Успешно  (хотя и не очень быстро) продираясь сквозь вязь слегка выцветшей арабицы и время от времени делая заметки и выписки,  любитель древних рукописей и сам не заметил, как быстро пролетел его «выходной» день. Проскочил мимо сознания (но не желудка) вкусный обед и еще одна чашка кофе, приправленного сахаром и сливками. Не помешал наслаждаться древней рукописью и колокольный звон за оконным стеклом, призывающей к вечерней молитве. И только вспышка ярко-отрицательных эмоций, донесшихся из Приемной, заставила правителя недовольно поморщиться.
«Опять пан Константин кого-то из просителей заворачивает! Что за люди, ну ведь сказано же, что я видеть никого не желаю. И вообще, изволю быть сильно не в духе!.. Выйти, что ли, да настырного просителя гневом своим ушибить? А то и кратковременной опалой порадовать, для пущей доходчивости».
Однако идти никуда не пришлось, ибо его личный секретарь Острожский успел первым. Тихо поскребся в створку двери, дождался отклика-разрешения и буквально просочился сквозь слегка приоткрытую створку двери. Впрочем, как вошел, так и замер на пороге Опочивальни, попросту не смея двигаться дальше.
— Государь. Епископ Виленский Валериан Протасевич нижайше просит его принять по срочному делу. Утверждает, что ты сам повелел ему действовать не мешкая.
Дмитрий сильно сомневался, что иерарх католической церкви упражнялся перед православным литвином в просьбах, да еще и нижайших. Скорее уж два идеологических и политических врага по своему обыкновению вдоволь пошипели друг на друга, обменялись завуалированными оскорблениями, посоревновались в остроумии, и... Мирно разошлись. Потому что секретарь был попросту обязан доложить о просителе, которому было даровано право просить аудиенции в любое время дня и ночи. А римский каноник не желал окончательно портить и без того плохие отношения с влиятельнейшим и весьма родовитым вельможей. Во всяком случае, не тогда, когда клирик ценой немалых усилий наладил действительно хорошие отношения с новым Великим князем — и был всего в паре шагов от того, чтобы завоевать доверие, а вместе с ним и определенное влияние на молодого правителя.
«Знаю я его срочные дела. Поди, если бы не моя долгая беседа с митрополитом Ионой и его одухотворенное лицо на выходе из Кабинета, спокойно бы до завтрашнего дня дотерпел. А так тревога одолела — вдруг старый конкурент меня на что-то плохое соблазнить умудрился...».
— Проси в Кабинет.
Аккуратно закрыв обложку десятого тома «Книги драгоценных ожерелий», властитель нацепил на лицо подходящую к моменту маску — то бишь выражающую умеренная приязнь, осложненную легким недовольством. Не епископом, конечно — а так, вообще.
— Ваше величество!
Ответив на довольно-таки изящный поклон Протасевича милостивым наклонением головы, хозяин дворца уселся на свое рабочее место. После чего небрежным жестом монаршей длани дозволил позднему гостю не только приблизиться, но и присесть на неудобный стулец.
— Валериан, я надеюсь, что ты оторвал меня от молитвы по действительно важному делу?
— Разумеется, Ваше величество!..
Выудив из широких рукавов своей шелковой сутаны два листка дорогой беленой бумаги, епископ положил их перед собой на стол.
— В правом списке я взял на себя труд отметить тех магистров и докторов наук, кто уже согласился занять места преподавателей в будущем Виленском университете. А в левом изложил свои скромные предложения касательно тех, кто бы мог заменить отказавшихся
Пока хозяин Большого дворца читал довольно толково составленный документ, представитель Римской курии внимательно изучал выражение лица восемнадцатилетнего Великого князя Литовского — не забывая обшарить внимательным взглядом и сам Кабинет.
— Насколько этот твой Петр Скарга хорош в риторике? И не слишком ли он молод для звания профессора?
Неясно, что именно увидел Протасевич на привычно-бесстрастном лице своего государя, какие верные признаки он подметил, но в его эмоциях тревоги и досады заметно поубавилось:
— Весьма образованный и достойный шляхтич, Ваше величество. С самых юных лет проявил стремление к знаниям, учился в Краковском университете, затем Вене и Риме, и весьма преуспел во многих науках. Имеет кое-какой опыт по части обустройства богаделен и оказания благотворительности...
Отвечая правителю, епископ явно помнил про его дар чувствовать ложь. Поэтому — правда, только правда, и ничего кроме правды! Валериана ведь не спрашивали, где именно родился шляхтич Повенский, когда вступил в Орден иезуитов, и по каким таким причинам он сменил фамилию на другую? Да и упоминать, что свое красноречие Скарга развил и отточил во время проповедей и теологических споров с протестантами, тоже было совсем не обязательно.
«М-да. В списке на четверых более-менее нормальных ученых пятеро иезуитов — и всем девятерым придется хорошенько промыть мозги... О, фактический создатель григорианского календаря? Такие люди нам нужны!».
— Математик и астроном Христофор Клавий?  Гм, кажется, я что-то слышал о нем. Что-то хорошее. Определенно, он украсит собой кафедру математики в моем университете... Валериан?..
Правильно оценив капризно-жесткий изгиб губ властителя и его неподдельную заинтересованность, виленский епископ не вставая со стульца поклонился:
— Приложу к тому все свои скромные силы, Ваше Величество!
— Прекрасно, я надеюсь на тебя. Остальных... Можешь пригласить их от моего имени.
Правильно поняв, что аудиенция окончена, Протасевич фигурой и лицом изобразил искреннее почтение, после чего на диво энергичным шагом вымелся из Кабинета.
«Ишь как торопится, сердешный, за плюшками. Теперь-то его наверняка и в Римской курии похвалят-наградят, и орденское начальство отметит старательность и результативность. Гм. Надо бы не забыть переговорить с владыкой Ионой насчет преподавателей-священников в университет — но чуток попозжа. Не буду до окончания строительства портить Валериану настроение, пускай старается».