Десятник объясняет, Госпожа, слушая вполуха оглядывается по сторонам. Генерал-лазутчик невозмутимостью напоминает старую храатскую статую. За столько лет среди них навидался и не такого.
  Генерал Рэндэрд выцеживает сквозь зубы.
– Тоже мне, «Олений парк»!
Дина резко поворачивается.
– Это ещё что такое?
Лазутчик чуть шевелит губами.
– Впервые слышу.
– Читал в старой книге – на Архипелаге член императорского дома жил. Стареть стал. Женщин очень любил. Но дурных болезней боялся. Вот для него в загородном парке девственниц и собирали. Они даже не знали, кто он. Отбором, вроде, его старая любовница занималась. Девиц подбирала таких, чтобы на её место и влияние претендовать не стали.
– Что с ними делали, когда надоедали? Как здесь? Чик по горлу?
– Нет, замуж выдавали. Ещё художников иногда приглашал, чтобы их писали.
– М-да, храатам до нас по развитию – как до Луны на карачках. Как его звали, а то что-то не припомню такой истории?
– Забыл, – мне показалось, чуть замешкался, отвечая. Мне кажется,  генерал уже давно чем-то болен, но притворяется здоровым.
– Нужного вон сколько позабывал! Взамен же набрался... Парков Оленьих. Пошли поглядим, с кем там храат развлекался. Пока чего-нибудь не испортили.
Подходя слышим громовой хохот. Солдаты стоят кругом. Расступаются.
Посреди круга в грязной луже стоит закрывающаяся руками девушка. Показалось, голая. Приглядевшись, вижу, – нет. Эта ткань от воды полупрозрачной становится, да к телу липнет. У некоторых солдат в руках вёдра.
Дина смотрит, уперев руки в бока. Все знают – насильников она казнит. В военное время – особенно. Но тут-то пока ничего не произошло.
Девчонка меня точно младше. Храату под сорок. Если бы она одна тут была, ещё можно было бы понять. Тут их вон сколько.
Мёртвых.
– Хватить реветь! – орёт Дина на местном.
Дёргается как от удара, но глаза открывает. Огромные. Как у оленёнка, тьфу на твои истории, генерал!
– Сюда иди!
Двигается как кукла, что за верёвочки дёргают.
Дина рассматривает безо всякого выражения.
Как расхохочется.
Девушка падает. Госпожа, хмыкнув, говорит.
– Так и думала, за этим богомольцем и веры защитником, мечом божьим, сыном свинячьим какое-нибудь дерьмецо водится. Он девочек любит! Всего-то! Вместо господа!
– Собор в столице собирается, многие святые отцы прибыли уже, – замечает лазутчик.
– Понятно, чего их в город не повезли! Вдруг кто из особо упёртых узнает, как правитель развлекается. Рэдд, я с тобой или с Кэр спорила, что благородный дикарь – это выдумка философов?
– Не со мной.
– Жаль. Наука была бы кой-кому. Просто выбросили как игрушки ненужные, дабы не помешали серьёзным людям о высоком разговаривать. Да и кормить лишние рты в осаде ни к чему.
– Их же немного.
– Они вещи. Не люди. Их ценить не обязательно. Тем более, им наверняка сказали, умирают за веру и в рай попадут. Им же себя убивать нельзя.
– Меня не убьют? – про девушку-то мы и забыли, а она спрашивает по-грэдски.
– В обоз к вспомогательным отправлю. Там женщин полно, присмотрят.
– Там её точно убьют, притом медленно и мучительно, – скучно замечает лазутчик.
– Почему?
– Рабы с полей ненавидят господских подстилок. Тем более, таких холёных.
– Тут её прирезать, – предлагает Рэндэрд, – и вся недолга. У неё на боге мозги уже свёрнуты. Дельного ничего не выйдет, а шлюх у нас и так хватает.
Кошусь сначала на генерала. Большеглазую он одним кулака убьёт. Потом на Госпожу. У той в глазах играют искорки болезненно-злого веселья.
– Осень, тебе служанка не нужна?
Вот так так!
– Это награда или наказание?

Дальше-то мне, что с ней делать? Иду к выходу.
– Госпожа, не оставляйте меня!
Пожимаю плечами.
– Иди со мной, не запрещаю.
– Благодарю, госпожа!
Взглядов солдат, бросаемых в нашу сторону не заметить сложно. Все охранные сотни уже здесь. Значит, и обоз тоже должен скоро подойти. Точно! Вон нестроевой как раз первой сотни с вёдрами куда-то бежит.
– Нестроевой!
– Слушаюсь!
– Куда?
– За водой для лошадей.
– Принесёшь – скажешь писцу, пусть зачислит одного нестроевого. Распоряжение Верховного. Потом принесёшь ко мне, я в том коридоре буду, один комплект походной формы и пожрать... на двоих.
– Слушаюсь! Тут, говорят, погреба богатые. Повара говорят, сегодня без работы им сидеть – все обжираются. Верховный разрешил.
– Не опасно? Тут, на днях, кучу народа отравили.
– А мы на пленных проверяем.
– Ну, тогда оттуда на двоих принесёшь.
Убегает, тоже попытавшись заглянуть мне за спину. Нет, если она в таком в лагерь высунется, её тут же изнасилуют. Причём, много раз. Хотя... Пугать этим девушку из цветочного? А без разницы, для всех только лучше, когда такие дела происходят по обоюдному согласию.
Опять в кресло плюхаюсь, закрыв глаза. Осторожное касание руки.
Просто сидит на коленях у моих ног. Придерживает свой узелок. Смотрит снизу вверх, как собачка.
  – Можно мне тут посидеть, пока вы спать будете?
  – Сиди, чего уж.
  – Я вас не побеспокою, госпожа.
  – Наоборот, разбудишь, если этот, или ещё кто придёт.
Местных женщин повидала уже достаточно, эта не из тех, что резанёт спящего по горлу. Вблизи моих сапог ей кажется безопаснее всего на свете.
Снова касание. Видимо, заснула всё-таки. В дверях опять тот солдат стоит. Корзину двумя руками держит. М-да, жратвы в ней не на двоих, а самое меньшее, на десятерых, причём не девушек, а здоровых мужчин. Окорока торчат, ещё копчёности какие-то, сыра целый круг.
– Вот! Как приказывали!
– Поставь где-нибудь. Ты ей одеться принёс?
– Так точно!
Входит. За ним ещё один тоже с корзиной. На этот раз, фрукты, горлышки бутылок торчат. За ними третий. Этот комплект формы несёт! Придурки! Так по голым девицам соскучились, что просто посмотреть втроём припёрлись?
Понять их тоже можно. Охранные сотни, несмотря на название охраной Госпожи занимаются в последнюю очередь.
Разведка, налёты – всё время в сёдлах. На обозных девушек времени нет. Недотроги в латах несговорчивы. Хотя, я слышала, не все...
Пялятся так откровенно, она вплотную к ноге прижалась.
– Всё как приказывали! Писарь велел спросить, как звать нового нестроевого.
Теперь уже я чувствую себя дурой.
  – Как тебя звать? – от глупости ситуации, грублю.
  – Нет имени, госпожа.
  – Как к тебе... старый господин обращался?
  – Как ко всем низшим. Рыбка.
  – А к высшим?
  – Старшим?
– Птичка.
Солдаты ржут, тот, с формой, спрашивает.
– Эй, рыбка, а он овечками или ягнятками никого не звал? Или, он натуральных овечек предпочитал?
Ржут. Самой бы было весело, не будь всё грустно. Смотрит на меня, в глазах слёзы. Который уже раз сегодня. И страх. Конечно, я знаю, как некоторые умеют слёзы использовать для достижения своих целей... Тут, в общем-то, тоже, только цель всего одна - живой остаться.
Да и вспомнился мне тут поступок одного известного кавалериста.
– Анид, – в отместку за шуточку, теперь её звать будут как Госпожу, только буквы задом наперёд, – Ерт, – а это уж от меня ей кусок второго имени, – Анид Ерт. Запомнили? Тогда свободны.
Разворачиваются и уходят. Строевым шагом. Придурки! Или просто мальчишки. Интересно, сколько себе они корзин да мешков набили, с высочайшего-то разрешения?
Киваю на форму.
– Надевай поверх этого. А то на тебе и нет считай, ничего.
Спрашиваю, пока она... То есть Анид, штаны пытается завязать. Велики, конечно, хотя тут солдатики не веселились, самый маленький размер принесли.
– Анид. Ты точно не помнишь, как тебя мама звала? Если помнишь, скажи, так тебя и буду звать.
– Благодарю, Госпожа. Буду Анид. Не помню я того имени. Буду зваться, как вы велели.
– Как знаешь. Вспомнишь если, скажешь. Переписать ведомости недолго.
Гляжу на неё. Походная форма удобством отличается, а не красотой. Но Анид выглядит засунутой в мешок. Ничего, ушьёт потом. Роюсь в кошеле. Найдя медную звёздочку, цепляю ей на наплечник.
– Вот. Мой знак. Солдаты его хорошо знают и обижать не будут.
Не объяснять же ей всю нашу систему чинов и званий. Я и в самом деле имею право производить в старшие солдаты и десятники. Или лишать этих званий. Звездочку десятника Анид и прицепила.

Отредактировано Чистяков (05-03-2015 15:39:52)