Тот же день, поздний вечер,
Ленинград, Измайловский проспект
Несмотря на поздний вечер, родители ввалились в квартиру с шумом – видимо, заметили с улицы свет на кухне. Я выметнулся им на встречу и зашипел свирепым шёпотом:
– Тихо вы! У меня там, – мотнул головой в сторону своей комнаты, – девушка спит!
– Смело, – констатировал папа после короткой паузы. От него слегка тянуло коньяком, но глаза были трезвые, а теперь еще и озадаченные.
Мама беззвучно хлопнула ртом и начала торопливо сдергивать с себя сапожки.
– Пошли на кухню, – тихо предложил я.
– Пошли, – согласился папа, с интересом косясь в сторону моей двери.
Мама, наконец, совладала с обувью и, не снимая пальто, подскочила к моей комнате. Я напрягся, но она лишь осторожно, от порога, заглянула внутрь и секунд через десять так же осторожно затворила дверь.
– Другая... – прошептала папе растерянно.
В глазах у того внезапно блеснуло веселье.
Мы прошли на кухню: папа, за ним, ступая на цыпочках, мама, я замыкал строй.
– Ну, докладывай, – развернулся папа и потер ладони.
– Да... – пожал я плечами, – это из нашей агитбригады, классом младше. Кстати, тоже Тома...
– Да что ж такое-то! – мама, не выдержав, всплеснула руками. – Заговорили тебя на них, что ли!
– Да ты не то думаешь, – взглянул я с укоризной. – У этой четыре дня назад мама умерла от рака, а отец по такому случаю запил... А во хмелю он буен. Я ее случайно на улице встретил – мокрая до нитки, совсем никакая уже. Не оставлять же на холоде… Взял с собой.
– Правильно сделал, – решительно кивнул папа, – молодец.
Мама лишь прерывисто вздохнула.
– Она говорит, что запоев длиннее пяти дней у него обычно не бывает, – продолжил я скорбный рассказ, – так что ей бы перекантоваться у нас ночь–другую, а?
Папа почесал затылок:
– Да конечно. А спать-то как будем, решил?
– Я ее на свою кровать положил, а себе кресло раскинул.
– Нормально, – оценил он, – деньги нужны?
– Своих хватит.
– Ну и хорошо. Пошли тогда спать, – повернулся он к маме, – завтра ведь не встанем.
– Да погоди ты, – она торопливо зарылась в холодильник. Высунулась оттуда и трагически прикусила губу, – им завтра обедать после школы нечем!
– Ой, мам! Да в диетическую столовую зайдем, делов-то, – отмахнулся я.
Она задумчиво посмотрела на меня, потом в глазах ее блеснула легкая хитринка:
– Я, раз такое дело, отпрошусь, пожалуй, на полдня у Митрофановны… Завтраком вас накормлю, обед приготовлю…
– Ох, ты и любопытная… – негромко пробормотал я, укоризненно покачивая головой.
Она чуть зарозовелась.
– Ну, а ты как думаешь?! – всплеснула руками, – ты какую-то девочку ночевать к себе привел, а я на нее и не посмотрю даже?! Да меня та же Митрофановна с работы домой погонит!
– Все с вами понятно, – ухмыльнулся я, – да смотри, бога ради. Только не забывай, в каком она положении сейчас.
– Конечно, конечно, – заворковала мама, соглашаясь, а потом тихо, как бы про себя ввернула: – Оберегает, прямо как свою…
Я закатил глаза к небу.
– Крепись, – папа, проходя, потрепал меня по плечу, – это только начало.
– Страшно подумать о конце… – пробормотал я ему в спину.
– Э, – он резко остановился, разворачиваясь, – а вот с этим не торопись.
На это я смог только беззвучно разевать рот, словно окунь, только что снятый с крючка.
Папа понял это по-своему:
– Да… Надо бы с тобой это проговорить, наконец…
– О тычинках и пестиках? – голосом, полным безнадежности, пробормотал я. – Надеюсь, не прямо сейчас?
– Что, уже не актуально? – папа задумчиво почесал под бородой. – Ты, главное, не торопись выбирать.
Где-то за моей спиной замерла мама – я не слышал оттуда даже легкого дыхания.
– Пап… Но выбираем не мы, ты в курсе? Как это… – я пощелкал пальцами, – мужчина – это товар, который думает, что он – покупатель.
Сзади отчетливо хихикнули. Папа дернул бровью.
– Ты что, уже готов сдаться?
– Папа, – сказал я ласково, – я в девятом классе, ты не забыл?
– Порой начинаю забывать, – сокрушенно признался он. – Я в девятом классе девочек домой на ночь не водил.
– И ты, Брут…
– Ладно, ладно, – вскинул он руки, – будем верить в лучшее.
– Да-да, – согласилась мама из-за спины, – но все равно, вы там сильно не шумите.
– Ей что, – качнул я головой в ее сторону, – тоже коньяка досталось?
– Малеха, – папа показал на пальцах сколько это – вышло грамм на сто.
– Как же я вас люблю, – искренне признался я. – Давно хотел вам это сказать. Повезло мне.
Редкий случай: у папы кончились слова. Он чуть кривовато улыбнулся и неловко развел руками. Я оглянулся: мама торопливо терла уголок глаза.
– Ладно… – пробормотал, смущенно глядя в пол, – я уже мытый. Пошел спать. Спокойной…
– Спокойной… – нестройным хором прозвучало мне в спину.
Я закрыл за собой дверь и постоял, привыкая к темноте. Постепенно она наполнилась прозрачностью. Мелкая спала на боку, подтянув к себе ноги. Одну ладонь она засунула под подушку, вторую – под щеку. Умильно улыбаясь, я протиснулся к своей креслу-кровати.
Лег, и некоторое время смотрел за шевеленим теней на потолке – на улице ветер опять теребил ветви.
«Какой же я счастливый», – поразился я, – «все есть: любимая девушка, любимая семья, любимая страна. Любимое дело. За что мне так повезло? Чем расплачиваться буду?»
Я поморгал в потолок, потом между бровями пролегла складка:
«Об одном прошу: что б только я расплачивался».
С тем и заснул.
Отредактировано Oxygen (19-05-2016 11:47:33)