***

Когда обычный смерд-крестьянин просыпается еще до утренней зари в своей избе-полуземлянке, это, как правило, мало кого интересует. Разве что — его жену, которой приходится вставать еще раньше, чтобы успеть обиходить мужа и детей?..
— Государь?
Совсем другое дело, если свою постель собирается покинуть родовитый магнат или боярин — тут уж ближним слугам приходится немного побегать. Согреть господские одеяния на специальных крюках у печки; набить рдеющими угольками парочку медных жаровен — чтобы хозяин не морозил тело свое белое, покуда его будут облачать; приуготовить сбитень и (на всякий случай!) чего-нибудь перекусить на скорую руку. Блюд пять, не больше — только-только червячка заморить.
— Кхе-кхе?..
Однако все эти хлопоты смотрелись незначительной суетой в сравнении с трудами слуг, причастных к такому событию как переход от сна к бодрствованию Великого князя Литовского и государя-наследника Московского Димитрия Иоанновича. Заранее нагреть несколько бочек воды и подготовить большую дубовую лохань — правитель может пожелать совершить утреннее омовение; наготовить кушаний и яств на дюжину едоков — Великий князь иногда баловал своих ближников совместной утренней трапезой; доставить из Полотняной казны три набора великокняжеских облачений — хозяин Большого Дворца частенько одевался, что называется, «под настроение». Кстати, тем самым сильно облегчая жизнь всем придворным и любым просителям-челобитчикам: если он появлялся на заутренней молитве в кафтане, жупане или бекеше неярких благородно-темных (или светлых) цветов, то сразу становилось понятно — ныне повелитель пребывает в привычном всем ровно-хорошем состоянии духа. Если одеяния были более ярких и сочных оттенков, то сведущие в таких тонкостях родовитые литвины уже говорили об умеренно-дурном настроении Великого князя. Каковое, впрочем, любой умный вельможа вполне мог если и не избежать, то без каких-либо последствий благополучно пережить.
— Государь мой?..
Если же длинноволосый властитель облачался в полностью черный или белый наряд... Казнить он, положим, никого не казнил, да и опалу не накладывал, но находиться близ него, и в особенности выдерживать налившийся тяжестью взгляд становилось откровенно трудновато.
— Ой!..
Присевшая на ложе в Опочивальне верховая челядинка Леонила открыла свой хорошенький ротик, собираясь набрать воздуха для очередного призыва вставать — как вдруг внезапно обнаружила, что уже не сидит, а лежит. Да и говорить что-то было очень затруднительно по причине крайней занятости губ и языка в продолжительном сладком поцелуе.
— М-мм?..
Почувствовав на груди некоторое стеснение и тяжесть (примерно равную весу руки молодого, но уже вполне опытного в постельных утехах мужчины) рыжеволосая девушка чуть-чуть извернулась и глянула на входную дверь. К счастью, закрытую. После чего расслабилась, и усердно послужила своему господину, со всем своим пылом и страстностью — сначала под ним, а потом и на нем, с легкостью доведя и без того хорошее настроение Великого князя до просто отличного.
— Государь, повелишь ли... Ох!
Отдышавшись после любовных утех и немного понежившись на великокняжеском ложе, рыжеволоска сноровисто вернулась в свое платье. Поправила прическу, постаралась прогнать прочь предательский румянец, особенно заметный на безупречно-белой коже шеи и лица и с мягким придыханием вопросила:
— Государь мой. Повелишь ли ты приуготовить все для омовения?
Дмитрий, как раз подумывающий над тем, не поспать ли ему еще пару часиков, потянулся на старательно измятой и скомканной простыне.
«Подремать, или нет?»
— Малую лохань и пару ведер теплой воды.
Легко поклонившись, верховая челядинка неслышно выскользнула за дверь.
«Еще поваляться в постели, или уже встать и поесть? Нелегкий выбор. Эх, тяжела ты доля государьская... Хе-хе, молока, что ли, за вредность попить? С медом? Или вообще устроить себе внеплановый выходной?».