– Я их тут принимать буду. Всех, кто явятся покорность изъявлять. Валом теперь повалят! Меч убит. Святой город пал. И всё меньше чем за год.
Вон там стойки поставьте, для доспехов Меча, ближней дружины и прочих на ведьм охотничков. Хотя нет, справа за моим креслом его доспех установите. А слева... Чучело из патриарха этого набили уже?
– Так точно!
– Вот слева и поставьте, и пусть служки его как для великой службы обрядят. Сколько всего туш готово?
– Двенадцать.
– Как удачно! Прямо, как первоучеников. Всю верхушку церкви накрыли.
– Там священников только одиннадцать. Один – вообще, не поп, какой-то знатный с ними прятался, ещё трое – не из совета.
– А кто докладывал, всех взяли? И награду обмыть уже успел?
– Точно так, взяли всех. Но там вспомогательные отличились. Все ходы тайные показали. Они их всех хотели порезать. Сговорились на трети. Правда, один из них ещё жив, но чучело из него уже не набить. Кожи много срезали да и не хватает... Частей тела некоторых.
– По шесть с каждой стороны трона поставьте. Так! Теперь ты, Кэр. Знаю же, пол обстановки дворца с собой таскаешь. А значит, с тебя материнский портрет, самый большой, что есть. Повесить над троном. Крючья вбить в глаза вон той рожи, – не глядя тыкает пальцем назад в сторону самого большого тут лица божества, – слева будет портрет Кэрдин, справа – нашего отца. Динка, ты под ним будешь сидеть, латы  в виде скелета, и маску-череп не забудь.
Поворачивается ко мне.
– Справа сидеть будет Осень. Всем ты хороша, одно плохо – ну совсем не рыжая.
Своды чуть от хохота не рухнули.
– А у меня парик такой есть, – тут же Маленькое Чудовище встревает, – Или, ещё лучше, Кэрдин Маленькую позовём.
– Кстати, где она? Что-то её сегодня не видела.
– Велела ей в лагере оставаться. Мою казну сторожить, да Яграна охмурять.
– Не, не годится. Сама же сказала, маленькая она. И для охмурения, и вообще... Смеяться ещё начнёт. А мне народ с угрюмыми рожами нужен. Будет им в святая святых храма троица самых страшных демонов.
– С рожами угрюмыми? Вроде, как у Осени? Я вот спросить забыла, у тебя зубы случайно, не болят, а то вон мрачная какая.
– Поговори мне тут! Винный погреб Меча уже ограбила?
– Ещё нет... Ой, а где он? На моей карте не было...
Госпожа оглушительно хохочет.
– Так потому и не было, знала же, вперёд башен туда понесёт.
– Если что, я знаю, где погреба эти, – встревает Рэндэрд.
– Уже разнюхал, пьянь! А говорил, тебе с половиной мозгов, нюх ещё отбили.
– Золота у меня достаточно, баб местных неохота, что ещё делать остаётся?
– А! – рукой машет, – Да плевать мне на самом деле, кто что сегодня творить будет. День-то какой сегодня! Многие из тех, кто его приближали никогда не ступят под эти своды.
Но теперь здесь стоим мы! Империя пришла сюда навеки!
Вера в казненных спасителей, первородный грех, непорочное зачатие, мир, созданный за семь дней и прочий бред, повержена!
– Хм, сколько с ними  воюю, всё понять не могу, что в зачатии они плохого нашли? Ну, кроме когда не по взаимному согласию, конечно.
– Ха! Да ты на рожи их святых посмотри! Тут такое количество болезней сразу определить можно. Вот и придумывают ужасы про то, что им недоступно.
– Придумывали, – от спокойной злобы Рэндэрда даже холоднее становится, – больше не станут. Под корень выведем, мразь эту. Только те, что за морем, останутся.
– Опять за старое!
– Порох сухим должен быть. Конец одной войны часто означает начало новой.
– Ты неисправим. Хоть, в ненависти к попам не переменился. Не зря говорят, у твоего отца в родне бодронские жрецы были, а они попов этих при случае, жрали. А те их жгли, живьём на кострах из их книг. Чуждое знание должно быть уничтожено! Хотя, и своё-то порядком протухлое.
– Сам бы на их месте жечь стал. Книги в первую очередь. Потом тех, кто читать умеет. Они, как ни крути, хранят память людей о прошлом, а без памяти этой людям внушить можно что угодно. Мол, жили вы в полном дерьме, пока мы не пришли, да свет истинной веры вам не принесли. Кто-то и поверит, ибо не знает ни о чём другом. Потомков бодронов много, но мало кто знает язык, а уж читать единицы умеют. Я и то забыл после ранения.
– Ха-ха. Ты никогда по-бодронски читать и не умел. У тебя, помнится, их книги отбирать пришлось, ибо ты их сжечь хотел.
– Молод и глуп был. Книги-то хоть о чём были?
– Ничего особенного, но и для костра тоже ничего. Травники, не сильно глупые, кстати, да по звёздам гадания. Наблюдатели хорошие были, только понять не могли – большая часть происходящего в небесах к событиям на земле не имеет отношения. Сам-то по звёздам место определять не разучился? Или новые звёзды в небесах видеть стал?
– Вроде нет. Хотя, в небеса пялиться, помоложе есть кто.
– Тоже мне, старик выискался. Брата моего старшего изображал когда-то. А я старухой себя не ощущаю, и помирать не собираюсь.
Всё бы им препираться. Взрослые и заслуженные люди, а как дети малые ведут себя иногда. Или это я такой занудой становлюсь, вечно брюзжать охота? Старею, не иначе... Самой-то не смешно?
Хотя, мне всё чаще говорить стали, какая я скучная. Динка предлагала завести кого-нибудь. Не сразу сообразила, речь идёт не о животном.
Ничего умного ей тогда сказать не смогла. Да и она не вспоминала о разговоре. Ей самой блеск материнских рогов позволяет вытворять такое, что вряд ли кто другой разрешит своей дочери. Казначей с трудом сдерживает бешенство. Госпожа хохочет.
Думала, «пьянеть от крови» – выражение такое. Теперь знаю – это не так. Это про них обеих. Мать и дочь. Золоторогих в латах цвета крови.
Динка не замечает ничего вокруг, кроме пылающего пламени войны. Сжигает себя, но чаще других. Ни в чём себя не сдерживает.
Кривит тонкие губы казначей. Стала замечать, голубые камни нет–нет, да повернут в мою сторону.

Отредактировано Чистяков (29-09-2015 19:22:35)

– Допрашивать их будете?
– Нет. Живыми они больше не нужны. Как говорила, их теперь просто не должно быть. Рэдд, ты вроде, последнее время историей интересоваться стал. Записать можешь, что для них, - тяжело и выразительно вздыхает, - «История имеет смысл: это нечто, имеющее начало и конец, центр, связанное одно с другим действие, история идет к факту — явлению Спасителя и идет от факта — явления Спасителя». Что смеёшься? Опять байку про древних императоров вспомнил?
– Именно. Был один, власть захватил, предыдущего императора со все семейством казнил...
– Правильно сделал, – Маленькое Чудовище встревает, – наследники и претенденты совсем ни к чему.
– Мудрецы, как раз на богословии помешанные, в меру сил ругать его стали. Там как раз один такой был, считавший смыслом истории пришествие спасителя. Ну, он их велел на корабль посадить, и к соседям отправить, пусть там богословствуют. У соседей как раз почитатели мёртвого императора собираться стали, что интересно, пока тот был жив, ругали его по–всякому. А как казнили - чуть ли не живым богом стал. Даже к лику святых причислили со всем семейством.
– Корабль хоть из тех был, что развалиться готов?
– Нет, вроде.
– Может, хоть днище пробить приказал?
– Нет. Добрый был тот император слишком.
– Кажется, от матери я что-то такое слышала. Ну, да я не настолько добрая. От меня богослов, если куда и уплывёт, то под лёд.
– Тут реки редко замерзают. Да и говно не тонет.
– Как уже сказала, ко мне таких доставлять в виде туш или чучел, можно так же по частям, но такими кусками, чтобы я убедиться могла, от нужного эта часть или нет.
– По весу принимать не советую, а то читал, как один наместник обещал за голову своего врага золота, сколько она весит. Голову получил, но доставивший не поленился вместо мозга свинца залить.
– Ха-ха. Смешно. Только со мной так не получилось бы. Начать с того, что я знаю, сколько человеческие головы весят. Хотя, с другой стороны, за некоторые, даже по весу в свинце, золота не жалко. За меня этот... Заспиртованный помните сколько давал?
– Так он щедрый был! Из наших земель, да военной добычи расплачиваться собирался, – сильнее, чем надаренная медяшка сиять сложно, но Чудовище умудряется, – Хотя, от тебя ему только сердце нужно было, если живой взять не получится. Это меня он в клетку посадить хотел, и по своим деревням возить. А Кэр–младшую вообще хотел в дальнюю степь продать, за кобылами или овцами ухаживать. Это там рабам сухожилья режут, чтобы не убегали?
– В дальней степи много кто живёт, – как-то совсем без выражения замечает Госпожа.
– Скоро там жить будут только те, кому мы  позволим.
– Не ты ли решать собралась уже?
– У нас пушки есть, а них нет.  Если к стволу возражающего привязать, да холостым дать, – мечтательно закатывает глазки. Я не видела, но не сомневаюсь, она так делала, – Так что, решать буду в том числе и я.
– Одними пушками не завоешь землю, где собираешься жить.
– Зато, ими можно всех перебить, и жить, как нам нравиться.
– Трупы как-то не могут землю пахать и налоги платить.
– Удобрение из них хорошее получается. А пахать. Сама же говорила, про нехватку земли на юге. Вот их и переселим. Осень пошлём, пусть уговаривает. Она всё равно, как они разговаривает.
– Я лучше тебя отправлю. Ты людей пугать куда лучше её умеешь.
Динка ухмыляется в ответ. Оскорбление матери воспринимает как похвалу. Интересно, кто-нибудь ещё это понимает?

Продолжение сообщения №52.

    Сижу и сладости ем. Заняться больше нечем. Пусть, говорят от этого толстеют. Меня в деревне нашли, там, я слышала, красивыми считаются как раз, полные. Но я в Замке живу. Благородные, и все, кто им подражают, образцами красоты считают высоких худышек. С ростом у меня неплохо, вроде, тем более, я ещё расту. Потому и ем много. А за «толстуху» и в глаз дать могу. Последнее время напрямую дразниться перестали. Более утончённо друг дружку поддевать стали.
Госпожа смеётся: «Растут девочки. Охрану вашей части усилить? Бесполезно, впрочем. Солдат-евнухов у меня нет, да и вы все сообразительные. Захотите удрать к кому – всё равно удерёте. Будто я молодой не была, и чего-то не знаю...»
Линки меня сторониться стали. С Эрией никогда и не дружила особо. Все знают, с какой лёгкостью я убиваю. Ведь не было боя. Кинжалом в спину. Не говорят, но знаю, считают такое недопустимым. Считают себя воинами, но не убийцами. Словно не понимают, успей он Динку... Если не станет дочери, зачем Госпоже её окружение? Лишних людей в Замке нет, все нужны для чего-то. Хозяек в Замке две. Линк только числится. От блеска голубых камней никто не ждёт хорошего. Только Динка болтает по-прежнему, но она умеет бывать в десятках мест одновременно. Я же – вовсе нет.
Да и не охота нигде бывать. В книгах почти всё есть. Стоит же выбраться куда-то – опять за кинжал браться придётся.
– Ой, а ты и правда Осень на самом деле? – и не заметила, как дочь казначея подошла. Динка рядом. Кто же кого ко мне притащил?
Мне Младшая Кэр не нравится, но на расстоянии, так сказать. Ни хорошего, ни плохого ни я, ни кто-нибудь вообще, от неё не видел. Вот только служанки всё шепчутся, какая младшая госпожа красивая. Младшая госпожа то, да младшая госпожа сё. Больше только про её брата болтают.
Динку младшей госпожой не зовут никогда. За глаза - только по имени, или второй госпожой, как ещё недавно звали её маму. Теперь та первая.
– Привыкла, что меня все так зовут, – глухо и безо всякого выражения отвечаю.
По происхождению такая же, как Динка. Про нас многие шепчутся «ведут себя словно благородным ровня». Динка смеётся. По сути, её от остальных по доспехам только и отличишь. Но доспехи-то не всегда носят.
Вот на её сестру глянь, и сразу ясно становится: ей мы не ровня. Это не Динка. Они рядом – словно госпожа и телохранитель. Причём, неважно, как одеты. Пусть у Динки сейчас даже ножа нет – чувствуется привычная опасность. Особенно, рядом с сестрой. Если не знать – родства и не заподозришь.
Или же другое. Мать одной никогда не возражала, чтобы дочь ей подражала. Мать же другой всеми силами стремилась создать из дочери нечто, совсем на неё не похожее.

– Нет, а ты сама?
– Когда-то меня звали по-другому, но я не помню.
– Я не знала, извини.
– Это её дядя так назвал, – Динка тут как тут, хотя и так не уходила, – нашёл бы вдругое время, была бы Летом. Или Зимой.
– Ле-то. Я, кажется, знаю девочку, кого так зовут. Помнишь, той зимой были в городской усадьбе, где на входе статуи бодронских богов. Только она маленькая совсем.
– Помню-помню, из городского совета, в смысле, отец Лето. Он чуть ли не больше всех денег на постройку укреплений дал. У Лето той старшие сёстры есть. Помнишь их? Им как раз женихов пора подбирать. Вот и набивал им цену...
– Ягран с нами не ездил.
– Он-то здесь причём? Ему тётя уже такую цену набила – предложи Император кого из своих родственниц, и то думать будет, достаточно  для любимчика хороша. Нет, он всем знакомым показать хотел, насколько важен, Верховный его посетил. Женихи теперь требуются познатнее и побогаче.
Осторожно оглядываюсь по сторонам, рассчитывая найти предлог и уйти куда-нибудь. Динки, несмотря на небольшой рост, временами слишком уж много.
– Я вообще-то, с Осенью поговорить хотела, – голоса не повышает, но Динка замолкает на полуслове. На моей памяти – впервые. Если она говорит, то слушают все.
– Так говори, я, что запрещаю?
– Правду говорят, ты считаешь лучше всех и вообще, в математике разбираешься?
– Наверное.
– Мама говорила, Верховный над ней подшутила, показав серьёзное математическое сочинение, якобы написанное тобой.
– Ага. Я тоже видела, только ничего не поняла, – тут, как мне кажется, она привирает. Пусть тех книг, что я, она не читает, но считает достаточно быстро. Да и в баллистике разбирается. Просто, изображать этакую простую девушку, любит. Вчитываться не любит, не интересуется тем, что нельзя сразу в деле применить.
– Я поняла, и даже удивилась, почему никто раньше такого не придумал.
– Мне показалось, там должна быть ещё одна часть. Вот и взялась.
– Сама? Никто не помогал.
– Ну да.
Стала про написанное спрашивать. Тут уже я удивилась. Знания серьёзные. Учит свою дочь казначей не хуже, чем Верховный нас. Хотя, сама казначей считать должна просто прекрасно. Все просто говорят, казначей не учит дочерей многому из того, что умеет сама. Слышала, как говорила, всю жизнь занимается не тем, чем хотела. Правда, я не знаю, о чём она в детстве мечтала.
Таких глубоких познаний от Младшей Кэретты не ожидала.
Она, похоже, тоже. Подозревала очередную шуточку Верховного. Надо признать, иные её шуточки кажутся смешными только ей самой.
Казначей пыталась  выговаривать, если про её выходки враги узнают, могут решить, их время пришло. На что ответ был всегда один «этой войны не избежать всё равно».
– А ты, похоже, не злая. Просто колючая, как ёжик.
– Почему я злой должна быть?
– Мама написала, после покушения, чтобы подальше от тебя держалась. А мне, наоборот, интересно стало. Да и Дине ты нравишься. Вот маме – не очень.
– Я не «ведьма», чтобы всем нравиться.
– «Ведьма» она золотая. Тётя говорит, ты ценнее любого золота.
– А я вообще, бесценная! – смеясь встревает Динка.
– Смотря для кого. Кто-то считает, будет лучше, если тебя не станет.
– Пожалуй, того, кто так считает, может не стать гораздо раньше, нежели меня.
– И ты знаешь, кто это?
– Ха! Сильно к югу отсюда это почти каждый второй, а за Линией так и каждый первый.
– Всех не поубиваешь, – говорит Младшая Кэр, совершенно таким же голосом, что и казначей.
– Но я всё равно попробую!
– Понятно, почему тебя зовут Маленькое Чудовище, – замечает Кэретта.