Нехотя отвечая на поклоны попадающейся навстречу дворни и приказных служивых, старательно держа осанку и плавный шаг, Аглая все же добралась до зельеварен Аптечного приказа, «потеряв» на входе свою охрану. Несколько переходов, еще один пост стражи перед массивной плотно прикрытой дверью...
— ... я все губы искусала, чтобы не захохотать! Стоит себе голая, простоволосая, в одну только простынку обернутая — и на братца таращится. Выше его на полголовы, тяжелее на добрых два пуда, задом орехи колоть можно — а грудями и вовсе убить!.. Он ее валькирией представляет и рисует, а она вся в мечтах о том, как бы с Федькой в постели поваляться-побаловаться. Рядышком Машка Робустова тем же самым бумагу пачкает — и заодно брата к челядинке ревнует. Сопля мелкая, а туда же!..
Скользнув в приоткрытую перед ней дверь, зеленоглазая девица под веселый смех скромно пристроилась в уголке, быстро осмотрелась и длинно выдохнула — чувствуя, как терзавшая ее боль чуть-чуть отступила. Все было привычно, как и всегда — и эта самая обыденность действовала на Аглаю словно лекарственная настойка. Перед раскрытыми створками одного из шкафов Малой зельеварни и в окружении полудюжины небольших бутылей темного стекла — готовила очередную микстуру Домна; равнодушно сиял своими колбами, змеевиками и прочими непонятными штуками алхимический стол; царевна Евдокия протирала насухо недавно и собственноручно вымытые латунные чашки больших рычажных весов...
— У италийцев кровь горячая, да и девки созревают раньше — так что еще года два-три, и...
Дивеева многозначительно замолчала и улыбнулась царевне — получив в ответ от нее такую же усмешку:
— Да как же! К тому времени батюшка Федьку с Ванькой точно оженит. Митюшу тоже. И мне под венец...
Погрустнев, четырнадцатилетняя дева провела ухоженными ноготками по мраморной столешне алхимического стола. Спохватилась, окинув взглядом короткий рядок из четырех маленьких котелков, в которых на водяной бане готовилось непонятное варево. Сыпанула в крайний котелок немного странной белой стружки, помешала стеклянной палочкой — и начала выставлять перед своими «кастрюльками» аккуратные деревянные полешки. Аглая недоуменно сморгнула, пригляделась, и точеные поленья превратились в разборные заливные формы. Видела она уже такие, только побольше и в другом месте — в царских мастерских, где пудовые свечи из воска льют.
— Ну, с божьей помощью приступим.
Замелькали в холеных ручках медные стаканчики-черпачки (свой для каждого котелка), упали на белый камень и сразу же застыли разноцветными кляксами капли белесовато-прозрачной жидкости, потянулся к широкому зеву вытяжки легчайший, едва заметный парок...
— Уф!!! Все, пускай остывает.
Погасив три спиртовых горелки и поставив на четвертую большую колбу с водой, единственная дочь правителя Русского царства наконец-то оглянулась на Гурееву:
— Чего затаилась как мышка? Поди сюда.
Поднимаясь со своего места, Аглая невольно поморщилась от боли, прострелившей в висках. Но уже через пару секунд не удержалась от улыбки — когда вся ее тошнота и немощь разом унялись. По спине пробежались мурашки, затем пустое вроде бы средоточие послало по телу волну сладкой истомы... И тем обиднее было увидеть тень недовольства в синих глазах своей царственной ровесницы.
— Вижу, стараешься. Но все равно — мало!..
От подобных слов новоиспеченная боярышня уткнулась глазами в пол.
— Молчишь?
За прошедшее время бывшая девка-селянка многому научилась — иной раз через силу и боль. В нее буквально вбили умения и повадки, приличествующие девице знатного рода, безжалостно наказывая за малейшую оплошность в поведении и речи — и самым трудным было привыкнуть к тому, что за ней постоянно следят. Везде! От чтения книг у Аглаи до сих пор временами резало в глазах, зато при виде гусиного пера и чернильницы уже не появлялись слезы; временные наставники больше не жаловались на ее невнимательность или отсутствие вопросов; вид чужой крови и ран вызывали разве что легкую брезгливость... Впрочем, и та потихонечку исчезала.
— Если будешь молчать и лениться, я могу и... Помочь.
Но вот привыкнуть к тому, что ей позволено не просто говорить что-то там самой царевне, но даже и возражать при случае!.. Этого пока у боярышни Гуреевой ну никак не получалось. А хотелось прямо-таки очень-очень, потому что после каждого занятия с синеокой красавицей у нее сильно кружилась голова, и мучили долгие болезненные спазмы в черевном сплетении. Польза от такой помощи была, и очень даже заметная — но когда день-два после занятий ходишь только с чужой помощью, а есть не можешь вовсе...
— Она не урожденная.
Даже не поворачиваясь в сторону Дивеевой, царевна отмахнулась от ее заступничества:
— А то я не знаю!..
Досадливо нахмурившись (что совсем не испортило ее красивое личико), Евдокия покосилась на алхимический стол, где в колбе как раз начала закипать вода. Вздохнула, затем сдернула с рук холщовые нарукавники и в полном молчании вышла за дверь.
— Ох, устала!.. Ты не сердись на нее.
Уложив последнюю скляницу в шкатулку, отделанную изнутри янтарем, целительница легким касанием ноготка заправила обратно под шапочку непокорную прядку волос.
— Она добрая.
Поглядев на Аглаю, старшая ученица тихонечко засмеялась:
— Можешь не верить, но добрая. Просто она за тебя переживает. И за себя. Настоящих подружек-то у нее всего ничего: Настя Мстиславская, Еуфимия Старицкая, ну и я. Ты... Тоже можешь стать ей настоящей подругой.
Потушив горелку под колбой с клокочущей водой, блюстительница и хранительница здоровья царской семьи в несколько движений организовала на угловом столе три фарфоровые кружки с серебряными ложками, несколько туесков с сушеными травами и ягодами — и напоследок вытянула с верхней полки ковчежец с мелко порезанным чайным листом.
— А как же остальные?
— Пустышки, у коих нет ни ума, ни хотя бы верности... Отвори-ка дверь, а то у Евдокии руки заняты.
Вернулась царевна явно в лучшем настроении, нежели уходила — вдобавок с большой мисой, наполненной кусочками темно-коричневой глины. Попадались среди черепков и светлые обломки, и в виде ровно-одинаковых квадратиков — и даже странно-пупырчатые, довольно противные на вид.
— Ух, все руки отморозила, пока из формочек выбивала!..
Ухватившись за протянутую кружку, царственная дева коротко повела носом, затем добавила в чай пару ягодок облепихи и сделала крохотный глоточек.
— А это у тебя с чем?
Оторвавшись от фарфоровой грелки, Дуня с большой охотой принялась пояснять:
— Вот эти три кусочка с изюмом, здесь я грецкий орех сыпала, тут с зернышками арахиса, это...
С явным затруднением посмотрев на тот самый пупырчатый «черепок», девица-сладкоежка моментально произвела небольшой натурный эксперимент путем надкусывания и вдумчивого прожевывания.
— А, ломбардский орех!  Я его немного обжарила для лучшего вкуса. Есть еще с халвой, с миндалем, с чищеными тыквенными и конопляными семечками.