Следующая итерация эпизода:

Тот же день, вечер.
Ленинград, Измайловский пер.
Странно, сколько раз уже шагал за этот потертый порог, но до сих пор для меня дверь в квартиру Афанасьевых отворяется словно в заветную сказку – и в груди то замирает, то трепещет в ожидании каких-то чудес. Не привык еще.
Хорошо, что так. Привычки наши – добровольно надетые шоры; знакомое – не замечаешь. Поэтому мир с годами скукоживается, а время, и без того отмеренное без всякой жалости, уходит в ничто все быстрей и быстрей.
В мельканье дней легко потерять суть. Я тоже порой забывался. Но слишком свеж был еще ужас ночного купе, и меня вышибало из повседневности то испугом, то волненьем.
Вот и сегодня, по выходу из Большого Дома, неизбежное напряжение не отпустило меня, а, напротив, вдруг катапультой вознесло над ворохом накопившихся за моей спиной сюжетов. Парил я в той интеллектуальной вышине не долго, но сумел ясно разглядеть одно: путь мой, вблизи кажущийся разумным и прямым, с высоты смотрится заячьим кружевом.
«Да, напетлял я и накрестил знатно», – признался сам себе озадаченно. – «Одна отрада: всё настолько по-дилетантски, что специалистам работать против меня должно быть очень сложно. Невозможно понять логику непрофессионала. Или это я себя так утешаю?»
Озарение потухло, оставив за собой коротким следом лишь особую зоркость к деталям. Вот и сейчас, переступив порог, я вдруг понял, что в этой прихожей каждый раз пахнет по-иному: то пирогами, то свежим гуталином, а то и вовсе подкопченной смолой от деревянных лыж со шкафа. Однако было и общее: то были запахи размеренного лада и уюта, быть может даже для сего времени и места чуть патриархального.
«То, чего мне так не хватает», – горько усмехнулся про себя и поздоровался с мамой Любой.
– А Томка что, ушла куда-то? – я с удивлением посмотрел на вешалку: там, на привычном крючке не висело знакомое короткополое пальто.
– Да, я ее в магазин отправила, скоро уже вернется. Проходи пока, – в голосе ее мне почудилась вдруг легкая настороженность. Она повернулась и требовательно позвала: – Вадим, Андрей пришел.
Пока я разувался, Томин дядя, привалившись к косяку, молча наблюдал за мной.
– Пошли, – хмуро кивнул потом в сторону комнаты, – поговорим.
– Пошли, – с некоторым недоумением согласился я.
Он притормозил, пропуская, плотно закрыл дверь, затем неожиданно схватил меня за плечо и припечатал к стене. Чуть помедлил, что-то выглядывая на моем лице, и заговорил – негромко, жестко, с угрозой голосе:
– Запомни, парень, один раз тебе это говорю: полезешь на Томку раньше срока – коки откручу. Самолично. Не как секретарь райкома, а как ее дядя. И помощники мне для этого будут не нужны. Веришь?
От него исходило ощущение внутренней мощи, какой-то особой – не накачанной в тренажерных залах или на ринге, а откуда-то из глубин горячего цеха и, оттого, как бы не более опасной.
Я помолчал, собираясь с мыслями. Когда заговорил, голос мой был монотонно глух, но тверд:
– Я не собираюсь делать Тому несчастной. Наоборот.
Дядя Вадим прищурился на меня с болезненным недоумением, словно ожидал чего-то иного. Потом сказал – веско, с расстановкой, будто вбивая словами гвозди:
– Ты. Меня. Понял.
– Понял, – легко согласился я и подбавил в голос жести: – Но определять пришел срок или нет – буду я. И помощники мне в этом тоже не нужны.
Рука на моем плече потяжелела. Повисла короткая пауза из тех, что бывает за миг до прихода снаряда, когда шерсть на загривке вдруг встает от той тишины дыбом.
– А, вообще, – я счел нужным сбавить тон, – с чего вдруг весь этот разговор возник? Разве появилась причина?
– Возможно и появилась, – он наклонился ко мне почти вплотную, и его прокуренное дыхание прошлось по моему лицу. – Скажи-ка мне, парень, отчего Тома сегодня от тебя вся зареванная домой пришла?
– А… – протянул я с облегчением. На меня снизошло спокойствие. – Вот оно что… Да все нормально, дядя Вадим. То были правильные слезы. Иногда девушкам нужно поплакать.
Подействовали, скорее, не слова, а резкая перемена тона. Недоверие, выморозившее было его глаза, сначала словно пошло разводами, теряя монолитность, а потом вдруг скользнуло куда-то вглубь зрачков, словно осьминог в расщелину, и привычно там устроилось.
Он еще немного подавил меня взглядом, но получилось это у него уже не так убедительно, как раньше. Потом сделал полшага назад и медленно убрал руку с плеча.
– Вот как… – протянул со скепсисом, – ну, объясняйся тогда.
Я пожал плечами:
– Ничего такого, за что вы могли бы набить мне морду.
Он ждал продолжения, но я умолк и теперь разглядывал мелкие крапинки шрамов на его левой щеке.
– Хм… – дядя Вадим сделал уже полновесный шаг назад и покривился, рассуждая: – Вроде, парень, все с тобой хорошо, но что-то все равно не то… Ты учти, – он дотянулся до меня рукой и несильно потыкал пальцем в грудь, – я тебе, если что, Тому не прощу.
– Да если что, я и сам себе не прощу, – я, наконец, отлип от стенки. – Вы не волнуйтесь: подличать я не буду. А так… Жизнь с женщиной без слез – это как обеды без соли. А! – махнул я рукой, – да что я вам-то это буду рассказывать!
На миг на его лице проступила обескураженность. Потом он вновь принял невозмутимый вид. Помолчал, разглядывая мои носки, усмехнулся как-то не весело и сказал:
– Ладно! Поживем – увидим, – уселся в кресло и повелительно качнул подбородком в сторону другого, – садись, поговорим о делах.
Я попытался разместиться с достоинством. Это было непросто: меня то тянуло вольготно раскинуться, то, напротив, съежиться на краю – харизма дяди Вадима продолжала действовать на меня угнетающе.
– Что там за невнятная суета в школе? – он неопределенно пошевелили жилистой кистью и посмотрел на меня испытующе, будто по-прежнему в чем-то сомневаясь. – Объективки расширяют…
Я, наконец, нашел подходящую позу и, даже, смог вытянуть ноги. Теперь осталось решить, как докладывать обстановку. Корчить из себя рядового школьника, пожалуй, уже поздно, но и высовываться далеко из своей раковины тоже было бы опрометчиво.
– Про практикантку из США вы же в курсе? И про то, что ее опекают? – я многозначительно посмотрел на дядю.
– Обычное дело, – откликнулся он и уточнил, – в смысле, что опекают – обычное. Вы-то тут при чем?
– У меня только гипотеза, – неуверенным тоном сказал я.
– Давай, – кивнул он.
– Мы с этой практиканткой тесно пересекаемся. Она помогала нам с агитбригадой, поедет с нами на майские в поисковую экспедицию.
– Что за экспедиция? – подался дядя Вадим вперед.
– По местам боев, на несколько дней
– Вам это когда объявили? – он был явно удивлен. – Мне Татьяна Анатольевна ничего об этом не говорила…
– Да нет, – я поморщился, – не объявляли. Это я предложил, после победы на районе и, вроде, эта инициатива прошла.
– Кому предложил? – быстро спросил он.
– Да… – я принял максимально простецкий вид, – этой, новой, Светлане Витальевне, завучу по внеклассной….
– Ага, – в глазах у дяди Вадима мелькнуло понимание, и он повторил задумчиво, – Ага. Агаганьки… И эту американку, значит, туда же затащили…
– Да не затащили, – поправил я его, – она сама напросилась. При мне это было, в столовой.
– Странно, – он откинулся на спинку кресла и посмотрел в окно, на купол собора, – странно. Ты, – осторожно взглянул на меня, – с этой Светланой Витальевной часто общаешься, да?
Я постарался ответить ровным голосом:
– Да нет, не особо. По агитбригаде она нам помогала тем, что не мешала сама и другим не давала мешать. Сейчас вот прорабатывает идею с этой поисковой экспедицией. Как сказала: «по своим каналам».
– По своим каналам, – эхом повторил дядя Вадим, – понятно. Кстати, а что искать-то собираетесь?
– Останки, личные вещи, оружие, – отрапортовал я.
– Что?! – он дернулся, словно получив шилом в ягодицу, – что?!
– Останки, личные вещи, оружие, – повторил я ровно.
Он закрыл ладонями лицо и сидел так секунд пять, успокаиваясь. Когда отнял руки, то взглянул на меня недобро:
– Ты хоть понимаешь, что такое бесхозное оружие у школьников?
– Понимаю. Никто нас одних или, даже, с педагогом, не отпустит. Все будет по-взрослому: пара офицеров на руководстве экспедицией, работаем во взаимодействии с местной милицией, транспорт подгонят, палатки и консервы выдадут…
– А как человеческие останки выглядят, представляешь? – он попытался зайти с другой стороны. – Каково детям в них копаться?
– Ага, – усмехнулся я, – детям… Вы в этом возрасте, полагаю, и курили вовсю уже и дрались до крови, а то и похуже.
Он аж зашипел как кот:
– Да при чем тут это!
– А вы взгляните, – предложил я, – на это с профессиональной точки зрения, как на форму идеологической работы, – выдержал небольшую паузу, до появления первого понимания в его глазах, и продолжил: – Из этого, если взяться за дело по уму, можно много взять. Да, это дело – не для всех. Будет большой отсев. Но вот те, кто останутся – это будет очень, очень крепкий актив. Понимаете, – я опять начал непроизвольно горячиться, – из этого же можно сделать целое движение! Настоящий, живой военно-патриотический клуб в рамках ВЛКСМ вокруг этого закрутить! Мальчики будут приходить на военную романтику, девочки – на мальчиков… Летом – экспедиции, с осени по весну – разбор материала предыдущей и подготовка к следующей…
– Спокойней! Спокойней, не гоношись так… Понял я тебя, понял, – он поморщился, как от зубной боли. – С вами, что ли, поехать? – задумчиво спросил он сам себя. – Сколько дней там запланировано?
– С третьего по девятое, – проинформировал я.
– Ладно, я подумаю.
Он встал и подошел к двери. Перед выходом обернулся и многозначительно постучал пальцем по наличнику:
– А с Томой смотри – я не шучу.
Дверь закрылась, но лишь секунд на пять. Потом распахнулась, и дядя Вадим вернулся в комнату. На лице его была некоторая растерянность:
– Заболтал ты меня, – сказал с укоризной. – Я что хотел тебя предупредить… Агитбригада с Невского района успела подсуетиться и поменять свою программу. Завтра на городе они по «Малой Земле» выступление дадут, – и он впился в меня испытующим взглядом.
Я равнодушно пожал плечами:
– Да пофиг, если честно. Мы для себя делали. А как это объяснить ребятам… Я до завтра слова найду – спасибо, что предупредили.
– Ну-ну, – невнятно сказал дядя Вадим, и я расслышал в этом легкое одобрение.
Потом пришла раскрасневшаяся от пробежки по морозцу Томка, и нас позвали на ужин. Он прошел в теплой товарищеской обстановке, только будущая теща, успевшая пошушукаться с братом накоротке, все время смущенно отводила взгляд.
Была подана отварная картошка («еще та самая» – напомнила мне вдруг развеселившаяся Тома) и тушеная курица.
Обычно тушеная курица – блюдо совершенно не поэтичное и прямолинейное, но Томина мама с помощью всего лишь сметаны и хмели-сунели сотворила маленький шедевр, и кот Василий терся и урчал под столом, потеряв последние остатки достоинства.
– Это просто кулинарная поэма какая-то, – заметил я, с азартом собирая потрясающий соус, – был бы один дома – сейчас бы тарелку вылизывал. Надеюсь, – покосился многозначительно на Тому, – секретные семейные рецепты передаются из поколения в поколение.
– Да, – кивнула та, – потихоньку. Я уже научилась определять, кипит вода в чайнике или нет.
Сидящий напротив дядя Вадим закашлялся.
– Люба! – сипло возмутился он.
– Что – Люба?! Девочка в спецшколе учится! Английский – каждый день! Через год – поступать! – зачастила мама.
– Не волнуйся, – положил я ладонь поверх Томиной руки, – научу.
Она молча улыбнулась мне. За столом наступила тишина.
– Эх, хорошо, – подвел я черту, с сожалением пройдясь взглядом по опустевшей латке. Поднялся. – Спасибо, тетя Люба, сегодня было еще вкуснее, чем обычно. Пойду – уроки еще и не начинал делать.
Томка выскочила за мной в прихожую.
– Я буду с тобой, – шепнула мне на прощанье, светясь.
Я мигнул. Как жаль, что я не могу позволить себе жить только такими мгновениями. Хотел бы я наслаждаться лунным светом, падением снега и лепестками вишни. Петь песни, дарить цветы и пить вино. И плыть, плыть беззаботно по течению жизни, как сосуд, что увлекается куда-то неторопливым течением реки…
Зато могу это помнить. Я так и ответил:
– Я это не забуду.

Отредактировано Oxygen (05-11-2016 15:01:50)

Легко! именно в таких амбициозных семьях, с распланированным до мелочей светлым будущим детишек, и бывает такой вот оберег от всего. Вообще всего, что может поломать эти самые планы.
И семья крайне удивляется, когда сынок вместо престижного института уезжает в армию: пили все, но ему хватило пробку понюхать, и пошёл вразнос, а дочку-отличницу застают в интересной позиции с группой хохлов-строителей: а она просто не знала, что так не принято хулиганки и двоечницы знают, а приличной девочке обсуждать тему не с кем и нельзя.
Есличо - это факты лично мне известных событий. Не пересказ.
И девочка из хорошей обкомовской семьи, вышедшая за лейтенанта, но не умеющая готовить совсем    - лично мной, третьекласником!!!, обучалась варить кашу и  жарить блины Борщ, мясо и выпечка - моя мама

В целом фрагмент хорош. Но всё-же, на мой взгляд, чуть-чуть требуется пошлифовать ту часть, где концовка разговора с дядей.

Либо это "рассуждалки" человека, выбитого из колеи известием об экспедиции, либо собеседник ГГ - недалекий человек (сотрудники КГБ на пузе извертелись, готовя экспедицию, а тут вдруг дядя одной из учениц, к тому же 3- секретарь райкома КПСС, внезапно присоединится к поездке и поломает всю игру). Ведь ГГ проинформировал его, что вопрос с экспедицией на контроле КГБ, причем на плотном контроле.

До 1953г. вербовка и следственные действия(без ареста) членов райкома-горкома-обкома ВКП(б)-КПСС, а также их родных, друзей сотрудниками НКВД-МГБ обычное явление. А вот с момента "Дело Берия Л.П." только при участии или предупреждении начальства фигуранта... Так начальник городского отдела КГБ(МВД) должен был ходатайствовать перед первым секретарём горкома партии о начале следствия в отношении начальника городской базы ОРСА члена горкома партии, хищениях с заводов драг.мет., ювелир и прочее если директор член горкома партии(что позволяло вышестоящим соучастникам предупреждать или рубить концы). Но все выше указанные действия могли быть санкционированы и выше стоящими партийными организациями Обкомами, ЦК(республик), ЦК(Союза), вот тогда-то по фигурантам выезжали "варяги"...