Спасибо:)
Следующая итерация эпизода:
Воскресенье 05 марта, день
Ленинград, Пулково.
Серьезные машины всегда красивы. А этот ТУ-134 был серьезен, как кадровый офицер, в кои-то веки натянувший на себя вдруг идеально севший гражданский костюм. Плавные линии обводки и зализанные стыки, отсылающие к стратегическим бомбардировщикам шестидесятых, большие круглые иллюминаторы – дань эстетике космической эпохи, и мощные двигатели, явно рассчитанные на более тяжелую машину… Да, все это даже не намекало, а прямо говорило о том, что в случае особой на то необходимости этот пижон может, поменяв «обвес», быстро преобразиться в нечто иное – хищное и целеустремленное.
Хвостовое оперение, из окна аэропорта показавшееся мне легкомысленным, словно взятым от ласточки, вблизи обрело свой настоящий размер и походило теперь на вздыбленный хвост исполинского синего кита, замерший на миг перед ударом вниз. Видимо, так казалось не только мне: пассажиры, ручейком протекавшие под ним к трапу, непроизвольно втягивали головы в плечи.
Я оглянулся: лента подземного транспортера выплевывала в застекленный круглый зал, что расположился прямо посреди аэродрома, последних попутчиков. Что ж, пора и мне, а то стюардесса уже начала с легкой обеспокоенностью поглядывать на одинокого подростка, что застрял у выхода. А оно мне надо, привлекать внимание? И я двинулся к самолету.
С этим полетом мне чуть-чуть не повезло: с января при продаже авиабилетов стали требовать документы. Светить на операцию свое свидетельство о рождении было бы верхом глупости. КГБ, конечно же, далеко не всемогуще, но «порядок бьет класс», и я предпочел не бодаться с отлаженной системой. Пришлось расходовать дефицитный ресурс на поиски воспоминаний о квартирных пожарах этой зимы, а затем бренчать отмычками и изымать обреченный в ином варианте бытия документ на своего ровесника. Поэтому по ступенькам трапа сейчас поднимается вовсе даже не Андрей Соколов, а Вася Крюков – именно эти данные остались в кассе на билетном корешке.
«Все, вот теперь можно и расслабиться на часок», – выдохнул я с облегчением и плюхнулся в кресло у окна.
За иллюминатором, совсем недалеко, стоял заснеженный лес – тихий и расслабленный; пара крупных воронов неторопливо и вальяжно кружила над вершиной сосны. Я невольно им позавидовал.
«Что-то я, действительно, себя загоняю… Прямо «и вечный бой, покой нам только снится». За зиму ни разу в Павловск не выбрался», – подумал я с невольным сожалением, – «актив класса, что ли, вытащить на следующие выходные? Или с Томкой вдвоем на финских санях порассекать?»
И я невольно поморщился, вспомнив, как изворачивался вчера перед ней, объясняя, почему мы не встретимся ни вечером, ни завтра.
Ложь, мелкая регулярная ложь вторглась в мою жизнь, словно наглый непрошенный гость, вторглась и привольно в ней расположилась. Я врал тем, кто верит. Я врал той, что любит. Это было как минимум унизительно, и порой я себя презирал. И еще этот липкий страх разоблачения… Я даже не знаю, что буду делать, когда эта ложь выползет наружу.
«Нет, точно, надо будет нам выбраться за город, пока еще снег лежит», – пообещал я сам себе, отгоняя подальше мрачные предчувствия, – «и Мелкой адрес узнать. А то два дня в школе нет – заболела, поди, а я даже навестить не могу. Не забыть бы завтра».
И, чуть успокоившись, я еще раз мысленно пробежался по своему графику:
«Посадка в Шереметьево в полдень, обратно – полпятого… Час на регистрацию, два часа дороги… Черт, всего полтора часа остается, в самый-самый притык!»
Успокаивало меня лишь то, что во внутреннем кармане куртки, рядом с письмами на итальянском, лежало целых два запасных билета на более поздние рейсы.
Нет и еще три года не будет в Ленинграде итальянского консульства, поэтому мне приходится устраивать эту эскападу на выезде, к тому же – с неясными шансами на успех. Но другого плана у меня сейчас просто нет, будем играть карамболь.
Самолет качнуло, началась рулежка. Взгляд мой бездумно скользил по траурным елям за оградой, изредка цепляясь за белые полоски березовых стволов, а мысли, словно воронье, кружили над одной и той же воспаленной точкой.
«Ничего личного, так надо. В тот раз было Иоанном-Павлом II больше, в этот раз – будет меньше. Шальной джокер, что история дружелюбно подкинула Бжезинскому – символ и флаг раздуваемого им пожара, ну зачем он ему? Пусть будет по-честному, без этих поддавков и подарков. Афганистан, не совсем адекватный Брежнев, «польский папа», корейский «Боинг»… Я пересдам карты заново, тогда и посмотрим».
Тонкий свист турбины наполнил салон, пробирая до самых костей – пилот, удерживаясь на тормозах, вывел движки на номинал. Самолет замер, чуть подрагивая, словно кошка перед прыжком. Потом меня вжало в кресло, а свист вдруг обрел необыкновенную глубину и силу, превратившись в рев неведомого зверя. Мелькнуло своими перевернутыми «стаканами» здание «Пулково», и мы оторвались – легко и мощно. Пошел крутой набор высоты, и почти сразу воткнулись в облака. В салоне резко потемнело, мелко затрясло, и заложило уши.
«Папабили – какое забавное слово…» – подумал я, прикрывая глаза.
Череда пап семьдесят восьмого года: двое похорон и две интронизации, закулисная борьба двух мощных ватиканских группировок – вот точка приложения моих усилий.
Смерть Павла VI в этом августе от инфаркта никого не удивит – возраст, восемьдесят лет. А вот скоропостижная кончина его сравнительно молодого преемника, Иоанна-Павла I, произошедшая при подозрительных обстоятельствах уже в сентябре, породила вал версий, что будоражит умы десятилетиями позже.
Участники же последнего, октябрьского конклава оказались расколоты на сторонников двух претендентов-итальянцев — лидера консерваторов Джузеппе Сири, архиепископа Генуи, и более либерального Джованни Бенелли, архиепископа Флоренции. На первом голосовании повторилась ситуация двух предыдущих выборов: Сири опять набрал большинство, и опять, теперь уже в третий раз, отказался от папской тиары. Тогда и сошлись на подвернувшемся под руки поляке Войтыле, который стал компромиссным решением для конкурирующих группировок.
«Какая тонкая, неочевидная историческая цепочка!» – восхитился я, исследовав ситуацию, – «а где тонко – там и рвется. Надо попробовать».
Сегодня я попробую отодвинуть смерть Павла VI хотя бы на несколько месяцев. Глядишь, и не появится Иоанн-Павел I, а там уже, после такого сдвига, и шанса у Войтылы не будет… Не то, что бы это само по себе сняло польский кризис, но вот облегчить его течение – может.
Получится или нет – я не знаю. В определенном смысле, это будет натурный исторический эксперимент. Случайно ли Павла VI настиг инфаркт вскоре после похищения и убийства виднейшего итальянского политика Альдо Моро? Они ведь дружили более сорока лет, с довоенной поры, когда будущий папа был капелланом Федерации католических студентов, а Альдо Моро – ее молодым руководителем. После похищения политика «красными бригадами» Павел VI неоднократно предлагал себя на обмен, а после убийства – лично провел последнюю свою заупокойную мессу. Протянет ли его сердце хотя бы несколько дополнительных месяцев, если убрать этот стресс?
Я собирался проверить это на практике. Осталось исполнить план – донести конверты до получателей – до Джулио Грассини в SISDE* и, копией, до надзирающего за ним Франко Евангелисти. Этого должно хватить. Они будут отработать полученную информацию хотя бы из чувства политического самосохранения.
(* per le Informazioni e la Sicurezza Democratica (SISDE), служба информации и демократических гарантий – служба внутренней безопасности Италии).
Другое дело, что в этом клубке противоречивых интересов просто неизбежны стремительные протечки во все стороны. Без сомнения, о письмах из Москвы очень быстро узнает ЦРУ, возможно – еще до самой акции «Красных бригад».
Масонская ложа «Пропаганда-2» вообще может считаться почти официальным адресатом – оба министра-получатели ее члены. Конечно, от «масонов» там только название: это удобная форма прикрытия вполне традиционной специальной и полулегальной политической деятельности вокруг интересов влиятельных групп.
Да и не только ЦРУ… Соседи по континенту традиционно просвечивают Рим своими спецслужбами, а, значит, что через пару недель в курсе будут и Лондон, и Берлин, и Стокгольм.
Собственно, на эту огласку и надежда. Не прикрыть Альдо Моро итальянские спецслужбы теперь просто не смогут. Думаю, даже парламентского расследования не избежать. А это значит, что о «московском следе» дней через десять будет знать и КГБ.
«Как быстро они придут к очевидному выводу? Уверен, с «утечкой» по Хальку КГБ уже разобрался. И тут парный случай в Италии… Я даже знаю, какой следующий вопрос задаст мне Юрий Владимирович», – и я мысленно поморщился, – «остается надеяться, что оно того стоит. Да и, все равно, шила в мешке не утаишь…»
Мы вынырнул из серой мглы, и салон с моей стороны залило солнцем. Я задернул штору и откинулся на спинку, озабоченно глядя куда-то вперед. Озадачил меня вчера Юрий Владимирович, ох и озадачил. Не такого вопроса я ожидал от него.
«Что для вас «советский человек»»?
Умен Андропов, ох, умен. Использованное в ответе семантическое поле многое может сказать обо мне.
«А, впрочем, к черту страхи! И, правда, что для меня «советский человек»?
Я потер лоб, пропуская через себя память:
«Советский человек… Какой он был?
За шелухой казенной идеологии он ясно видел будущее – справедливый мир единого человечества. На меньшее советский человек был не согласен, и оттого ему было тесно в настоящем.
Ради этой мечты он брал сегодня поменьше и отдавал – побольше. Вот почему советский человек был свободен, как никто до него.
«Делай, что должно» – это его кредо. Именно поэтому Красное Знамя донесли до Эльбы, а люди планеты задирали головы, чтобы увидеть в ночи искорку Sputnikа.
Я верю – там, откуда я ушел, СССР однажды вернется. И советский человек вернется. А, быть может, он никуда и не уходил: лишь сделал шаг в сторону, и смотрит оттуда с усмешкой на потуги временщиков. Эти мещане выгрызли СССР изнутри, точно крысы, поселившиеся в головке сыра. Но разве у кого-то повернется язык назвать это победой? Создавать – не выгрызать. Нужны люди с настоящей мечтой, и они придут. Они вернутся. Я верю.
А здесь… Здесь мне повезло. Советский человек еще никуда не ушел. Мне надо не забывать, что я – не один. Что мне – повезло. Я, счастливый как никто...» – улыбка бродила по моему лицу, пока я мурлыкал про себя куплет.
«Спасибо, Юрий Владимирович. Спасибо за хороший вопрос. И – нет, так я отвечать не буду. Да я вообще отвечать не буду. Но за вопрос – спасибо».
Эту улыбку я пронес сквозь весь полет и даже сквозь зал Шереметьево к такси я так и шел – с улыбкой.
Отредактировано Oxygen (19-04-2016 18:36:22)