Завершение 11 главы:

— Глядишь, и внуков потетешкать доведется!
Пожевав губами в сомнении, будущий дед хмыкнул:
— Вот только у нас с Настей первыми-то девки нарождались. Гм!..
Надо сказать, что царевич Иоанн Иоаннович радовал своего родителя не только удалью молодецкой на охотах, или явными задатками талантливого военачальника. Вслед за старшим братом юноша не на шутку увлекся написанием сочинений — а так как его основной страстью была война, и все, что с ней связано... В личном царском хранилище из крепкого тульского уклада уже лежали целых три рукописи, наполненные довольно-таки нудным и непонятным для непосвященного взгляда текстом. Плюс — прилагающиеся к ним подробнейшие Росписи потребных сил, припасов и снаряжения; отдельные листы с довольно сложными вычислениями и формулами; десятки карт, буквально испещренных разноцветными стрелками и затейливыми значками. Все это по отдельности выглядело полной чушью и бесполезными умствованиями — а вот в совокупности превращалось в очень толковые и расписанные до мельчайших подробностей планы войны с ближайшими соседями. Королевство Польское, Ханство Крымское, опять-таки королевство Шведское — желающие мира на словах, и русских земель (и рабов!) на деле. А сейчас шестнадцатилетний царевич в перерывах между обычными своими занятиями и развлечениями расписывал свои «мечты» на тему русско-датского противостояния. 
— Нет. Внуков, и точка!
Переведя взгляд на своего первенца, Иоанн Васильевич вздохнул: его гордость, надежда и опора во всем — и в то же время скрытый укор и боль. Говорят, что иные дети походят не столько на отцов, сколько на дедов — в отношении Димитрия эта примета оправдалась более чем полностью. Нет, облик у него был вполне родительский, вобравший самые лучшие черты — а вот хитроумный разум и тяжелый нрав государь-наследник унаследовал скорее от своего прадеда, Великого князя Московского Иоанна Третьего, которого иные злоязыкие современники сравнивали с пауком в человечьем обличье. Он умел и любил использовать к своей пользе всех, кто только ни подворачивался под руку — условно-независимых удельных князей и враждующих между собой бояр против врагов внутренних; союзных татар и вчерашних своих врагов против литовцев; а потом и всех вместе — для того чтобы сокрушить последние осколки некогда могучей Золотой Орды. Его правнук... Старший правнук — он имел точно такие же повадки, норовя использовать в своих планах всех и вся, даже откровенных врагов и дураков-никчем. А если кого и приговаривал к смерти, то делал это не в гневе, и не в порыве сиюминутных чувств — нет, с холодной головой и спокойным сердцем. И кстати, вслед за Иваном Великим тоже совсем не стремился самолично возглавлять войска, предпочитая вместо этого спокойно заниматься делами правления, дела же ратные доверяя талантливым воеводам. Чьи победы были прежде всего успехами самого государя и его мудрой политики — а вот любые поражения принадлежали исключительно им самим.
— М-да.
Иоанн Васильевич вспомнил, с какой натугой, через какую кровь и пот он брал Казань — и криво усмехнулся. То осадные жерла под лед спустят, то распутица помешает, или вовсе местничество среди князей-бояр начнется... Наверняка у первенца все бы вышло по иному: ровно, спокойно, и без какого-либо надрыва. А вздумавшие своевольничать и тянуть время воеводы померли бы от «маеты животом», или оказались виноваты во всем, включая плохую погоду, или наоборот — слишком яркое солнышко. Собственно, и он сам нынешний, повел бы войну за покорение Казанского царства совсем по-другому. Но это сейчас, разменяв четвертый десяток лет, набравшись опыта и знаний, и имея верных воевод. В сравнении с собой же, но пятнадцатилетним — словно небо и земля!
— А Митька, пожалуй, уже бы и в свои тринадцать лет такую войну потянул.
Вздохнув еще раз, Великий государь всея Руси помрачнел, припомнив, какую цену заплатил его первенец за свой светлый разум. Та самая боль и укор — не уберег он сына, не было у него ни детства, ни беззаботных увеселений. И дружков-приятелей по забавам отроческим тоже не было — лишь в кругу семьи Димитрий был живым и непосредственным, лишь с ним, братьями и сестрой охотно смеялся и шутил. Для остальных же... Для них у государя-наследника было много разных масок, на любой вкус и обстоятельства — и не все они были безопасными для «зрителей».
— Гм. Устроить что ли для сыновей смотрины невест?
Обдумав столь заманчивую идею со всех сторон, царственный отец довольно заулыбался.
— Да и мне архипастырь Филипп давеча намекал, что траур по Марье несколько затянулся. Объявить смотрины для меня и Ваньки, девок красивых да разных побольше нагнать — а там, глядишь, с Божией помощью и для Митьки супружница найдется!
Встав и покружив по Кабинету, нестарый еще Рюрикович довольно прищелкнул пальцами, хваля самого себя за столь хорошую идею. Задумался, машинально оглаживая бороду:
— Интересно, а что на сей счет могут сказать звезды?
Похмыкав в сомнениях, он все же вытянул с книжной полки толстенный том «Зиджи джадиди Гурагани»  Улугбека — каталог звездного неба, переведенный с фарси на русский язык толмачами Посольского приказа, и затем размноженный на Печатном дворе до полусотни штук. Бухнул его на стол, развернул несколько звездных карт-атласов и вооружившись парой чертилок и стопкой листов бумаги, предвкушающее потер ладонями:
— Полюбопытствуем...