Не так.по условиям гг может сердиться информацию о той версии кем развития которая существовала до начала его деятельности.

Какие проблемы?
КамАЗ!
Там, кстати, какраз начинают активно давать квартиры первой волне комсомольцев. Если Гагарин подсуетится - имеет реальный шанс в 81/82-м, если будет работать на КамАЗе, получить квартиру.
Если влезет на КПД-240, это завод панелей для 9-и и 14-и этажек, то и через 1,5-2 года.

Чего-то я не понял…   Светлана Витальевна приглашает Андрея Соколова в Большой дом на 8 марта?!
Нет, это, наверное, очередной кошмар Андрюше приснился. Только девичника в Большом Доме ему и не хватало!..  

Эпизод с Гагариным целиком:

Тот же день, вечер.
Ленинград, ул. Правды.

Квартира была самая что ни на есть обычная – с кухней, выходящей во двор, скрученной наружной проводки вдоль коридора и чуть облупившейся краской на подоконниках. Бачок в туалете не тек, газовая колонка гудела ровно, и не витали в воздухе въевшиеся за десятилетия запахи.
– Ну, ничего, ничего, – благосклонно покивал я, изучая оставленную хозяевами посуду, – необходимый минимум в наличии. Даже вот что есть, – ткнул пальцем в сковороду с прессом для цыпленка-табака.
– Угу, – опять односложно откликнулся Гагарин. Мысли его явно витали где-то не здесь.
Я покосился на него с озабоченностью.
В принципе, Ваня был устроен не сложно, и, разобравшись в системах координат его своеобразного кодекса чести, с ним можно было вполне комфортно сотрудничать. Принятые им для себя правила носили отчасти вынужденный характер: так, врал он совершенно неловко, и оттого старался работать с клиентами честно, зарабатывая именно на спекуляции.
– Сколько? – спросил я, не меняя тон.
– Угу… – повторил он.
Я остановился перед ним, пристально его рассматривая.
– А? – вернулся он в реальность, – что?
– Ваня, – ласково сказал я и увидел в его глазах взметнувшуюся тревогу, – ты ведь хочешь мне что-то рассказать, да?
– Ты чего? – фальшиво заулыбался он и сделал полшага назад. Мне это не понравилось.
– Вань… – я шагнул следом, взял его за пуговицу и продолжил проникновенным голосом, – знаешь, сколько методик уже наработано в Конторе по невербальным коммуникациям?
– По чему? – он по-птичьи склонил голову к плечу, опасливо разглядывая меня с высоты своего роста.
– Язык тела. Неконтролируемые реакции, которые выдают эмоции, правду человек говорит или лжет.
Он прошелся языком по губам.
– Да, – подтвердил я, – торопливое облизывание губ там тоже есть. Давай, Ваня, расскажи, что тебя тревожит. И вместе помозгуем.
Гагарин отвел глаза и замялся:
– Ну, эта… 
Я отпустил пуговицу и забрался на широкий подоконник, показывая, что никуда не тороплюсь.
– Слушаю.
– В общем, – все также глядя в сторону начал колоться тот, – опять приходили сегодня за тобой… Поймали меня, когда я за духами заехал на Галёру. Тот же самый гомик губастый был с одним центровым.
– Ага… – покивал я понятливо, – и он сделал тебе предложение, от которого невозможно отказаться?
– Нет, ну почему невозможно… – он старательно разглядывал старенький линолеум у себя под ногами.
– Ага. То есть ты сейчас просто взвешиваешь «за» и «против», верно? – устало уточнил я.
Ваня бурно покраснел и запротестовал относительно такой произвольной интерпретации его поведения.
Я, быть может, испытал бы умиление от этой почти детской невинности, если бы не был так озадачен и встревожен. За прошедшие полтора месяца я голову сломал, обдумывая ту попытку неизвестного выйти через Гагарина на «москвича», но так ничего путного и не придумал. Факт был в том, что я эту маску «москвича-мажора» использовал только с Ваней. Через него же на меня и пытались выйти. Получалось, что кто-то заинтересовался его рассказами обо мне, однако ничего значимого в «допросных листах», что я стряс с Гагарина, не обнаружилось. Не считать же такой информацию о причине «Петрозаводского феномена»? Или считать? И кого это могло, на само деле, заинтересовать?
Я тяжело вздохнул и спустился с подоконника. В любом случае, повторный интерес ко мне, да еще спустя такое время, не предвещал ничего хорошего. Придется переходить к варианту «Б»… 
– Вань, – медленно, с расстановкой проговорил, я подходя к нему все ближе и ближе. – Понимаешь, я – не тот человек, с которым следует ссориться. Со мной надо дружить. Ты очень плохо представляешь стоящие за мной возможности. Поэтому послушай меня внимательно. В том, что в создавшейся ситуации ты начал думать о выборе стороны, нет ничего плохого. Это – естественно. Как говорят на западе: «ничего личного, просто бизнес».
Он хмыкнул и чуть расслабился. У меня создалось впечатление, что эту фразу ему довелось услышать впервые, и она ему понравилась.
– Но тут главное не ошибиться, – продолжил я проникновенно. – А ты очень, очень близок к серьезной ошибке. Понимаешь, Ваня, это ты у нас птичка-невеличка и порхаешь в одиночку, а серьезные люди работают командами. А в комитете у нас серьезные люди, поверь. Так вот, Ваня, – я остановился в шаге от него, покачиваясь с пяток на носок и обратно, – команды между собой соревнуются, и это очень, очень особый спорт. И ты, из-за своего длинного языка, оказался во все это втянут. Но не как участник, а как песчинка. А судьба песчинки в этой игре – быть перемолотой в пыль.
От Васи пошли флюиды страха, и я начал неторопливо обходить его по кругу, словно акула, почуявшая кровь. Он поворачивался вслед за мной.
– Под моего отца копает конкурирующая команда. Ты, я – в этой ситуации песчинки. Я вот подставлялся с Галёрой по-глупому, ты – с пересказом про ракеты и «Петрозаводский феномен». В пыль, через тебя, будут пытаться обратить прежде всего меня, рассчитывая, что отец кинется защищать и подставится. Но тебе то не интересно… Давай я лучше про тебя погадаю. Возьмут тебя скоро, соколик. По-глупому возьмут, на мелочевке, – я остановился и пожал плечами, – ты ж каждый день подставляешься, в том твоя работа. И расколют тебя до самой задницы очень быстро, когда покажут статью и пятерик на зоне за ней. Покажут, и пообещают скостить до двухи за хорошее поведение… Самое смешное, Вань, знаешь в чем?
Гагарин растерянно молчал, и мне пришлось задрать бровь. Он сглотнул и покорно задал нужный вопрос:
– В чем?
– А ты полученной двухе радоваться будешь как ребенок, – улыбнулся я ему радостно и издевательски похлопал по груди. – И потом, когда тебе треть срока заменят за хорошее поведение на химию, еще раз порадуешься. Правда, здорово, когда впереди так много поводов для радости? Заодно перевоспитаешься… На Галёру тебя все одно потом не дадут вернуться… Рабочую профессию получишь…
– А если не подставляться? – он смотрел на меня с нелепой надеждой. – Уеду в отпуск… На месяц-два, или, даже, до конца лета…
Я с сожалением причмокнул:
– Неа, не поможет. Это целая наука, как человека на ровном месте законно посадить. Ты есть-пить не будешь, дома закроешься, и все равно на срок наберешь. Ты, Вань, уже на прицеле, все. Этот толстогубый – подстава. Но если ты сорвешься в этот раз, тебе подберут другой крючок. Нужный результат эти ребята получат по любому и быстро. Спорим?
Спорить Ваня не захотел. Вместо этого изошел таким острым запахом пота, что мне пришлось шагнуть назад.
– Сколько, кстати, предложили-то? – прищурился я на него.
– Пять тысяч…
Я присвистнул.
– Есть чем гордиться… Для столь юного возраста.
«Совсем ничего не понимаю», – подумал про себя, – «И, вроде, не врет… Тем более надо быстрее сворачивать этот проект».
Я сел на стул задом-наперед, положил голову на подставленные кисти и посмотрел на дозревающего Гагарина.
– Что делать-то мне? Что делать? – бормотал тот, покачиваясь из стороны в сторону.
– Что делать… – передразнил я его беззлобно, – бежать, Ваня, бежать.
– Куда? – простонал он.
– Исчезнуть тебе надо из Ленинграда на пару лет, – начал я показывать ему выход из нарисованной ловушки, – пропасть из поля зрения конкурирующей команды. На всесоюзный розыск не подадут – слишком рискованно для них самих накручивать тебе что-то сверх мелочевки. Уйдешь удачно на дно, тебя поищут с полгода или год и махнут рукой. А за два года актуальность ситуации исчерпается. Вернешься, и не заметит никто – будешь уже не интересен. Выбор у тебя, Ванюша, сейчас между двухой на зоне и той же двухой на воле вдали от Ленинграда. И все – из-за твоего длиннющего языка. Вот так вот…
– Жить-то я на что буду эти два года? – горестно воскликнул Гагарин.
– Вариант пойти работать не рассматривается?
Он молча вцепился в волосы.
– Двуха на зоне, Ваня, – напомнил я, внимательно за ним наблюдая, – а может и треху отгрузят. Ты ж совсем торговаться не умеешь, а у них план по посадкам есть… Ну, сам понимаешь, не маленький…
– Ыыыы… – отозвался он.
Я озабоченно покачал головой. Совершенно непонятная, но тухло пахнущая ситуация, и надо из нее быстро выскакивать.
– У тебя сколько денег-то на кармане? В целом если?
– Пара тысяч наберется, – тускло ответил он, – плюс товар дома.
– О товаре сразу забудь, – строго сказал я, – не, серьезно. Даже и не думай. На два года забудь – нет его.
– Я ж не поднимусь потом…
– А после зоны поднимешься?
– Ыыыы…
Я задумчиво почесал бровь, решаясь.
– Ладно, Ваня… Парень ты хороший, меня по-крупному не обманывал… Надо тебе помочь.
Он замер, с надеждой глядя на меня. Я еще побарабанил пальцами по спинке, поерзал, обдумывая, потом сказал:
– Я тебе денег организую. Мне батя на семнадцать «Жигуль» обещал, придется стребовать деньгами сейчас. Огребу, конечно, по полной… Ну, а что делать? Свою задницу тоже спасать надо… Я тебе в долг дам… Мнэ… Шесть тысяч, под пять процентов в год. Как?
– Ох! – Ваня вздохнул полной грудью и пылко воскликнул, – спасибо! Я вернусь и отдам! Да за первый же год!
Я качнут головой, принимая.
– Но! – сказал наставительно, – будет ряд условий, для твой же пользы. А то засыплешься по-глупому и пропадут мои инвестиции… Первое: Деньги я тебе передам завтра вечером, и ты сразу уезжаешь, даже не возвращаясь домой. Добираешься до автовокзала на Лиговке, садишься в автобус до Пскова – и почухал на ночь глядя. Второе: Москву объезжаешь; перемещаешься только, подчеркиваю только! – на электричках и автобусах. Чтоб никаких предъявлений паспорта в кассе, понятно это? Никаких! Найдут.
Ваня истово кивал.
– Третье, – загнул я палец, – никаких контактов ни с кем из знакомых или родных все эти два года. Родные есть вообще?
– Бабка с дедом в деревне.
– Ага… Напиши им письмо сегодня, что, мол, решил изменить жизнь и уезжаешь на комсомольскую стройку, люблю-целую, скоро не появлюсь. Чтоб не подали в розыск из-за твоего длительного исчезновения. Ну и, естественно, даже не вздумай появиться в Ленинграде и его окрестностях. Ты уж извини, ничего личного, – холодно улыбнулся я, – но переломанные ноги – это меньшее, на что ты в таком случае можешь рассчитывать.
Гагарин вздрогнул, впечатлившись.
– Так… – продолжил я, – советую на одном месте подолгу не жить, на регистрацию не становиться. Месяц здесь снял у хозяйки, месяц в следующем городе. Завидую даже – страну посмотришь, как мало кто… Говори, что молодой писатель, работаешь над сюжетом, собираешь материал для книги. Кстати – попробуй вести путевые заметки, кто знает, вдруг и получится? Веди обычную жизнь – не замыкайся, но и без гульбищ в ресторанах. Попадание в милицию приведет к весьма неприятным для тебя последствиям. Это понятно?
– Ага! – он впитывал мои слова, как губка воду.
– Так… Что еще? – я ненадолго задумался. – Ладно, если что в голову придет, завтра при передаче денег скажу. Паспорт, свидетельство о рождении и диплом об образовании не забудь взять. С собой один не тяжелый портфель – и все! Одеться как обычно, идти спокойно, не оглядываясь и не суетясь.
– Что… – он побледнел, – за мной следить могут?
– Да легко, – отмахнулся я, – и телефон на прослушку взять. Не бери в голову, прорвемся… Я помогу тебе. Давай так… – я пожевал губы, прикидывая.
Черт побери, а ведь за ним действительно могут следить! В животе похолодело, и я почему-то сразу подумал о Мелкой.
– Так… – провел рукой по лицу, словно смахивая налипшую паутину. Перед моим внутренним взором встали проходные подвалы и чердаки квартала, что между Пушкинской и Лиговкой. – Завтра ровно в девятнадцать ноль-ноль ты сворачиваешь с Невского на Лиговку и неторопливо идешь в направлении Обводного. Когда я тебя окликну, ты быстро-быстро, из-за всех ног – в буквальном смысле этих слова, Ваня, я не шучу! – бежишь ко мне, а, потом, за мной. Все понятно?
– Ага! – он энергично кивнул головой и, прижав руки к груди, истово воскликнул: – Спасибо! Я твой должник!
– Сочтемся… – бросил я, вставая, – я пошел, ты через десять минут уходи, не раньше. Смотри, не подведи меня, Ваня…

Отредактировано Oxygen (14-06-2016 08:29:52)