Канун сражения у храатской столицы

Рёв. Просто рёв восторга. Самого дикого и искреннего. Легко одетая Динка с двумя саблями танцует между костров. Вертится всё быстрее и быстрее. Даже не поймёшь, есть на ней что, или нет. Только блестит золото украшений и сверкает сталь клинков.
Музыки и не слышно совсем.
Смотрю мрачно. Смелость разная бывает. Такой у меня нет. Никогда не смогу так, как Динка сейчас. Не знаю, хорошо, или плохо.
Вот те, кто сейчас как безумцы орут, завтра точно стальной стеной стоять будут, вспоминая танец огненной Змеи.

- Госпожа, возьмите с собой! Я больше не хочу бояться. С доспехами обращаться умею, стрелять вы меня научили.
- Нашлась стрелок! – Зла не хватает. Снова этот взгляд. Если завтра мы не устоим… Её же на ремни порежут! – Ладно! Будешь мои ружья заряжать. Лови пока, - кидаю короткий меч.
Почему-то не поймала. Шепчет.
- Вы даёте мне оружие? Как свободной?
- Подними! Это не игрушки, чтобы на полу валяться.
Держит за ножны. Всё тот же взгляд и невиданная мной совсем глупая улыбка.
- Свободным только можно с оружием ходить. У меня меч. Госпожа дала мне меч.
- Ну, дала. Надоела уже с госпожой.
- У меня меч. Свой меч. Значит, я на самом деле больше не рабыня?
- Ну да. Дошло наконец.
Как заверещит! Аж солдаты в палатку сунулись. Чуть не ржут, явно надеясь, я Анид наказываю, или ещё как с ней развлекаюсь.
  Прогнав их со смехом, гоню от себя дурные мысли, как бы не получилось так, что свободной со своей точки зрения, Анид придётся прожить всего один день.

Дальний ряд кольев под углом остриём к врагу, врыт как раз на пределе, где пуля тяжелого ружья ещё способна нанести вред. Когда дойдут до этой линии, будет первый залп. На ученьях уже проверено – слаженными при отражении атаки могут быть только первые два-три залпа, дальше уже начинают бить, кто во что горазд. И это на учениях, где противник не намерен тебя рубить.
В бою будет хуже. Притом, и там, и там сильно мешает дым.

Между кольями – ряды ракет. Скорее всего, бой начнётся с них. Сбить первый натиск, напугать лошадей. Пусть строй превратиться в кучу. И – картечью по ней!

Сотни и тысячи глаз следят за Старой дорогой. Показываются первые всадники.
Набухает, словно чудовищный нарыв. Их всё больше становится. Вспучивается масса людей и коней. Не идут дальше.
Что там у них? Может, между собой передрались? Было бы хорошо…
Знамёна. Они их в руках носят. Одни похожи на наши.
- Знамёна с поперечными перекладинами видишь?
- Да. Тех, кто вблизи них бить в первую очередь.
Мне это нравится всё меньше и меньше. Похоже, главный удар придётся по нам, а не по центру. Ничего! Здесь тоже есть, чем их встретить.
Громыхнуло!
Что за!?
Из разноцветной туши внизу словно кусочек вырвало. Чем это их? Да на таком расстоянии? И скольких? Плохо видно, но десяток, пожалуй, будет.
Чуть не рассмеялась. Аренкерт перетащил-таки на свой участок осадного «Старого дракона». Говорят, самую дальнобойную, и одну из самых тяжёлых пушек работы Госпожи.
Насчёт дальности выстрела, вижу, не зря говорят. Только вот вряд ли зверюга ещё рыкнет сегодня. Перезаряжать «Дракона» тоже не быстро.

Всё-таки, их слишком много.
Дымные хвосты ракет чертят небо. Несутся с воем вперёд.
Вижу, как пугаются лошади, как сбрасывают всадников. Большинство всё же удерживает лошадей. Хотя, ракеты и посшибали кое-кого. Немногих, к сожалению.

- Дым! Во там! Над лесом! Видите?
Всё рукой тычет, хотя я и рассмотрела уже.
- Что там может быть?
Хохочу. Смеюсь, ржу дико, словно безумная. Согнулась. Ещё немного и по земле бы кататься начала.
- Что с вами, командир?
Чуть разогнувшись тычу пальцем в сторону дыма.
- Там их лагерь. Он горит. Кажется, я догадалась, где начальник конницы.
Обалдело уставился на меня. Рот разинут, глаза выпучены. Оглох от пальбы что ли? Потом в затуманенном взгляде словно искра загорается. Доходит.
Как заржёт. Так по спине треснул, что чуть не повалилась.
Анид удивлённо глазками хлоп-хлоп на закопчённом личике. Шепчет.
- Мы, что сражение выиграли? Победили? – первая, кто вещь своим именем назвал. Победа!

Младшая Линки. Что за плащ цветной такой? Приглядевшись, понимаю, знамя на плечи накинуто. Ещё одно, узкое с тремя длинными концами по земле за ней волочётся. Знамя пурпурное с золотым диском солнца и летящими языками огня. Да это же «Пламя!» Главный боевой стяг местного императора и одна из главных святынь, раньше хранившаяся в главном соборе пока ещё не взятого города.
- Вот! – высоко поднимает – Знаете, что это такое?
Судя по восторженным крикам, не одна я тут такая умная. Значит, «Пламя» пало… И взято в лагере. Змея огонь сожрала и не подавилась. Всеядная зверушка!
  Что-то опять вспомнилось из главного поэта этого похода – Рэндэрда. «И видят нас от дыма злых и серых». Дым вот только рассеялся почти весь, а со злостью и серостью – порядок полный. Зеркальце далеко, но остальных-то я вижу.
Вот Линки чистенькая... Чего я злюсь-то? Знаю же, от боя она в жизни прятаться не будет, тем более, рядом со своим отцом.
Угу. Да я ей просто завидую самой чернейшей завистью. Незаконнорожденных вокруг полным-полно... Да помню я, она теперь полноправная, да и я тоже в каком-то смысле, вот только многолетнюю привычку так легко не изживёшь, про отношение за стенами Замка вообще молчу.
Только все теперь видят – бастард начальника конницы захватила стяг. Почти уверена – знамя на плечи ей отец набросил, он же и велел стяг везти. О будущем доченьки думает время от времени. Как бы стяг этот ей теперь на герб не попал.
Коня на дыбы подняла. Красуется. Знает не хуже меня – в руке символ не просто победы, а полного разгрома вражеской армии. Да что там разгрома, выше бери, символ краха государства.
Сейчас поскачет вдоль рядов к алому стягу с гремучей змеёй. К Госпоже. А я здесь останусь. Не пальнул бы кто по ней сдуру.  И не заметить флаг за спиной могут. Бой время такое... С прошлой войны, бывает, стрелы шальные долетают.
Линки знамя к ногам швырнёт. Да уж, сильнее этого жеста только притащить императора местного, храата всея мира, или как там ещё этот сын свинячий обзывается. Причём, императора можно тащить хоть тушей, хоть вообще по частям, только доказывать придётся принадлежность.
Пойти чтоль отрезать пару... или, лучше с десяток, голов с бородёнками покучерявее? Да сдать командующему нашим флангом Аренкерту под расписку. Его ведь не просто так «лисом бесхвостым» ещё недавно звали. Просто выгодно будет в списках награждённых порученцев Верховного отметить. Их, правда, и без меня немало.
  Но сомнительно, что он меня на совещаниях у Верховного не запомнил. Война-то, может, и кончиться. Грызня вблизи первого лица государстве – никогда.
Линки со мной глазами встречается.
Кисло ухмыльнувшись, салютую поднятым пистолетом. Так и держала в руке с последней атаки.
У Кэрри улыбка до ушей. Швырнув «пламя» как палку, спрыгивает с коня. Смеясь и плача, визжит.
– Осень! И–и–и!!!
Бросается на шею. Блин! Да она же выше меня, да в полной броне. Как-то умудряюсь не упасть. Она ещё целоваться лезет. Дура! Хотя, пусть. От меня не убудет. Это я веселиться не умею.
В глаза смотрит и говорит.
– Ты грязная. И плачешь.
Вытаскивает откуда-то шелковый платочек и начинает мне щёку вытирать. Только гарь ведь размажет.
– Мне так здорово никогда не было! Такой счастливый день. Ты чего не радуешься?
«Того, что устала» – не сказала.
– Ты пьяная?
– Что? Нет. А, да, наверное!

Госпожа так и сидит. Знаменитое непроницаемое выражение лица, грозные золотые рога.
То и дело появляются всадники или пехотинцы. Кто с донесениями, кто с захваченными ценностями. Я переписываю отличившихся, хотя Госпожа и так ни разу с именем не ошиблась.
«Пламени» уже и видно – столько поверх знамён накидали боевые, церковные, личные. Всякие.
Чуть в стороне лежит несколько тел судя по богатым доспехам – командиры. Ещё священники высокопоставленные валяются, у некоторых одеяние по покрою – почти платье женское, причём золотого шитья столько. На парадных платьях, мягко говоря, не бедной Динки гораздо меньше. Тут ещё и камней изрядно. Огранка так себе, но зато много. И это притом, что немало камней уже отодраны и приятно отягощают собой кошели солдат.
Говорят, этого императора местного, храата всея мира, тоже убили. Видели, как его флаг упал, хотя тела пока не нашли.
Эрескерт стоит сияющий. Если он чем-то в императора попал, тела могут и вовсе не найти.
Командиры почти все убиты пулями. Попы – кроме одного, зарублены. Застреленному кто-то прямо в лицо двуствольный пистолет разрядил.
Доспехи почти все нашей работы, значит легко пробиваются пулями и большинством болтов. Вроде, никого с нашего фланга нет, а то интересно проверить, пробивают ли доспехи стрелы бывших лучников Безглазого. Хвастаться-то они довольно зло хвастались. До драк, правда не доходило. Их бывший хозяин Еггтов ненавидел, но к тем, что за Линией относился так же, как и они.
- Сбор знамён императора Запада! – весело орёт пьяная Динка.

Тридцатый воз, доверху и даже больше наполненный раздетыми до нитки телами, многие без голов. Костры складывают. Громадные! Завтра днём запалим. Пусть со стен полюбуются. Прикинут, что их ждёт. Многим скоро так же гореть. Только живьём вместе с домами и скотиной.
Помощи не будет. Вон эта помощь – на возах, на поленницах, просто на поле, некоторые на деревьях, а то и между двух, развешены. Ещё многие сейчас вниз по реке плывут, попутно рыб да раков подкармливая.
Динка уже похвастать успела. «Реку можно в Красную переименовывать. На переход, или даже два вода там теперь такого цвета. От крови их». Улыбнулась так, что хорошо клыки видно было.
Как и все, привирает про успехи в боях. Но сейчас ей веришь. Устала уже считать возы. Хорошо, хоть из реки никого не вылавливают. Ни мёртвых, ни живых.
– Что думаешь о потерях?
– Не располагаю всеми данными.
– Давай по тем, что располагаешь.
– Перевезённых тел ориентировочно около шести-семи тысяч. Концентрация тел на поле на разных участках различается в разы. Если ограничиться ручьём на правом фланге, опушкой дальнего леса в центре и дорогой низшей категории на левом, то на данной площади может находиться до тридцати тысяч погибших. О концентрации мертвецов в лесу и по направлению к бродам, сведений не имею.
– Тут уж иные все сто тысяч насчитали, кое-кто, – выразительно косит глаза в то место, где недавно была Динка, – и все сто пятьдесят нашли. У тебя же только тридцать.
– Чётко различаю: «сама видела», «мне доложили» и «думаю, что...»
Устало рукой машет.
– Да знаю я это. Чего же ты такая зануда?
Остаётся только плечами пожать.
  – Если хочешь прожить подольше – считай потери противника поменьше».
  – Надо же, шутить научилась. И десяти лет не прошло, – замечает с усмешкой, явно подцепленной у дочери, не наоборот.
У нас сжигать трупы – обычное дело. Предки на островах жили, там народу много, а годной земли – не очень. У местных надо в землю зарыть, да ещё знак какой поставить.
Угу. Делали бы так на островах - жить бы негде было. Все поля мертвецами заполнили. Сейчас земли много. Хоронить есть где, но и сейчас многие предпочитают умерших сжигать.
Тут только  павшую скотину сжигают. К кострам из трупов не привыкли. Ничего! Скоро из их города один большой сделаем. Пока же голов вам за стену накидаем. Свежеотрубленных. Думайте, сердцем, или чем там ещё у вас полагается, что вас всех ждёт.
– Валом теперь повалят покорность изъявлять. Все кто сегодня в бой не слишком торопились.
Мысленно ругаюсь. Значит, опять целый день торчать в полной броне у кресла Госпожи. Нравиться дурачить местных, показывая, что они войну проигрывают войску под командованием женщин. Мне опять командира из ближайшего окружения Верховного изображать. Ну, что из того, будто хорошо со стороны смотрюсь?
Эрия вон, куда величественнее смотрится. Вот только больная нога служит хорошую службу и часами на одном месте торчать ей не велят.
Дура, ты Осень. Хотя и умная. Замечаю уже давно. Отношение Госпожи ко мне изменилось. Не стало лучше или хуже. Стало просто другим. Из категории «забавной умненькой девочки» или даже просто «миленького ребёнка» меня исключили. Учить больше нечему, да и незачем уже.
Вот только я теперь попала в категорию пусть младшей, но всё-таки подруги. И спрашивает теперь почти как с себя. И наваливает примерно столько же. Вот только выглядит она куда хуже других в этом возрасте. Казначей столько раз ругалась, что она раньше времени себе в могилу загонит. Чувствую, сама на соседнем костре оказаться могу.
Хуже всего, ни Динку, ни Яграна, ни кого-либо из племянниц она так и не вывела из детских категорий.
Вот и начинаешь задумываться, не слишком ли высоко взлетела. Рядом с Еггтами не слишком-то безопасно, хотя и не  опаснее, чем в иных местах. Замок на всю страну всё равно не соорудишь.
Бой заставил задуматься – что будет окажись на той стороне кто-то с доспехами, держащими наши пули? Или, что ещё хуже, с более дальнобойными ружьями?
Ведь этим дровам завтрашним храбрости было не занимать. Пёрли и пёрли вперёд, несмотря на падающих друзей. Пёрли, не имея ни единого шанса дотянуться до нас.
И ведь в последнего я из пистолета стреляла. Рядом был! Пока вдоль рядов ехала, ещё нескольких таких... удачливых видела.

  Хозяйственна Анид. Не думала, столько натаскать догадается. Тут и доспехи, и оружие, и перстни, даже денег довольно большой мешочек набрался.
Тела раздеты до гола, с лошадей сбруя и сёдла тоже сняты, не удивлюсь, если и подковы отодраны.
Динка с коня материнской «молнией» машет.
- Здорово, Серый Демон. Гордись!
- С чего это я демоном стала, да и серым ещё?
- Эти… Тебя запомнили, и записали в ближние приближённые.

   Вот и пригодились метательные машины Безглазого. С утра город обстреливают. Головами убитых вчера. Раз за разом. В сеть для камней входит пять-шесть голов. В ковш машины – три-четыре сети.
Кто-то додумался сигнальные ракеты к сеткам привязывать, чтобы поярче и погромче летело. Ещё и салютные ракеты нашлись, а я-то думала, их ночью все расстреляли. Грохоту было. Небо, казалось, горит. Если кто и думал поспать, то это была плохая идея. Хотя, если кто и спал – то только вечным сном.
Все свободные солдаты на позициях машин. Просто наблюдают, «снаряды» подтаскивают, иные даже помогают заряжать, да ковши с лапами взводить.
Поленницы с телами всё выше и выше. В них натыканы всякие разные знамёна.
Постройкой одной из поленниц распоряжается Динка, напялившая поверх брони тряпки высшего из убитых вчера церковников. На голове - его же шапка. Золотое шитьё и почти все камни. Отличительный знак попа этого ранга –посох вроде пастушьего. Угу. Людское стадо пасти. Как овец.
Вот только, насколько я знаю, у овечьих пастухов на посохах камней, эмалей, резьбы по кости моржей, золота и серебра не бывает.
Динку со стен должно быть хорошо видно. Она посох то вокруг себя вертит, то сама вокруг него крутится, то между ног просунет и как ребёнок, скачет, то закрутит, вверх подкинет и ловко поймает, то шапку снимет, на посох наденет и поднимает повыше, так чтобы хорошо видны были развевающиеся волосы. Хохочет. Глумится. Торжествует. Всё сразу.
Хлопки, одобрительные вопли потише, чем позапрошлой ночью. Хотя, народу не меньше. Понятно, на Динке в тот раз было надето куда меньше. Но и сейчас видно, змеёй дочь Верховного зовут не зря.
Орали бы лучше погромче. Издевательство над врагом сейчас творится самой высшей пробы.
Жаль, мало кто из солдат знает, чьё облачение на себя Динка напялила. Только её гибкость и видят. Вот на стенах – понимают. Им такое – как серпом по одному месту. Кстати, понять не могу, почему у них высшим священникам женщин касаться запрещено, но одновременно, скопцами быть они не могут.
Дрова таскают, да возы разгружают в основном нестроевые, как старого, так и нового набора.
Несколько человек что-то обсуждают с Динкой.
Вместе направляются к складам. Один забит простыми тканями, одеждой и обувью, захваченной во взятых населённых пунктах и полученной как дань. Второй забит оружием и доспехами. Самое ценное давно уже хозяев нашло. Что похуже – разобрали нестроевые. Им только самый простой доспех и шлем положены, но никто не запрещает за свои средства добывать что получше. Сейчас на складе осталось совсем уж негодного качества, да поломанное. Хорошее тоже есть - кавалерийские копья да седельные мечи. Но ненужно никому. Для пешего боя не годится, а у нашей конницы всё есть. Таранным ударом владеют не хуже местных, вот только почти не применяют. Сама на этот склад сходить хотела – битой брони после вчерашнего там должно много быть. Посмотреть и оценить действие пуль, ядер, картечи и бомб.
Начальника конницы с копьём я только на параде видела. Он говорит, «сотня с пистолетами всегда победит сотню с пиками». На собственном опыте убедилась – так и есть. Самому генералу пистолетов мало, у седла всегда вижу ручную мортирку для стрельбы гранатами, он из такой запросто с рук стреляет. Что может натворить сотня таких гранат сблизи, да по плотному строю – вчера насмотрелась.
Почти вся толпа, во главе с Динкой, к некоторому удивлению, направляется к складу одежды. На оружейный три человека пошли.
Я спешиваюсь. Если Маленькое Чудовище что-то задумала – посмотреть лишним не будет.
– Просто шествие воинствующих безбожников. Смотришь, аж сердце радуется.
Генерал Рэндэрд. Не заметила, как подъехал. Тоже бездельничает. Как и я. Фляжка в руке уже. Продолжает гулянку ночную, или следующую уже начал? Не лезет, и на том спасибо. Хотя, куда лезть-то. Я сама после вчерашнего хороша во всех смыслах. Судя по зеркалу, накинуть мне можно четверть века, не меньше. Глаза красные да опухшие, от недосыпу, от пьянства, или от всего вместе. Про остальное лучше и не говорить, как представлю, что у меня сейчас на голове творится – понимаешь, почему генерал волосы бреет. Разит от меня вряд ли сильно слабее, чем от него. Вместе же Динкины запасы уничтожали. Не помню, кому я ночью пистолетом угрожала? Надеюсь, всё-таки не ему.
Сам ведь понимает, держат исключительно за старые заслуги. Поэтому и ведёт себя так, осознавая бесполезность в нынешнем состоянии. Говорили в начале – смерти искал. Потом перестали. На этой войне даже если захочешь, помереть не очень-то получится. Редко когда такое бывает, на войне одна из сторон выигрывает все крупные бои и мелкие стычки без исключения и всё с минимальными потерями. Вчера в центре до строя не добежал ни один. Да и у нас все убитые – при разрыве орудия.
Старая слава Рэндэрда. Где-то в самом начале он с умирающей девочкой на руках – будущем Казначеем. Рядом с Чёрной Змеёй, спасающий её дочь и сына – Дину и Линка. Госпожа вчера выиграл сражение, на десятки лет определяющее мировую историю. Начальник конницы когда-то спас от смерти меня. Выходит, и я чем-то бывшему Четвёртому Змею обязана.
Генерал взбалтывает фляжку.
– Хочешь? Глотни, а то награду за самую угрюмую рожу в лагере можно давать.
Глупо на правду обижаться.
– Не откажусь.
Целую флягу протягивает. Действительно, не так уныло всё становится.
Провожает шествие глазами. Потом на меня смотрит. Изрекает, тяжко вздохнув.
– Старость не радость, на тебя глядя, Осень, понимаешь, что и молодость не жизнь.
– Может, над кем  другим в остроумии поупражняетесь?
– А ты в зеркало с утра смотрела?
Скотина! И не пошлёшь его.
Рэндэрд продолжает ухмыляться. Не сразу соображаю, до меня дела нет, на вытворяемое Динкой любуется.
Они все в одежды священников оделись. Шапки их нацепили. Утварь вытащили. Пышнее всех разряжена Динка, но и кроме неё есть ещё пятеро с посохами. Идут во главе колонны. Так ловко, как Маленькое Чудовище никто посох крутить не может. За ними идут человек десять в фиолетовым. Потом вперемешку в коричневом, чёрном и белом.
Сначала тоже хотели построиться по порядку, но быстро перемешались, ибо порядок и это шествие – вещи несовместимые.
Насмешка над тем шествие, что недавно по стенам шло, да бомбой Госпожи было завершено.
Вон у многих рваные церковные знамёна, кресты эти кривые да косые. Курительницы да подсвечники всякие.
Почти крёстный ход, или как там у них это действие называется? Вот только поднятые копья с насаженными головами всю картину портят. Или, наоборот, украшают, смотря с какой стороны стены смотреть.
Гимны поют, кто во что горазд. Нестроевых нового набора почти всех учили, старого  не знают никто. Гнусавые мотивы раньше под сводами звучали, теперь же с иными словами распеваются. Сама на язык остра, но тут такая похабщина мастерская! Заслушаться можно. И на духовный мотив. Накипело видимо, у рабов к хозяевам.

Ближе к окончанию

  Сижу и смотрю на море. Просто смотрю. Огромный материк позади. Не знаю, что впереди.
– На последнее море любуешься?
– Никакого раньше не видела. Море не может быть последним или первым. Они все между собой связаны. Да и само деление на моря во многом условно.
– Зануда.
– Знаю.
– Но пришла посмотреть на море.
– Никогда раньше не видела.
– Я тоже...
– Разве?
– Да. Я не мама, китов в детстве не била.
– Я про них только читала.
– И ещё ела.
Смеюсь.
– Не пытайся поддеть, я всё равно не толстая.
– Да знаю уж. После похода такого жир если где и остался, то на колёсной смазке, а не на чьей-то заднице.
Старается обойти меня, стараясь разглядеть зад.  Я верчусь, не давая, так сделать.
– Можешь мне поверить, кому надо, этой моей частью тела вполне доволен.
– Ну да. Ты же не из тех, кому эту часть с мозгами поменяешь – никто разницы особой и не заметит.
– Как знать, как знать, иные как раз и любят мозг сношать.
– Ага, я даже одну сероглазую знаю, кто постоянно этим занимается. Смотри, бросит тебя муж. И так почти на другую сторону материка удрал от тебя.
– Ага. Как там твой главный в мужья кандидат, Рэдд выражается. «Дан приказ ему на запад, ей в другую сторону...» напомнить, кто этот приказ отдал?
– Ты её по-прежнему не любишь. Хотя она плохо о тебе не говорила.
– Я не «ведьма», чтобы всем нравиться. Одного достаточно.
– Который очень далеко отсюда.
– Чего ты хочешь? Моей ревности? Ругани на казначея? Ну, так не дождёшься. Знаешь прекрасно, я ничему без доказательств не верю. У тебя они есть? Предъявляй! Нет? Так я далеко посылать на хуже тебя умею.
Хохочет.
– У одних и тех же посылать учились. Мне иногда кажется, тёте та песня Рэдда про расставание так понравилась, что она решила на вас её повторить, только всё наоборот сделать. Он тебе на прощанье «если смерти, то мгновенной, если раны – небольшой не желал»?
– Знаешь, это не твоё дело.
– Ну, так ты скоро с победой вернёшься. Обязательно на вашу семейную сцену посмотреть приду!
– Так тебя и позвали!
– Так уж мне приглашения и нужны. У него, если что, «Молния» теперь есть.
– Ага. Он мне показывал. Её пока взведёшь... Я пистолет достану быстрее.
Обе смеёмся.
– Знаешь, тебе стоит поскорее родить. Никому не нужны слухи, будто у тебя, или у него что-то не так. Вы ведь давно вместе.
– Что ты так волнуешься? Боишься у единственного мужчины в этом поколении потомков не будет? Так ведь вас восемь, из них шесть – в брачном возрасте. Тем более, он не Еггт.
– Он мне брат.
– Угу. А меня сестрой звала. Кровосмешение одобряешь?
Ржёт, аж пополам сгибается.
– Знаешь, зол он был, когда уезжал.
– Не заметила.
Усмехается.
– Всё-таки это я, а не ты Яграна всю жизнь знаю. Говорил: «Пальцы тонкие, я их целовал. Помню тогда. И недавно. Как когтистая лапа птицы. Она несколько дней не могла ладонь сжать и разжать. У неё руку свело на клинке. В тот день. Не желаю больше видеть её израненной такой. Я должен был защищать её, должен был стоять рядом».
Меня даже не поцарапало. А она на ногах не стояла.
– Стояла, чё он врёт.
– То я не видела! Не подпирали бы, упала точно. Рэдд сказал потом, подкову разогнуть легче, чем её руку.
Тру костяшки пальцев. До сих пор ноет, правда, всё реже и реже.
  Никого тогда не ждала. Знала, кто что должен делать, чтобы добиться результата. Мне всего лишь надо было не отступать.
– Он думает, тебя тогда не просто так там поставили. Понимаешь, не просто.
Не понимать сложно. Человек, на кого покушений было больше, чем ей лет, поневоле начинает искать заговоры и врагов даже там, где их нет.
Вот только я не могла оказаться где-то в другом месте.
Намекает, будто от меня хотят избавиться. Причём не из опасений за меня, а из-за любви у людей мысли вызывать, что без неё бы в голову не пришли. Причём, мысли в основном на других людей направленные.
Забавляется она так, играя людьми. Как мать. Только Госпожа для дела, а Динка ради самой игры, причём сплошь и рядом забывая останавливаться. Это я с детства её знаю, и то иногда злюсь из-за игр этих.
– Ты же не я, всем сейчас нужна.
– Ага. Гости бывавшие на одной свадьбе всеми силами стремиться оказаться на другой. Женихами. Притом, не поинтересовавшись мнением невесты.
– Тебя могут замуж выдать не спросив ни твоего, ни жениха мнения.
– Это да. Но тут очень хорошо дочерью своей матери быть. А она ни на кого не намекала. Ставший моим мужем без учёта прочих заслуг, сразу же слишком высоко, прыгнет. Во всех смыслах. А нам обеим не нужны прыгуны эти.
– Хочешь сказать, одной меня хватит?
– Нет. У вас обоих змеи на гербах, а в остальном змеиного в вас маловато. Даром, что ядовитые.

– Не думала, что придётся, но скажу. Она совсем себя не бережёт. Совсем. А я просто не гожусь на её место. Во всяком случае, пока. Да и в будущем... Мне её не догнать. Просто сил не хватит. Сколько я воевала, ты знаешь. И уже чувствую, начинаю сходить, или даже уже схожу, с ума.
Она же воюет всю жизнь – и лучший ум страны. Я только похожа.
Вот значит как заговорила! Заметила, что с ума сходит. Лучше поздно... Многие подмечают, как Динка нравится убивать, мучать и вообще, причинять боль. «Жестокая» – почти официальное прозвище. Дано людьми, не один год проведшими в боях и походах. Видевших и творивших всякое.
Да нечего белой у пушистой притворяться. Сама такова. Рубила, колола, стреляла. Глотки спящим тоже резать могу. Иначе вообще жива бы не была.
Динка по кровожадности смотрится даже на фоне тех, кто куда страшнее меня.
Понимает ли, спасает её в первую очередь собственная храбрость. На острие атаки – она, в пролом или на стену лезет первая.
Говорят, жестокие люди часто трусливы и подлы. Будь в Динке хоть кроха подобного – не уверена, была бы дочь Верховного сейчас жива. Будущее волнует многих. Будь в ней многовато гнили... Шальная пуля, случайно разорвавшееся заряженное тройным зарядом орудие, лопнувшая подпруга... Даже Змеи не в состоянии уследить за всем. Да и они сами ведь тоже люди.
Но пламя пока выжигает гниль. Вот только в Еггтах помалу ничего не бывает. И уж если то, что Динка в себе старается заглушить прорвётся наружу. Мало не покажется никому. Гниль-то не только я замечаю, и насколько я знаю людей, желающие сделать так, чтобы эта гниль не прорвалась, имеются.
Да и банально не стоит забывать и о тех, кого дочь Верховного не устраивает просто тем, что существует и является наследницей.
Тут уже начинается мой шкурный интерес. Я слишком близка и к Верховному, и к наследнице. Если хочу жить подольше, и банально пользоваться состоянием, мне нужно, чтобы Госпожа и её дочь прожили как можно дольше.
С каждым днём всё яснее и яснее становится – самый важный поступок в моей жизни – тот удар кинжалом в спину наёмного убийцы. Динка в тот раз осталась жива, благодаря тому удару, да и за мою жизнь, такая, как есть сейчас, тоже тому удару благодарной стоит быть.