Дочитав последние строчки, Иван Бельский и сам не сдержал чувств:
— Ах ты погань, к Девлет-Гирею подался!!!
Услышав такое, именитые вельможи на пару мгновений просто онемели: царев ближник, не раз и не два доказавший свою верность и удачу воинскую на службе Великому государю — и предал?
— Он же весь Пояс Пресвятой Богородицы как пять своих пальцев ведает! Все переправы через Оку, все места слабые...
— Как ловко верным прикидывался, а?
— Вот же ирод, жену с сыном на расправу и поругание бросил!
Тем временем правитель Северо-Восточной Руси шагал по переходам Теремного дворца, равнодушно отмечая, как все разбегаются с его пути. Вытягивается и каменеет живыми истуканами стража, скользят неслышными тенями ближние слуги — только бы не привлечь к себе внимание, только не попасть под полыхающий гневом взор грозного властителя!
— Все вон!!!
Стольники и ближники, сунувшиеся было вслед за Иоанном Васильевичем в царские покои, словно стайка мелких рыбок брызнули в разные стороны. Появилась и завела свой хоровод четверка особо доверенных верховых челядинов, избавляя царственного господина от тяжести регалий и одеяний Большого наряда...
— Пока сам не призову — никого ко мне не допускать.
Оставшись в одиночестве, мужчина длинно выдохнул, чуть подумал, и пошел искать душевный покой перед ликами знакомых с детства семейных икон. Ибо несмотря на видимый всем гнев — на душе у него была всего лишь печаль и самую чуточку тоска. Сколько он знал князя Андрея? Почитай, полжизни. Приблизил к себе, впустил в самое сердце — и даже самые потаенные помыслы доверил. Другом считал! Одним из тех, на кого уж точно можно было положиться во всем, в войне ли, в политике.
— Господи, укрепи веру мою...
Обретя искомый покой за привычной молитвой, Великий государь сменил Крестовую на Кабинет, где первым же делом достал из стального хранилища рядом со столом тайную переписку русского князя и воеводы Курбского и тогда еще гетмана великого литовского Радзивилла «Рыжего». Ныне канцлера великого литовского, лелеющего надежду устроить брак одной из своих дочерей и Великого князя Литовского и государя Московского Димитрия Иоанновича — будучи окрылен такой более чем реальной перспективой, магнат без тени сожалений сдал будущему зятю родовитого предателя. 
— Ведь все ему дал, из стольников в главные воеводы возвысил!
Вот тогда, когда все вскрылось, и полыхал Иоанн Васильевич гневом — ослепляющим и обжигающим... Год назад. Ко дню же нынешнему все уже давно прогорело, и даже угольков не осталось. В конце концов, все, что ни делается — к лучшему, не так ли? Так что и эта  измена принесет не вред, но одну лишь пользу Русскому царству.
— Тьфу, Иудино семя!..
Сплюнув прямо на ковер, царь зашвырнул грамотки обратно в сейф, достав взамен последнее письмо от старшего сына. Внимательно его перечитал, затем извлек с одной из полок хранилища пухлый бумажный пакет, оказавшийся чем-то вроде большой карты, сложенной в несколько раз. Развернул, накрыв этой «простыней» всю немаленькую столешницу, осмотрел разноцветное переплетение линий и табличек, стрелочек и кружочков, складывающихся в довольно-таки сложную схему...
— Угум.
Подхватив красную чертилку с остро отточенным грифелем, Иоанн Васильевич парой движений вычеркнул несколько известных магнатских фамилий из таблички «Отписать имение в казну и изгнать в Польшу». После чего тут же вписал их в другую, озаглавленную доходчиво и лаконично:
«Казнить».
Недобро улыбнувшись, сорокалетний Рюрикович нежно погладил бумажную гладь — единственное вещественное доказательство Великого Заговора, направленного как против внешних, так и против внутренних врагов Руси. Если уж русские князья-бояре, да литовская шляхта с магнатерией частенько позволяют себе своевольничать и даже прямо злоумышлять против своих правителей — почему бы и царской семье не ответить им ровно тем же?
— Власти хотели? Получите, и не жалуйтесь!
И в самом деле, «желая мира и любви», Великий государь поделился со своими слугами верными толикой власти — и теперь в основном именно Боярская дума решала, кто из родовитых сядет воеводой или наместником в тот или иной город. Решала — и сама отвечала за результат. Чей-то выдвиженец проворовался, будучи наместником? Казнить его никто, положим, не станет — но все траты и потери, образовавшиеся из-за небрежения управительским долгом, заставят возместить. А уж подьячие и дознаватели так исчислят и подсчитают ущерб горожанам и государевой казне, что мало никому не покажется! Ни родовитому мздоимцу, ни его покровителю в Боярской думе.
— Псы, лишь власти алкающие!
Надо сказать, что пока думные бояре своего правителя только радовали. Умело и с большой выдумкой подсиживали и подставляли друг друга, непрерывно следили и доносили, составляли одни временные союзы и тут же перебегали в другие... Красота! Правда, были в Думе и другие родовитые. Те, для кого воля царская была важнее исконных вольностей и привилегий. Те, кто был верным престолу Московскому не на словах, а на деле! Голова Сыскного приказа Скуратов-Бельский, князья Мстиславский и Хворостинин, посольский дьяк Щелкалов со своим братом Васькой, боярин и князь Скопин-Шуйский, большая часть окольничих — и все без исключения  думные дворяне.
— Ничего, с Божией помощью мы всех крамольников да татей именитых... К ногтю!
Бережно свернув и поместив весточку от сына и склейку обратно на полку хранилища, Иоанн Васильевич потер лицо и откинулся на спинку давно уже ставшего любимым стула. Огладил аккуратную бородку, вздохнул и уперся взглядом в большой семейный портрет, остановившись на младшеньком.
— Ишь! Еще недавно совсем мальцом был, в ногах путался — а каким разумником да искусником вырос!..
Обласкав взглядом сыновий подарок в виде перстня с большим рубином, на ГРАНЯХ которого затейливо мерцал и переливался свет, царственный отец довольно улыбнулся. А ведь нашептывали ему, что-де не гоже позволять з царевичу Федору день-деньской пропадать в царских Мастерских, да сводить близкое знакомство с ювелирами и златокузнецами. Мол, сие есть отступление от старины и установленных порядков, и чуть ли не позор и поношение государьского достоинства!
— А правы-то не они, а  Митька оказался — когда сказал, что брат его меньшой идет путем Творца, и не скудоумным ревнителям благочестия идти против воли Господа. Раз наделил Вседержитель кого даром творить красоту, то следует этот дар всемерно развивать...
Даже если это развитие временами требует очень редких или дорогостоящих «удобрений». К примеру, толченого в мелкую пыль адамаса , который каким-то хитроумным способом мастеровые Александровской слободы вбили (или приклеили, он так и не понял) в бронзовый круг — на коем, вращая его наподобие гончарного, младшенький и гранил камни для своих поделок. Затраты, конечно, вышли немалые — но ведь и отдача велика! Эвон, пару седьмиц назад Федька подарил сестре венчик-диадему красоты неописуемой — так Дунька по сию пору с ней расстаться не может, только в мыльне да на сон снимает. Перстень отцу поднес, князья-бояре едва глаза не поломали, на такое диво глядючи!.. Ваньке кинжал сработал, тот лишь его на поясе носит... Одно слово — Творец!
— Любопытственно, что он Митьке в дар приуготовил?
Переведя взгляд на изображение дочки, любящий отец невольно вздохнул, до того она походила лицом на покойную любушку Анастасию. Красивая в мать, умная в отца — и так же как и братья, с особыми талантами.
— В возраст входит, скоро замуж выдавать. А за кого? Кто достоин?
Бросив раздраженный взгляд на сгущающуюся по углам Кабинета темноту, Великий государь порылся в одном из ящиков стола в поисках шкатулки со спичками.
Чффыр!..
Яркая вспышка пламени ненадолго разогнала тени. Засветила ярко-желтым огоньком одна толстая свеча, за ней вторая, третья... Едва успев зажечь крученый фитилек четвертой, царь ловко перехватил догорающую спичку и позволил пламени истлеть. Погладил кончиками пальцев витую свечу непривычно-белого цвета, выделанную не из дорогого воска, и не из чадного и липкого жира или сала — и вполне себе приятную на ощупь и внешний вид.
— Как там она болтала? Стеринова?.. Нет, все же вроде бы стеариновая?
Пока дочка тешилась придумыванием всяких там притираний и благовоний, он еще мог закрывать на это глаза. Но когда она измыслила, как царским алхимикам выделывать из бараньего сала дешевые свечи... Женщина, и уж тем более девица никак не может быть розмыслом, и что-то там изобретать! Тем более царевна — тут уж духовенство и родовитые ревнители старины взвоют так, что хоть святых выноси!..
— Митьку дождусь, может чего и присоветует. Однако же, прибыток для казны выйдет изрядный.
Взяв с полки стеклянную баночку, внутри которой кто-то положил ярко-красную розу и залил ее чем-то вроде теплого льда, Иоанн Васильевич донес стекляшку до стола. Легкое касание горящей спички к едва выступающему над поверхностью «теплого льда» фитильку, и невиданная доселе глицериновая декоративная свеча загорелась, радуя взор правителя своей необычной красотой.
— Замуж... Может, в Адыгею ее отдать? Князь-валий давно намекает, что не прочь еще раз породниться. Или, быть может, за сына кесаря австрийского, императора Максимиллиана? Против турок союз заключили бы, да и в торговлишке леготы больше... Вот только тяжело ей там будет, в чужой вере и обычаях. М-да. Надо бы посольство к нему отправить, с намеками да посулами сладкими.
Еще насчет династического брака интересовался грузинский царь, но эту возможность властитель Московский даже и рассматривать не стал. Грузия к Османам уж очень близко, а у Руси и обычных врагов более чем хватает, чтобы ввязываться в свару еще и с Блистательной Портой.
— Ин ладно, время подумать есть. А вот Ваньку пора бы уже и оженить.
Глянув на улыбающегося с картины средненького, отец горделиво кашлянул. Сильна его кровь, ох и сильна! Какого молодца он породил да вырастил, просто любо-дорого!.. Дядька его, в воинском искусстве наставляющий, прямо нахвалится не может, князья-воеводы отзываются одобрительно, а в недавнем походе на помощь адыгам так себя показал, что молва добрая по всем полкам пометной конницы пошла. Да и победу над крымчаками с ним связывают — доносили отцу, какие слухи о поединке царевича Ивана и ханыча Адиль-Герая ходят. Прямо как про поединок Пересвета и Челубея перед битвой на поле Куликовом, не меньше!..

Сноски:
Пояс Пресвятой Богородицы --- народное название всего комплекса Засечных черт и сторожевых крепостиц вдоль реки Оки, прикрывающих Русское царство от набегов из Дикого поля и Крыма.