Глубоко задумавшись, хозяин дома поводил резной ложечкой в мисе с крупнозернистой осетровой икрой, и отстраненно заметил:
— Этой весной государев зодчий Конев большое устроение на Воробьевых горах начал. По указу Великого государя. Перекопал и загадил там все знатно, опять же людишек мастеровых изрядно нанял... Н-да. В первую голову ему велено две башни поставить, с крышей мудреной — чтобы через нее на ночное небо сподручно было смотреть. Архипастырь Филипп, как узнал об этой затее, был очень недоволен — пока Великий государь прилюдно не указал, что башни те строятся не для занятий астрологией богопротивной.
Не понаслышке зная, как царь любит составлять разные гороскопы и глядеть в звездные карты, Федор позволил себе скептически ухмыльнуться.
— Вот-вот, и митрополит так же не верил — до тех пор, пока на следующем же заседании Думы не огласили указ о создании царской часовой мануфактуры. Указав промеж прочего, что собранные часы обязательно отправлять в звездочетные башни, где по небесной механике ход их выверять и налаживать.
— О как?!?
— Немчин же сицилийский, за коим ты, сынок, поплывешь, мнится мне — большие трубы подзорные для тех башен ладить и будет.
Задумчиво угукнув, молодой мужчина отщипнул еще один крохотный кусочек лепешки и закинул его в рот — по прежнему внимательно слушая отца.
— Нидерланды гишпанские... Плавали туда уже дьяки посольские. И в Венецию, и в Англию — корабелов тамошних сманивать. Все зря, у них меж собой уговор, не давать Руси свой флот завести.
Воткнув ложку в самую середку янтарно-зернистой горки красной икры, Иван Федорович по примеру сына откинулся на спинку стульца и сложил руки на животе:
— Вроде бы в Антверпене с одним мастером сговорились, так его свои же гильдейские сотоварищи едва и не прибили... Нет, сыно, только впустую время потратишь.
— А я не за корабелами, батюшка. Живет там один механикус и розмысл, который в числе прочего придумал линзы особой выделки. Вроде бы, если их соединить по-хитрому, то сквозь трубу подзорную и самую малую пылинку разглядеть можно будет.
В сомнении пожевав губами, государственный муж выдал свой вердикт:
— Баловство.
Думной боярин нахмурился, и поглаживая бороду как бы равнодушно поинтересовался у отпрыска:
— Правду ли говорят, что государь-наследник приблизил к себе Радзивиллов, и в особенности великого канцлера литовского Николая Юрьевича?
— Правду, батюшка.
— Еще говорят, что государь настолько благоволит этому семейству, что даже разрешил канцлеру отстроить новый костел для кальвинистов — да не где-нибудь, а в Полоцке?
— В обмен на один из девяти радзивилловских дворцов в Вильне, в коем будет устроен великокняжеский Печатный двор.
Как искушенный и опытнейший политик Иван Федорович своего будущего царя понимал и в чем-то даже одобрял — но вот как православному, ему такие новости не нравились. Очень!
— Верно ли бают, что подле государя постоянно крутится эта... Как там ее?
Князь пощелкал пальцами, припоминая:
— Третья дочка великого канцлера Николая?
Отщипнув очередной кусочек, сын услужливо подсказал:
— Анна-Магдалена. А если не она, так вторая дочка София-Агнешка — Радзивилл даже ее помолвку с воеводой поморским отменил по такому случаю.
— И как он к ним?
Заперхав от хлебной крошки, попавшей не в то горло, княжич отхлебнул (заодно облившись) и сдавленно ответил:
— Привечает.
Не удержав в себе досаду, глава рода Мстиславских сплюнул прямо на вязаный половичек.
— Вот же семя крапивное! То сестру под короля Жигимонта подкладывали ради денег и власти, теперь дочек в Великие княгини бесстыдно пропихивают... Тьфу!!!
Дернувшись на месте, князь тут же остыл — недавняя рана пока еще не терпела резких движений. Обхватив нательный крестик правой рукой, Иван Федорович пробормотал короткую молитву ради спокойствия духа и разума