Спасибо! Не знал. Полагал, что ведя разведывательную деятельность вызывали ответную реакцию контрразведки, которая начинала искать. И рано или поздно находила. Специально вопросом нелегалов в СССР я не интересовался. Думаю, вы правы. Хотя соответствующая статистика дело деликатное.

Переписал-добавил.

Тот же день, вечер.
Ленинград, Садовая ул.

Ранним вечером в гулких коридорах Финэка повисала тишина. Лишь изредка из-за далекого поворота долетал дробный перестук каблучков какой-то засидевшейся в библиотеке энтузиастки или шлепанье тапок подслеповатой технички. Множество пронизывающих старое здание лестниц и переходов, пропускная система на входе и непосредственная близость к Галёре – идеальное место для конфиденциальных встреч в ту пару часов, когда кафедры еще открыты, а студенты и большинство преподавателей уже разбежались.
Как хорошо, что я практически сразу это сообразил! Гагарин, вылетев отсюда на четвертом курсе, не только сохранил свой собственный студенческий, но и налаженные связи с секретаршами ректората. Благодаря этому (и небольшому флакончику духов в придачу) у меня уже в прошлом апреле появилась чин чинарем оформленная книжица, дающая свободный допуск в это здание.
– Раз, – негромко сказал я, ухмыляясь, – два, три. Сезам, откройся!
Раздался легкий щелчок. Я потянул дверь на себя и убрал отмычку.
– Прошу, – взмахнул рукой, пропуская Гагарина в пустой класс.
– Эх, – в который раз завистливо вздохнул он, – клёво тебя отец натаскивает.
– Так, – я затворил тяжелую дверь, – давай сначала с товаром разберемся.
– Все как ты заказал, – он начал извлекать из потрепанной сумки на стол мои заказы.
Я положил рядом несколько разноцветных бумажек, и Гагарин их моментально сграбастал.
– Куда тебе, кстати, сразу четыре коробки духов? – спросил он, деловито раскладывая купюры по кармашкам портмоне.
– Много будешь знать – не успеешь состариться, – холодно посмотрел я на него. – Знания, в сочетании с твоим длинным языком – гремучая смесь. И не то плохо, что ты на ней можешь подорваться – это твои, Ваня, проблемы. Плохо, когда твои проблемы становятся проблемами окружающих.
Он взглянул на меня с недоумением:
– А что случилось-то?
Я махнул рукой:
– Садись, вон, за стол, разговор нас ждет непростой. Не стал по телефону тебя огорчать. Да и опасно это сейчас…
– Ну? – он сел и зыркнул на меня с неудовольствие.
Я устроился на соседнем столе, добившись тактического преимущества – теперь мои глаза были выше, чем его, и потер лоб, настраиваясь.
– Ты чего? – Гагарин с изумлением смотрел на меня.
– Помнишь, – начал я, – к тебе подкатывал один чудак, меня искал?
– Ну? – опять односложно откликнулся Гагарин.
– Ты другие слова знаешь?! – раздражено воскликнул я. – Занукал… Короче – жопа нам пришла, Ваня. Мне – меньше, я – хитрый и несовершеннолетний. А тебе – полная.
– С чего это вдруг? – он с тревогой покосился сначала на дверь, потом на окно.
«А бегать от опасности ему не привыкать», – сделал я вывод, – «это хорошо».
– Подстава то была, Ваня. И не простая, а хитро выкрученная. Бате проверял по своим каналам. Ничего не закончилось, все для тебя еще только начинается. Ну, и для меня, дурака, заодно. Просто исход для нас будет разным… Тебе – тюрьма, мне – волчий билет и армия после школы. Но это даже справедливо, – добавил я задумчиво, – пропорционально содеянному, так сказать…
– Да что я сделал-то?! – тоненько взвизгнул Ваня.
– Болтал, – отрезал я сурово.
– Нет такой статьи! – с жаром воскликнул он.
– Эх, Ваня, Ваня, – покачал я укоризненно головой, – ты ж взрослый мальчик уже, должен знать: был бы человек, а статья найдется.
Он заелозил на стуле, и я разглядел испарину, выступившую у него на лбу.
– Это ты у нас птичка-невеличка, – начал я загонять Ваню в нужный мне угол, – и порхаешь в одиночку, а серьезные люди работают командами. А в комитете у нас серьезные люди, поверь. Так вот, эти команды конкурируют, и, порой, очень остро. Моего батю выбивают из его команды. Его уже один раз подставили, и вот он здесь, а не в Москве. Теперь хотят окончательно добить, и ты, из-за своего длинного языка, оказался подходящим для этого инструментом. Понимаешь, – наклонился я вперед, – они хотят взять тебя за зад и получить компромат на меня. Рассчитывают, что батя кинется меня защищать и капитально тем подставится. Все! Им – ордена, тебе – длинный срок, мне – армия после школы, батю в отставку…
От Васи пошли едкие флюиды страха.
– За что срок? За что ордена? – сбивчиво забормотал он.
– А это действительно интересно, – согласился я. – Представляешь, ты был прав: тот губастый – действительно западник. Хочешь смейся, хочешь нет, но ты говорил с настоящим агентом ЦРУ. Его на тебя целенаправленно вывели, дав услышать пущенный тобой слух про ракеты и «Петрозаводский феномен». Представляешь, что бы было, если бы ты тогда взял от него деньги?
Гагарин растерянно молчал, и мне пришлось задрать бровь. Он торопливо облизнул губы и покорно задал нужный вопрос:
– Что?
– А все! – охотно развел я руками. – Деньги от агента ЦРУ за рассказ об испытаниях ракет! Десяточка минимум, а так и пятнашка. Это тебе не приятный во всех отношениях двушник за спекуляцию, все было бы по серьезному.
Ваня изошел таким острым запахом пота, что мне пришлось отодвинуться назад.
– Но я ж не взял! – голос его к концу фразы сломался на писк.
– Верно, – согласился я, – но задача-то взять тебя за жопу осталась, ее не сняли. Возьмут тебя скоро, соколик, – и я посмотрел на него с сожалением, – так или иначе возьмут. Если не на агенте ЦРУ, то на мелочевке – ты ж каждый день подставляешься, в том твоя работа. И расколют тебя до самой задницы очень быстро, когда покажут статью и пятерик на зоне за ней. Покажут, и пообещают скостить до двухи за хорошее поведение… Самое смешное, Вань, знаешь в чем?
– В чем? – обреченно переспросил он.
– А ты полученной двухе радоваться будешь как ребенок, – улыбнулся я ему издевательски. – И потом, когда тебе треть срока заменят за хорошее поведение на химию, еще раз порадуешься. Правда, здорово, когда впереди так много поводов для радости? Заодно перевоспитаешься… На Галёру тебя все одно потом не дадут вернуться… Рабочую профессию получишь…
– А если не подставляться? – он смотрел на меня с нелепой надеждой. – Уеду в отпуск… На месяц-два, или, даже, до конца лета…
Я с сожалением причмокнул:
– Нет, не поможет. Это целая наука, как человека на ровном месте законно посадить. Ты есть-пить не будешь, дома закроешься, и все равно на срок наберешь. Ты, Вань, уже на прицеле, все. Не получилось с ЦРУшников – заточат другой крючок. Нужный результат эти ребята получат по любому.
– А давай я чего-нибудь подпишу! – глаза его загорелись надеждой. – Я слышал, что тех, кто подписал, не трогают.
– Мысль, конечно, правильная, – согласился я, мысленно содрогнувшись, – но несвоевременная. Это для обычной ситуации работает, так можно по мелочи не прикапываться. А тут не поможет. Срок нужен, чтобы тебя испугать. А где срок – там и дело. А, если есть дело – то куда его деть-то? Оно уже есть, Вань… Им остается только до конца его разматывать.
Я тяжело вздохнул и пересел подальше, на стул, подальше от Ваниных подмышек. 
– Что делать-то? Что делать? – бормотал Гагарин, раскачиваясь из стороны в сторону.
– Что делать… – передразнил я его беззлобно, – бежать, Ваня, бежать.
– Куда? – простонал он.
– Исчезнуть тебе надо из Ленинграда хотя бы на год, – начал я показывать ему выход из нарисованной ловушки, – пропасть из поля зрения конкурирующей команды. На всесоюзный розыск не подадут – слишком рискованно для них накручивать тебе что-то сверх мелочевки. Уйдешь на дно, тебя поищут с годик и махнут рукой. Да и актуальность ситуации за это время исчерпается. Вернешься, и не вспомнит о тебе никто – будешь уже не интересен. Выбор у тебя, Ванюша, сейчас между двухой на зоне и жизнью на воле вдали от Ленинграда. И все – из-за твоего длиннющего языка. Что выбираешь-то?
– Жить-то я на что буду этот год? – горестно воскликнул Гагарин.
– Вариант пойти работать не рассматривается?
Он молча вцепился в волосы.
– Двуха на зоне, Ваня, – напомнил я, внимательно за ним наблюдая, – а может и треху отгрузят. Ты ж совсем торговаться не умеешь, а у них план по посадкам есть… Ну, сам понимаешь, не маленький…
– Ыыыы… – отозвался он.
Я озабоченно покачал головой.
– У тебя денег-то сколько на кармане? В целом если?
– Пара тысяч наберется, – тускло ответил он, – плюс товар дома.
– О товаре сразу забудь, – строго сказал я, – не, серьезно. Даже и не думай. На два года забудь – нет его.
– Я ж не поднимусь потом…
– А после зоны поднимешься?
– Ыыыы…
Я задумчиво почесал бровь.
– Ладно, Ваня… Парень ты хороший, меня по-крупному не обманывал… Я так бате и сказал. В общем, поможем мы тебе.
Гагарин с надеждой вперился в меня взглядом.
– Эх… – я обреченно вздохнул и повесил голову, – мне батя на семнадцать лет «Жигуль» обещал… Теперь он согласен дать тебе часть эти деньги в долг, под пять процентов... Две тысячи тебе накинем к твоим.
– Я вернусь и отдам! Да за первый же год! – Ваня начал быстро оживать.
– Но! – поднял я наставительно палец, – будет ряд условий, для твой же пользы. А то засыплешься по-глупому и пропадут наши инвестиции… Первое: деньги я тебе передам завтра вечером, и ты сразу же уезжаешь, даже не возвращаясь домой. Добираешься до автовокзала на Обводном, садишься в автобус до Пскова – и почухал на ночь глядя. Второе: в Москву и Севастополь не заезжаешь, на самолетах не летаешь. Чтоб никаких предъявлений паспорта нигде, понятно это? Никаких! Найдут.
Ваня истово кивал.
– Третье, – загнул я палец, – никаких контактов ни с кем из знакомых или родных все эти два года. Родные есть вообще?
– Бабка с дедом в деревне. Ну, и та тетка…
– Ага… Напиши им письмо сегодня, что, мол, решил изменить жизнь, уезжаю на севера, люблю-целую, скоро не появлюсь. Чтоб не подали в розыск из-за твоего длительного исчезновения. Ну, и, естественно, даже не вздумай появиться до истечения срока в Ленинграде и его окрестностях – это будет расценено как нарушение конвенции. Ты уж извини, ничего личного, – холодно улыбнулся я, – но переломанные ноги – это меньшее, на что ты в таком случае можешь рассчитывать.
Гагарин вздрогнул, впечатлившись.
– Так… – продолжил я, – на одном месте подолгу не жить, временную прописку не оформлять. Месяц здесь снял у хозяйки, месяц в следующем городе. Прокатись, что ли, по Средней Азии… Завидую даже – страну посмотришь, как мало кто… Говори, что молодой писатель, работаешь над сюжетом, собираешь материал для книги. Кстати – попробуй вести путевые заметки, кто знает, вдруг и получится? Заодно будет что предъявить при случае… Веди обычную жизнь – не замыкайся, но и без гульбищ в ресторанах. Попадание в милицию для тебя заканчивается сроком. Это понятно?
– Ага! – он впитывал мои слова, как губка воду.
– Так… – я ненадолго задумался. – Паспорт и свидетельство о рождении не забудь взять. С собой один не тяжелый портфель – и все! Одеться как обычно, идти спокойно, не оглядываясь и не суетясь.
– Что… – он пошел белыми пятнами, – за мной следить могут?
– Скорее всего, – отмахнулся я, – не бери в голову, оторвемся… Я помогу. Давай так… – я пожевал губы, прикидывая.
Черт побери, а ведь за ним действительно могут следить! В животе похолодело, и я почему-то сразу подумал о детдоме для Мелкой.
– Так… – провел рукой по лицу, словно смахивая налипшую паутину. Перед моим внутренним взором встали проходные подвалы и чердаки кварталов вокруг Московского вокзала. – Завтра ровно в семнадцать ноль-ноль ты сворачиваешь с Невского на Лиговку и неторопливо идешь в направлении Обводного. Когда я тебя окликну, ты со всех ног – в буквальном смысле этих слова, Ваня, я не шучу! – сразу рвешь ко мне, а, потом, за мной. Все понятно?
– Ага! – он энергично кивнул головой и, прижав руки к груди, истово воскликнул: – Спасибо! Я твой должник!
– Сочтемся… – бросил я, вставая. Взял пакет с товаром. – Я пошел, ты через десять минут, не раньше. Смотри, не подведи меня, Ваня…
Из Финэка я вышел крайне озабоченным.
Во-первых, Ваней – меня томило ощущение незавершенности, непрочности моего решения.
Я не закрыл дыру в своей защите, а лишь уменьшил ее. Но от этого сама уязвимость никуда не исчезла. Но не убивать же его такого?
«Или убивать?» – скользнула в сознание коварная мысль. Я поморщился, как от боли: – «И так плохо, и так как-то нехорошо... И очень, очень не хочется».
Знать бы, кто там так хотел с ним поговорить… Обнадеживает лишь одно – сам факт подката. Комитетчики, скорее всего, просто установили бы за ним наблюдение и со временем вышли на меня. А, раз это не КГБ, то отправка Гагарина из города дает неплохой шанс сбросить интересантов с «хвоста» – никто иной не в состоянии организовать полноценный поиск Гагарина по стране.
Я поставил на теме мысленную отметку «на контроль» и перешел к более животрепещущему вопросу – безжалостно накатывающему восьмому марта.
Хотелось повторить Ванино «Ыыыыы». Вот как бы мне завтра разорваться? И Мелкую не бросить в квартире с малознакомыми людьми, и к Томе хочется, и вместе их не свести – инстинкт вопиет и шерсть становится дыбом. А вечером – того же Гагарина из города провожать. И на ближайшие дни расписание хоть куда: Большой Дом, городской конкурс агитбригад и городской тур по математике. И надо промеж этого успеть извернуться, чтоб найти квартиру, перевезти и обустроить Мелкую. И не отказывай себе ни в чем, Андрюша!  Натурально: волк, коза и капуста.

08 марта, вечер.
Ленинград, Лиговский пр.

Гагарин оказался на удивление пунктуален – точно в расчетное время в просвете между домами появилась его карикатурно узкоплечая фигура.
– Ваня! – заорал я громко, – Гагарин! Сюда! Бегом!
Он рванул ко мне как лось, высоко задирая колени. В отставленной далеко вбок руке болтался какой-то редкий по нынешним временам саквояж. Я торопливо натянул на голову парик и прихватил его сверху шапочкой. Вот никогда всерьез не думал, что мне этот реквизит пригодится…
– Не отставай, – махнул, когда он приблизился, рукой и скользнул за угол.
Десять шагов – и мы в подъезде. Взбежали, топоча, на четыре этажа вверх и влетели на чердак. Я торопливо захлопнул за нами дверь и задвинул засов.
Теперь, если вдруг за ним действительно был бы «хвост», взять нас можно только если мы потеряем темп. Топтуны не стали бы метаться по тупиковому двору, а побежали к перекресткам, отсекая нас от соседнего квартала. Но у нас путь короче – если не тормозить, то мы должны успеть перебежать туда незамеченными.
«Не буду расслабляться, – решил я, – отработаю эти учения на полную катушку, по-честному».
– За мной, – повторил я и быстро, словно на стометровке, побежал чердачными переходами. Сзади, шумно сопя, несся Гагарин.
– А теперь – спокойно, – скомандовал я, когда мы скатились вниз по тихой лестнице, – выходим из подъезда и обычным шагом переходим на другую сторону. Не бежать, не оглядываться. Понятно?
– Угу… – отозвалось у меня из-за спины.
– Тогда вперед.
Я поправил сбившуюся шапочку и шагнул на дневной свет. Гагарин послушно прилип ко мне. Мы пересекли узкую пустынную улицу и вошли в проходной подъезд.
Все, мы в другом квартале.
– А вот теперь – бежим, – сказал я, рванув к черному выходу.
«Черт их знает»… – проигрывал я в уме ситуацию, – «если бы они догадались ловить нас на не Коломенской, а сразу пробежали дальше, до Марата, то шанс у них еще был бы».
Мы вихрем пронеслись через три сообщающихся двора-колодца, и перед нами растелилась широкая улица.
«А вдруг да есть?» – внезапно заволновался я, выводя приметного Гагарина на тротуар.
Переход через улицу показался мне долгим – фасад дома напротив, казалось, почти не приближался, сколько бы мы перебирали ногами. Но вот мы достигли неприметной двери. Я бросил быстрый взгляд налево, потом направо: на перекрестках пусто и никто не торопится в нашу сторону по тротуарам. Да и вообще, людей, по праздничному времени, почти нет. 
– Заметил, как из «Москвича» нам знак подавали? – поинтересовался я, когда мы еще немного поплутали по проходным дворам и подъездам и перешли на шаг.
– Не-а, – удивленно округлил он глаза, – я вообще никаких «Москвичей» не видел.
– Экий ты невнимательный, просто ужас, – укорил я его, – нас ведут на случай чего. Знак подали, что все нормально. «Хвост» за тобой был, но мы оторвались.
Он обескураженно моргал.
– Все в порядке, – утешил я его, похлопав по плечу, – нас спецы ведут. Ты и не должен был заметить. За тобой, кстати, до самого отъезда автобуса будут следить. А может, и дальше…
Мы пересекли пару улиц, поднялись сначала на чердак, а потом, по лестнице, на соседнюю крышу. Еще несколько чердачных переходов, и вот мы добрались, наконец, к намеченной мною цели – тихому чердаку на задах Пяти Углов.
– Ну, вот и все, – обернулся я к Гагарину, – отсюда выйдем прямо к троллейбусной остановке. Доедешь до Варшавского, перескочишь на трамвай и к автовокзалу. Понятно?
– Угу… – кивнул он и спросил нетерпеливо, – ты деньги принес?
– Принес, принес, – успокоил я его, – все как договорились.
Он повеселел и, даже, начал было что-то насвистывать.
Я достал бумажный сверток и распотрошил его, явив Гагарину фиолетовую пачку. Он охотно ее принял и, повеселев, посмотрел на меня вопросительно, мол, что еще?
– Так, – я строго сдвинул брови, – письма написал-отправил?
– Ага, – кивнул он.
– Документы взял?
– Да.
– Открывай саквояж.
– Да зачем? – запротестовал было он, но я был неумолим.
– Так… Рыльно-мыльные взял, смена… А это что? – сварливо спросил я, тыкая пальцем в газетный сверток.
– Да там это… – глаза у Гагарина забегали. – Духи французские! Я их в Тбилиси по-быстрому скину и все. Не парься, я умею.
– Вот как… – я с грустью покивал головой. Похоже, что некоторых только могила исправит. – Давай сюда. Через год отдам.
Он вцепился в сверток рукой, глаза его недовольно сузились.
Мне стало интересно. Захотелось воскликнуть: – «Да неужели?!», но тут плечи его поникли.
– О наружке вспомнил? – покивал я понимающе и вытянул сверток из его ослабевшей руки. – Это правильно. Ты теперь никогда не будешь знать, следят за тобой или нет. Ближайший год тебя будут выборочно контролировать. И, если вдруг увидят нарушение нашего договора… Ну, я тебе рассказывал.
Он промолчал, напряженно глядя вбок. Я вздохнул – вот так и делай людям добро.
– Шагай туда, – махнул рукой в сторону просвета в конце прохода, – там дверь в подъезд. Выйдешь, как я тебе сказал, на Загородный. Следуй строго по маршруту. И не огорчай никого, Ваня, не надо.
Он ушел, злобно хлопнув дверью, и полумрак сгустился. Чуть дальше, у сваленных в кучу обрезков труб, поблескивали осколки бутылочного стекла. Где-то над головой изредка что-то поскрипывало, словно ветер нехотя теребил повисшую на ржавом гвозде ставню. Один раз издалека долетело звонкое девчачье «штандер Юля!», но сколько я потом не вслушивался, продолжения не последовало. В воздухе витал легкий запах плесени, пыли и хозяйственного мыла.
Я стоял посреди этой грустной тарковщины и, опустив голову на грудь, подводил черту под этапом, в котором позволял себе иногда быть безалаберным. Зря, наверное, но это было так приятно...
– Это все пьяный воздух советской беззаботности. Беззаботности и детства... Все, буду взрослеть… – отчего-то бормотать это в тишину чердака было еще можно, а вот думать об этом про себя – невыносимо тоскливо и, даже, жутко, словно я хоронил кого-то живьем.
Да что «кого-то»! Себя!
На глаза накатила слеза.
– Куда ушли слоны, в какие города… – горько передразнил я.
В горле саднило, и слова оттуда выдавливались покореженными.
– Эх! – я от души саданул ребром ладони по ближайшему деревянному столбу, и от боли мне немного полегчало.
«Ладно…» – решил я, собирая себя в кучу, – «надо радоваться тому, что есть. Семья, Томки, цель. Не всем так повезло. Далеко не всем. Да, собственно – никому».
Я торопливо посмотрел на часы и с облегчением выдохнул. Не хватало еще, чтобы девушка меня ждала.
Подхватил пакет и пошел на выход. У двери обернулся и с какой-то мстительностью посмотрел на чердак, где похоронил свое повторное детство, словно хотел чем-то напугать эти балки и стропила. Втуне, они остались безучастны, словно египетские сфинксы.
«Да и то, право», – подумал я, внезапно успокаиваясь, – «такой малостью этот район не удивить».
Эта мысль неожиданно вернула мне хладнокровие. Я словно нашарил ногами утерянную было опору. Верно, все познается в сравнении.
«У меня – все хорошо», – улыбнулся с сарказмом, – «даже отлично. Осталась малость – мир спасти. Он ведь того стоит, верно"?

Отредактировано Oxygen (02-07-2016 18:15:47)

Информация от сотрудников Второго Главного

Из «Сводки важнейших показаний арестованных Управлениями НКВД СССР за 6-7 апреля 1938 года»
…По 5-му ОТДЕЛУ
…3.    ЛОЗОВСКИЙ А.П., бывший начальник 10 отдела Разведупра РККА. Допрашивали: ЯМНИЦКИЙ, ПАВЛОВСКИЙ.
Дополнительно показал, что в связи с тем, что Берлин в 1926—1928 гг. являлся центром оформления и снабжения паспортами нелегальных работников Разведупра, посылаемых в западноевропейские страны и в Америку, ЛОЗОВСКИЙ по требованию германской разведки в конце 1926 года был командирован Разведупром — КРАСТЫНЕМ и БЕРЗИНЫМ (арестованы) — в Берлин в качестве руководителя паспортной техники, организация которой возлагалась на берлинскую резидентуру Разведупра.
Немецкая разведка своим требованием командирования ЛОЗОВСКОГО в Берлин на эту работу преследовала цель получать через него информацию о всех нелегальных работниках, командируемых Разведупром в ту или иную страну, а также и в Германию.
Приехав в Берлин, ЛОЗОВСКИЙ связался с офицером германского генерального штаба майором ЗОНЕНБЕРГОМ. По его заданиям ЛОЗОВСКИМ проводилось следующее:
Оформление паспортов агентуре Разведупра в соответствии с указанием ЗОНЕНБЕРГА проводил через служащего берлинской полиции «Спек», который устраивал приписку в полиции, получал визы на паспорта, регистрировал их в иностранных консульствах и т.д.
Через «Спек», как двойника, ЛОЗОВСКИЙ ставил в известность германскую разведку о всех нелегальных работниках Разведупра, которые проезжали через Берлин…
АП РФ. Ф. 3. Оп.24. Д. 407. Л. 134—156.
(Лубянка. Советская элита на сталинской голгофе. 1937—1938. М.: МФД, 2011, стр. 288-298)