного знакомства у Юлия Алексеевича остались четыре книжные полки, отданные ему когда-то мэтром отечественной фантастики - и с тех пор на них хранились самые любимые издания.
В комнате, кроме книг, имелись все необходимые атрибуты мастера-на-все руки классического, советского образца. На бесчисленных крючках висели инструменты, приспособления, происхождение которых не всякий разгадал бы даже и при внимательном осмотре; красовались модельки самолётов и кораблей из серой пластмассы, заставляющие вспомнить о полка «Детского Мира» 70-х. В комнате стояло аж три телевизора - невероятно древний, с водяной линзой «Т-1 Ленинград» производства завода «Коминтерн», «Темп» выпуска середины 60-з, на тоненьких лакированных ножках и сравнительно современный «Сони-Тринитрон». Как ни удивительно, работали все три - впрочем, формат современного вещания не годился, конечно, для патриарха советского телевидения.
Помимо телевизоров, в комнате имела место масса разнообразнейших устройств и приборов - в разной степени разобранности. На полках красовались маркированные цветной изолентой банки из-под кофе и болгарского зеленого горшка - из некоторых торчали пучки карандашей, отвёрток и штангенциркулей, другие при ближайшем рассмотрении оказывались наполненными винтиками, гаечками, сопротивлениями и бог ещё знает каким техническим хламом. На краю стола, хронически уставленного разного рода нудными вещами (сейчас  на почётном месте красовался механизм старинных настенных часов со следами вдумчивого, неторопливого вторжения в его внутренний мир) притулился ноутбук - подарок студентов. Хозяин квартиры не одобрял Интернета и компьютерных технологий - в чём и не стеснялся признаться. С чудесами АйТи у его были особые счёты - полгода назад его обожаемую лабораторию закрыли. Новое институтское начальство сочло, что будущим педагогам, призванным внедрять в умы школьников физические и математические познания, довольно будет интерактивных учебных курсов и компьютерной графики - а помещения, занимаемые архаичной (по мнению проректора по учебной работе) лабораторией пригодятся для чего-нибудь, более отвечающему духу времени. Юлий Алексеевич с истинно суворовским пылом кинулся в схватку - и проиграл. В итоге, всё, что удалось утащить из обречённой лаборатории домой, пребывало сейчас по углам квартиры, а крупногабаритное оборудования он с трудом распихал по знакомым, занимающим схожие должности в московских вузах.
Юлий Алексеевич тяжко переживал гибель лаборатории, но сдаваться не собирался - он предпринял несколько попыток заинтересовать идеей физического кружка соседние школы и даже попытался сунуться с Московский Дворец Школьников - бывший Дворец Пионеров на Ленгорах - но дело пока не слишком продвинулось. Студенты, сохранившие самое доброе отношение к Юлию Алексеевичу, по прежнему были частыми гостями в «келье алфизика» - как они называли двухкомнатную квартиру Лерха. Захаживали и аспиранты с кафедры физики и индустриально-промышленного факультета; кое-кому из них хозяин дома помогал с подготовкой материалов для диссертаций, причём - совершенно бескорыстно.
Ещё одним полем деятельности старика стало коммунальное хозяйство дома. Кажется, ни один техник-смотритель, ни один электрик или водопроводчик не знали его так хорошо, как он. Жильцы подъезда, где обитал Юлий Алексеевич, ещё с советских времен привыкли обращаться не к жэковским работникам, а в квартиру номер 165; когда же, совсем недавно, в доме принялись монтировать новые лифты, Юлий Алексеевич решительно задвинул в сторону инженера, надзиравшего за работами и принялся вникать во все детали. В результате, монтаж лифтов затянулся на лишних полтора месяца, зато после этого за полтора года не случилось ни единой поломки - хотя в соседние подъезды, где работы выполняла та же лифто-монтажная контора, ремонтные бригады приходилось вызывать с удивительной регулярностью.
Юлий Алексеевич жил холостяком; за столько лет бурной деятельности он там и не удосужился обзавестись семьей, перенеся отцовскую любовь, несомненно, таящуюся в сердце всякого мужчины, и упорно прорывающуюся на поверхность, когда жизнь начинает идти под горку, на своих студентов - и многочисленных племянников и племянниц. Одной из них как раз и была Алиса - и теперь, вспомнив о дядюшке, девушка собрала листки описания и чертежей «искалки», сунула в карман пакетик с загадочными бусинками - и по пробкам отправилась на Юго-Запад Москвы.

Отредактировано Ромей (04-02-2015 11:16:12)

Отступление третье

- Премного благодарен вам, Роман Дмитриевич, что вы нашли время встретить меня. Признаться, после известных вам событий я чувствую себя в Москве несколько… неуверенно.
- Ну что вы, Вильгельм Евграфыч, не стоит благодарности. - ответствовал Ромка, уворачиваясь от очередного носильщика, навьюченного целой пирамидой чемоданов и шляпных картонок - вокзальные тележки были делом далёкого будущего.  - Это вы Евгения Петровича благодарите. Я, как получил его депешу - сразу же двинулся на вокзал. Чёрт знает что - представьте, принесли пакет от господина барона за час до петербургского почтового! И зачем, спрашивается, было посылать депешу почтой? Мог бы, кажется и телеграфом, не пришлось бы нам сейчас суетиться, я бы всё заранее устроил…
- Не скажите, Роман Дмитриевич, не скажите! -покачал головой доцент. - я отлично понимаю резоны Евгения Петровича - уж очень дело секретное, мало ли мы с вами натерпелись во времена оны от всяческих проходимцев? Нет уж, лучше по старинке - а то мало ли что эту телеграмму прочтёт и кому расскажет….
Ромка недовольно пожал плечами но спор продолжать не стал. В словах Евсеина несомненно, имелись свои резоны - всем им была памятна безумная свистопляска, устроенная год назад в Москве стараниями Стрейкера; Ромка самолично принимал участие в лихом рейде со стрельбой по Хитровским трущобам. Повторения, разумеется, не хотелось никому - бог знает, скольких подручных и с какими заданиями оставил бельгиец в Первопрестольной?
Собеседники неторопливо шли по перрону, к зданию вокзала - вдоль разноцветной вереницы вагонов. Миновали багажный, осаждаемый толпами пассажиров третьего класса и носильщиками; Евсеин, вся поклажа которого состояла в портпледе и небольшом саквояже, здесь не задержался, постаравшись разв чт обойти столпотворение по дуге. Вслед за багажным вагоном шел почтовый - эти вагоны заметно выделялись своим обликом из остальных - благодаря живописной будке для осмотра пути и характерной треугольной вывеске «почтовый вагонъ».
Здание вокзала - роскошь николаевского ампира, кирпичная багрово-красная кладка, державное великолепие , резьба, украшения, лепнина - нависало над приезжающими в какой-то сотне шагов. Справа от вечно распахнутых дверей, куда устремлялся основной поток приезжающих, высилось ажурного литья чугунное крыльцо - вокзальный ресторан первого класса. Ромка тронул спутника за локоть.
- Не перекусить ли нам, Вильгельм Евграфыч? А то кто его знает, сколько придётся сегодня по городу мотаться? Едло-то ваше, как я понимаю, отлагательства не терпит?
Высокая стеклянная дверь беззвучно провернулась, впуская путников в зал ресторана Первого класса Николаевского вокзала. Несмотря на то, что только-только прибыл курьерский, везде пустота;  огромный буфетный зал -  особый мир состоятельных, важных персон, мир людей, свободных от обычных забот, приезжающих сюда с курьерскими! - чист и тих. Повсюду крахмальная белизна скатертей, вазы, бронзовые канделябры на стенах... имперский стиль самой главной дороги, связывающей  старую и новую столицы, просто не мог не поражать своим великолепием. Возле вошедших беззвучно возник предупредительный, одетый как парламентарий, официант; Ромка с Евсеиным были мгновенно препровождены за уютный столик, возле которого тут же материализовался другой ресторанный служитель - с неизменной салфеткой через руку и толстой, в бархате, с бронзовыми уголками, книгой меню.
Евсеин завозился, удобно устраиваясь в кресле, и довольно огляделся по сторонам.
«А ведь привык, привык господин историк к такой вот красивой жизни! - подумалось Ромке. -Ну да, конечно, раньше, в бытность университетским преподавателем, он хоть и не перебивался с хлеба на квас, но вряд ли мог позволить себе путешествовать первым классом. Умеет ведомство Корфа создать условия своим сотрудникам, из числа особо ценных…»
- Вы совершенно правы, друг мой! - заговорил, наконец, Евсеин. -Дел у нас с вами невпроворот, и браться за работу предстоит немедля. Скажите-ка мне вот что - как вы относитесь к тому, чтобы ненадолго прогуляться в ваш двадцать первый век?