В целом виде накопительное обновление:

Две Томки ждали меня, порознь застыв у окон напротив.
– Дым в трубу, пельмени разлепить, – буркнул я в простенок между ними и не спеша направился в сторону гардероба.
За моей спиной послышались торопливые шаги. Догнав, каблучки молча пристроились у левого плеча, сандалии – у правого.
«Ладно», – подумал я, принимая неизбежное, – «пора разрубать, потом только хуже будет».
Я остановился. На меня тут же уставились две пары встревоженных глаз.
– Ничего страшного, – я старательно излучал уверенность, – у папы аппендицит, но все будет хорошо. Уже оперируют.
«В конце концов», – попытался успокоить сам себя, – «в прошлый раз это случилось в предстоящем июле, на перегоне Симферополь – Севастополь и, в итоге, закончилось вполне благополучно. С чего бы сейчас пошло иначе?»
Нутро мое, противореча разуму, тем временем тревожно сжалось: оно знало, что будущее зыбко и ненадежно, а человеки хрупки.
– Так… – я ощутил себя на краю десятиметровой вышки, – знакомьтесь, девушки. Малыш – это Тома, моя девушка. Ну, ты знаешь… Тома, эта мелкая – моя сестра.
Мелкая посмотрела на меня с признательностью, а потом застенчиво улыбнулась Томе. Та же, поняв меня буквально, была явно потрясена. Не усомнившись в моих словах ни на секунду, она теперь пыталась свести в уме концы с концами – мучительно и безуспешно.
– Двоюродная? – поинтересовалась наконец слабым голосом.
Улыбка, что гуляла по лицу Мелкой, стала приобретать все более шкодливый оттенок.
– Названная, – пояснил я Томе и повернулся к Мелкой: – шуруй домой, мама скоро из клиники будет звонить, запоминай, что скажет. Обедай без меня. И ужинайте тоже… Я часам к восьми буду, – и, отвечая на немой вопрос, объяснил, вздыхая: – по магазинам тогда в субботу после школы пойдем.
Мелкая кивнула Томе на прощанье и удалилась.
Я повернулся к своей девушке. Вид у нее был все такой же обалделый, но в зелени глаз уже начали роиться пункты из допросного списка.
– Физикой, по такому случаю, мы торжественно манкируем, – объявил я, перехватывая ее портфель, – пошли, погуляем, поговорим. У меня где-то часа полтора есть, а потом в логово Чернобурки ехать.
– Ох, – выдохнула Тома, – нехорошо так с девушками поступать... Я ж теперь не знаю, с какого вопроса начинать!
– А ты и не начинай, – посоветовал я, – давай, лучше, я расскажу тебе для начала одну историю…
Следующий час был похож на исповедь, но только внешне: я тщательно срезал углы и беззастенчиво играл словами. Стыдно мне уже не было – ради того, чтобы сохранить их обеих я был готов и на большее, намного большее.
Я рассказывал про Мелкую и отчима, свой шантаж и усестрение, про свой заработок и впервые видел Тому сначала гневной, потом всерьез испуганной, и, следом, задумчиво-молчаливой. Но удивила она меня не этим.
– Зачем? – мы стояли на тихой лестнице у нашего излюбленного окна. Я держал Томку за талию, она же, чуть отстранившись, неотрывно смотрела мне в глаза: – Зачем тебе столько денег? И, вообще, зачем тебе это все?
– Зачем? – задумался я. – Ну, с деньгами все понятно: это инструмент для добывания свободы. Ты же любишь Ремарка? А он считал, что свобода выкована из золота.
– Ты, – она постучала согнутым пальчиком мне по груди, – и так свободен. Свобода сидит внутри человека. Разве нет?
– Я чувствую сейчас себя немного странно, – признался я, – выступаю адвокатом дьявола. Но… Нет, пока у меня есть близкие мне люди, я обязан им помогать. А чем может помочь человек другим, если он не способен обеспечить даже самого себя?
Томка досадливо прикусила губу:
– Но как же остальные ребята? Почему ты должен так сильно отличаться от них? Нет, – прервала она мою попытку заговорить, – пойми, мне очень приятно получать от тебя и духи и все прочее… Но ведь ты рискуешь! Ты сам признался, что кое-что нарушаешь. Зачем?! Обойдусь я и без духов! Я люблю тебя не за них! Но ты ведь можешь так сломать себе – и нам – жизнь!
Я помолчал, раздумывая. Она смотрела на меня требовательно, ожидая ответа.
– Понимаешь, – тон мой был печален, – я – нестандарт. С этим ничего не поделать. Ну, так получилось. Я уже не могу влезть назад в эти мерки. Поэтому со мной будет или очень хорошо, или очень плохо…
Томка молча прижалась ко мне, и мою шею обожгло горячим дыханием. Потом я понял, что она тихо-тихо плачет. Засвербело в носу и у меня, и я молча поглаживал ее по волосам, вспоминая «… и будут два одной плотью». 
– Пошли, – она, наконец, отлипла от меня и протерла ладонями щеки, – оставишь у нас портфель до вечера.
– Я быстро, – пообещал я с готовностью, – туда и обратно. Не должны меня там долго мариновать.
– Хорошо, – кивнула Томка, глядя себе под ноги, потом шмыгнула носом и добавила: – Я буду тебя ждать.
«Подлец, как есть – подлец… Зачем я волоку за собой эту девчонку, куда?» – страдал я, чуть ли не бегом двигаясь в сторону Большого Дома, – «какое у нее со мной будущее? Может, еще не поздно отпустить?» – и тут я с безнадежностью понимал, что, увы, это выше моих сил. Потом в голову начинали лезть совсем уж паскудные мысли о праве на заслуженную награду. Я попытался перебить их разбором теоремы Хассе, запутался на третьей лемме и, в итоге, пришел к Чернобурке в состоянии откровенного раздрая.
– Нет, ну сказал бы, что не до беседы тебе сегодня, я бы поняла и перенесла, – расстроено воскликнула оперативница через пять минут после начала нашей беседы: мысли мои очевидно витали не здесь, но она сделала из этого ложные выводы.
– Подожди, сейчас узнаю, – схватилась за телефонную трубку и через уже через пару минуту представлялась дежурному по Академии: – второй отдела УКГБ, Лапкина…
– Ну вот, – через некоторое время она с удовлетворением вернула трубку на место, – все в порядке: операция прошла хорошо, уже вышел из наркоза.
– Спасибо, товарищ Лапкина, – искренне поблагодарил я, немного оживая.
И, правда, дышать сразу стало легче.
Она посмотрела на меня с подозрением, потом погрозила пальцем:
– И даже не вздумай!
– Эх… – вздохнул я, а потом не выдержал, и лицо мое расползлось в улыбке, – а жаль…

Отредактировано Oxygen (02-10-2016 19:51:31)