Глава 11
Дон-дон, дон, дили-донн!
Ранним сентябрьским вечером, под размеренную перекличку звонкоголосых колоколов, в узкие улочки Китай-города втягивалась змейка небольшого конного отряда.
— Дорогу, православныя!..
Пристроившиеся друг за другом жеребцы без всяких понуканий потихонечку прибавляли ход, чувствуя скорый отдых, заботливый уход и ясли, полные вкусного овса. А их хозяева смотрели по сторонам, то и дело натыкаясь на следы недавно отгремевшего празднования большой победы Русского царства над Крымским ханством — победы сколь неожиданной, столь и приятной. Крестились на каждую церквушку и храм, переглядывались, тихонечко вздыхая об упущенной возможности хорошенько повеселиться... Служба, чтоб ее! Отблески закатного солнца на полированном металле шлемов и составных кирас; заметно уставшие скакуны, по самую грудь запачканные липкой дорожной грязью; выделяющиеся светлой бронзой на фоне темных (и тоже порядком заляпанных) одеяний шары-противовесы пистолетных рукояток, вытарчивающих из седельных кобур; предвкушение скорого отдыха на лицах всадников... У всех, кроме молодого предводителя отряда. Этот даже после долгой скачки взирал на мир с высокомерным превосходством и привычной, впитанной еще материнским молоком властностью.
— Стой!.. Кто такие?!
Скорое окончание долгого пути возвестил не окрик бдительного десятника воротной стражи Кремля, и даже не стихающий голос множества московских колоколов. Когда мягкие шлепки конских копыт по уличной грязи сменились звонким цоканьем подков по новенькой гранитной брусчатке Красной площади — вот тогда и стало понятно, что они почти уже дома!
— А!.. Доброго здравия и долгие лета княжичу Мстиславскому. Убирай рогатку, служивые!
С большим чувством перекрестившись на надвратную икону Фроловской башни и осадив дернувшегося было вперед жеребца, Федор вернул отделанную парчей и куньим мехом шапку на голову. Чинно и неторопливо проехал заполненную сумраком воротную арку, затем чуть пришпорил своего венгерца-пятилетку и тут же отпустил повод — умный жеребец и без того угадывал все желания своего хозяина, самостоятельно лавируя меж стопок пиленых каменных плит и высоких куч песка, щебня и глины. Мелькнули и исчезли позади копошащиеся мастеровые, отпрянула и прижалась к забору пара дворцовых служек, залаяли цепные псы на родном подворье...
— Радость-то какая! Федор Иванович вернулся!!!
Бросив поводья чуть ли не в лицо подскочившему конюху, девятнадцатилетний гедиминович взлетел по крутым ступенькам в терем — так, словно бы и не проделал долгий путь, а всего лишь ненадолго отлучался. Быстрым шагом миновал несколько темных горниц и переходов, без спроса толкнул низенькую дверь...
— Федька?!!
Отец, растерянно выронив из руки какую-то грамотку, тут же вздел себя на ноги и сделал неловкий шаг вперед.
— Батюшка!..
Князь на несколько долгих мгновений прижал первенца и наследника к себе, длинно вздохнул...
— Ну будя. Эй, кто там!
Не отрывая взгляда от сына, глава семьи выдал посунувшемуся в дверь слуге немногословные распоряжения насчет мыльни и организации небольшого праздничного стола на двоих.
— А где мачеха, братья, сестры?
Примериваясь как бы ему сесть обратно, Иван Федорович лишь отмахнулся:
— Девки с матерью в Кунцевой вотчине, послезавтра возвернутся. Петька да Ванька Большой с царевичем Иоанном, крымский полон в Москву ведут. Васька и Ванька Меньшой в Коломенском дворце уже с седьмицу торчат, подле царевича Федора.
Умостив седалище на короткой лавке, мужчина довольно выдохнул:
— Уф!
Заметив тревожный взгляд наследника, князь погнал его в мыльню — а сам быстро разделался с оставшимися делами и неспешно проследовал в трапезную. Где после недолгого ожидания вновь увидел первенца, приятно удивившись его изрядному аппетиту, и в особенности — полному равнодушию к кубку с хмельным медом, специально выставленному на стол. Не забыл, значит, сын наставлений отцовских и заповедей церковных!
— Совсем ты у меня взрослый стал.
Не отрываясь от подкопченной щучки, Федор недоуменно вскинул брови — на что родитель весьма выразительно огладил густую, но при том ухоженную растительность на своем лице.
— А что же государь, тоже с голым подбородком ходит?
Утерев рушничком небольшие усы, княжич выдал подтверждающий кивок — на что князь как-то неопределенно вздохнул:
— Дед его, великий князь Василий, ради второй жены свою бороду вовсе сбрил... М-да.
Поглядев, как сын расправляется с остатками рыбы, отец пододвинул к нему лепешки с корицей, пироги с белорыбицей и духмяный ржаной квас с медом.
— Надолго государь отпустил?
Ощипав румяную корочку с двух лепешек и с сомнением потыкав указательным пальцем в пышный пирог, младший Мстиславский решил что он уже наелся.
— До весны, батюшка. А потом мне путь дальний — в землю италийскую, французскую, баварскую, в Нидерланды гишпанские.
Неподдельно удивившись и даже слегка встревожившись, родитель проявил вполне закономерное любопытство — куда это Великий князь Литовский гонит своего ближника, и по каким таким надобностям?
— В королевстве Италийском мне надобно сыскать трех розмыслов, и наособицу — философа и алхимика Джамбаттисту Портова , написавшего трактат под названием «Естественная магия». В рукописи той сказано, как лить стекло для труб подзорных, и иных прочих надобностей.
Отхлебнув кваса, Федор довольно фыркнул и облокотился на стол.
— В общем, найти этого немчина и пригласить на Русь. У франков должно мне найти знатного медикуса Амбруаза Парэ , и любыми путями переманить его к государю. Димитрий Иоаннович с этим доктором давно уже переписывается, так что с божьей помощью эту службу я исправлю...
Долив себе холодного напитка, молодой гедиминович в несколько глотков опустошил кубок и в полном блаженстве откинулся на спинку стульца.
— В курфюршестве Баварском, в городе Аугсбурге, велено мне найти ростовщиков Фуггеров и передать им приглашение от Димитрий Иоанновича.
Шевельнувшись на своем месте, отчего рана на ноге слегка заныла, князь быстро уточнил:
— Как государя Московского, или Великого князя Литвы?
— Второе, батюшка.