Частично переписано и немного продолжено:
   
   Тот же день, позже
   Москва, Лубянка.

   Из такси я высадился напротив "Детского мира". Через площадь, невольно притягивая взгляд, высился Комитет. От привычного строгого его фасада присутствовала только правая половина, несимметричная и кургузая. Прилепившийся слева бывший доходный дом выглядел, из-за щедрого дореволюционного декора, кукольно-несерьезно, а сохранившиеся на его центральной башенке женские фигурки, символизирующие Справедливость и Утешение, невольно наводили на совсем уж крамольные мысли. Не удивительно, что совсем скоро это здание снесут. Вот тогда знакомый фасад раздвинется и задрапирует весь квартал, обретя, наконец, свою монументальную законченность.
   А еще посреди площади стоял, вскинувшись разящим мечом своей эпохи, Железный Феликс. Каким-то неведомым образом он собирал разбросанные вокруг разномастные здания в столь редкую для Москвы архитектурную композицию. Выдерни его, и все рассыплется.
   "Нет, все-таки Вучетич был гений..." - решил я, - "и как это милосердно, что ликующие варвары расправлялись с памятниками уже после его смерти. Стать частью коллективного Герострата легко: не надо даже дергать за веревку, лишь крикни со всеми "вали"! Короткий миг - и вот ты уже в одном строю с теми, кто раскладывал на площадях костры из книг. Рабы истории... Они рабами и остались, сколько бы статуй не разгромили, сколько бы библиотек не уничтожили. Свобода добывается иначе".
    Я двинулся к цели, нет-нет, да и поглядывая на грозные окна невдалеке. Уместно было бы как-то тонко пошутить над ситуацией, но с этим у меня не задалось. Вместо этого я еще раз придирчиво оглядел себя и остался доволен: переодевшись, Вася Крюков стал неприметен, словно серая мышка.
   - Lux e tenebris. Audi, vidi, trace, - негромко размял я горло латынью, - fiat lux et lux fit*.
    (*лат.: - Свет из тьмы. Услышь, узри и молчи. Да будет так.)
   В холодном московском воздухе слова вольных каменщиков звучало напыщенно и нелепо. Да и как еще они могли звучать в месте, где в десяти шагах справа, на Кирова - каменные мешки подвалов Тайной канцелярии, а слева за стеной - не менее знаменитая внутренняя тюрьма Лубянки, что приходила мне в кошмарных снах этой зимы?
   Я заткнулся и ускорил шаг.
   Была какая-то ирония в том, операцию мне приходится проводить в самом просматриваемом квартале страны - даже за кремлевской стеной плотность наблюдения ниже. А что делать, если других вариантов не нашлось?
   Я шел по почти пустому переулку, и вслед мне топорщились из-за забора странного вида антенны одного из самых режимных объектов страны - центра засекреченной связи. Звуки моих шагов отражались от фасадов следственного управления Комитета, отдела кадров, столовой...
   Несомненно, я попадаю сейчас на пленку - камер под крышами тут натыкано, что булавок в бабушкину подушечку. Наглости мне придавало знание двух вещей. Во-первых, вся система наблюдения и контроля в квартале заточена на предотвращение проникновения на режимные объекты - а мне туда не надо. А, во-вторых, через неделю, при отсутствии происшествий, все пленки смоют. Этого времени мне должно хватить.
   Но все равно меня терзали сомнения, не делаю ли я свою последнюю глупость. Может быть есть смысл отменить операцию, пройти квартал насквозь и удалиться?
   Но я лишь сжал упрямо челюсти и шагнул в калитку, свернув к своей цели - по случайной исторической прихоти затесавшемуся в режимном квартале храму Святого Людовика Французского, единственному действующему католическому приходу Москвы.
   У приземистого портика было безлюдно - вторая служба уже началась.
   Я приближался медленно, приглядываясь к деталям. Мир странно двоился: я узнавал его и не узнавал одновременно. Ворох чужих воспоминаний сталкивался со свежим, впервые брошенным взглядом, и непонятно, что брало в той борьбе вверх. Было в этом что-то от просмотра ремейка хорошо знакомого фильма: вроде, и сюжет знаком, и характеры героев памятны, но режут глаз незнакомые детали, а слух - новые интонации.
   Я вошел в храм. Справа, в притворе, стояла узнаваемая чаша. Я обмакнул пальцы в воду, перекрестился. Сделал три шага вперед и привычно припал на правое колено перед табернакулой, осеняя себя еще одним крестным знамением. А теперь в тихо-тихо в центральный неф, на жесткую скамью... Тетки в вязанных шапках чуть покосились на меня, но я наклонился вперед, молитвенно сложил ладони (заодно прикрывая часть лица) и тихо зашептал вслед за пастырем:
   - Laetare Jerusalem: et conventum facite omnes qui diligitis eam...*
   (лат. - возвеселитесь с Иерусалимом и радуйтесь о нём, все любящие его (Ис. 66:10))
   Спустя минуту интерес соседок ко мне рассеялся. Впрочем, по возрасту я уже вполне мог пройти конфирмацию, так что хватать меня во время службы всяко никто не будет.
   Я начал медленно оглядывать зал перед собой.
   У алтаря совершал литургию Станислав Можейко. Старик упрямо держался Тридентского чина, и мне была видна только его спина, облаченная в розовую казулу. Справа от него стоял старейший министрат - пан Генрих, сухой и вездесущий. Вот его внимания привлекать точно не надо - он из тех, кто все видит и ничего не забывает. Где-то у меня над головой, за пультом раздолбанной фисгармонии должна сидеть известная мне сексотка - пани Вика, женщина, неприятная во всех отношения, начиная с жестких усиков над губой и заканчивая голосом с омерзительным вибратто. Я рассчитывал так и остаться вне поля ее зрения. Больше, насколько мне удалось разобраться, опасностей здесь нет - стационарный пост у храма пятое управление разворачивало только по значительным праздникам или перед приездом иностранных делегаций.
   Я скосил глаза налево. Там, в боковом нефе, между окон, стоял конфессионарий, необычайно похожий на двустворчатый шкаф очень темного дерева. Лишь необычная его ширина да вентиляционные решетки на уровне голеней дают понять, что все сложнее -туда залезают люди.
   "Исповедальная на месте", - я выдохнул с облегчением, - "да и куда б она могла деться. Так, где итальянец?"
   И мой взгляд пополз по затылкам сидящих впереди, разыскивая Рафаэля.
   Мне подфартило при подготовке к операции, и все благодаря КГБ. Пару месяцев назад они начали разрабатывать коменданта посольства Италии, уж больно тот выразительно косился на голубоглазых блондинок. То ли то был природный темперамент, то ли отсутствие жены, что дохаживала беременность на родине, но момент решили не упускать, и пару недель назад бойкая "ласточка" начала скрашивать ночное одиночество вынужденного холостяка.
   Все бы было ничего, и, может быть, прошло бы как по маслу - не в первый и не в последний раз иностранцы влипали в умело расставленную "медовую ловушку", но в этот раз КГБ не повезло: под маской простака-коменданта в Москве пересиживал перетруску итальянских спецслужб Рафаэль Палумбо - человек опытный и тертый, бывший куратор "Ordine Nero"* и, что для меня было особо важно, близкий друг Джулио Грассини.
   (*Ordine Nero - "Черный орден", итальянская военизированная профашистская группировка, активный участник "стратегии напряженности" в период 1974-1978 гг.)
   "Комендант" ничего не имел против небольшой, но приятной во всех отношениях интрижки с Комитетом, благо знал, что уже через пару месяцев его должны отозвать в Рим. Поэтому он, внутренне похихикивая, вел немудренную игру с "ласточкой", изображая постепенное зарождение страсти - в конце концов, эту комбинацию можно использовать и так.
   Оборвалось все сегодня утром. Звонок над дверью разродился неожиданной трелью, серьезный почтальон протянул телеграмму из Рима:
   "Сложные преждевременные роды... Беттина вне опасности... Мальчик направлен в реанимацию..." - несколько наклеенных бумажных полосок с пропечатанными на них заглавными буквами словами вдруг преломились в религиозном сознании получателя в грозное предупреждение свыше.
   Решив, что промедление смерти подобно, Рафаэль начал действовать немедленно: первой с вещами на лестницу вылетела несчастная "ласточка", а через пять минут по ступеням торопливо скатился и сам итальянец - он ощущал самую настоящую необходимость срочно покаяться.
   Меня эта уже случившаяся в моем прошлом история более чем устраивала. Пока Станислав Можейко будет переоблачаться из литургической казулы в повседневную сутану, Рафаэль будет преть в исповедальной, нервно повторяя "... охрани жизнь детей наших...". Мне этого должно вполне хватить, тем более, что я знал контрольные для таких ситуаций фразы, что были в ходу в дикой масонской ложе "Пропаганда 2".
   Я, наконец, обнаружил впереди толстый затылок "коменданта".
   "Все хорошо, все идет по плану", - мысленно успокоил я себя и забормотал со всеми: - Prope est Dominus, Ave Maria... *
   (*лат.: господь близок, славься Мария.)

Отредактировано Oxygen (30-04-2016 16:50:57)

Стоит добавить - на католический манер... А то привычки они такие, в самый не подходящий момент могут вылезти.

Нихт. Его не сносили.
Проект Щусева с самого начала подразумевал только перелицовку здания страхового общества - это хорошо видно на старых фото, где у старого и щусевского крыльев, несмотря на разные архитектурные стили, полностью совпадает ритмика (размеры и расположение) окон и этажей:

Проект было доведен до окночания только в начале 80х, когда со здания страхового общества "содрали" старый фасад и сделали новый, "щусевский", надстроив пару этажей:

с одной н