20 марта, понедельник, полдень,
Москва, Кремль, объект «Высота».

После завершения реконструкции в Кремле Брежнев почти перестал появляться в своем кабинете на Старой Площади: небольшом и аскетичном, прокуренном еще трубкой Сталина.
Посмеиваясь, Ильич объяснял:
– Здесь третий этаж повыше того пятого будет, а я люблю высоту, – так к комплексу под крышей Сената приклеилось это название – «Высота».
Главный кабинет страны просторен, словно баскетбольный зал. За стеклами было облачно и, поэтому, шторы сегодня не опускали; рассеянный дневной свет невозбранно лился сквозь три высоких окна. Поверх зеленых крыш Арсенала виднелось лишь равномерно белесое небо, да, вдали, высотки Нового Арбата и, покалеченной пирамидой, МИД.
Из семи присутствующих в кабинете шесть были членами Политбюро, но собравший их вопрос был не по линии этого конклава гражданской религии. В том был неосознаваемый никем из них плюс: превратно истолковав характер общественных наук столь же объективным, как и естественно-научных, а после еще и отказав им в развитии, руководители СССР собственноручно заточили молодое и быстро меняющееся советское общество в жесткий каркас нелепых условностей и тем отсекли великое множество разумных решений. Эта мировоззренческая ошибка была для страны фатальна – развязать любой важный узел стало возможно лишь вынеся обсуждение во внеидеологическую плоскость.
Сегодня был как раз такой редкий случай, и даже Суслов, похоже, это понимал.
Леонид Ильич занял место во главе уходящего вдаль стола; одесную сел Андропов, за ним Устинов и Огарков; по левую руку расположились Суслов с Пономаревым и Черненко. За рабочим столиком у стенки, под портретом Ленина, открыл блокнот для стенографирования начальник шестого сектора Общего отдела ЦК (расшифровка сегодняшней беседа ляжет потом в «особую папку», а сама стенограмма будет уничтожена в присутствии двух свидетелей).
– Ну что, – Генеральный обвел всех острым взглядом; в последнее время его глаза вообще гораздо реже подергивались пеленой ленивого бездумья. – Все успели подумать?
Он вопросительно приподнял бровь на маршалов: до тех закрытый пакет с недвусмысленным грифом «сов. секретно особая папка» и, словно того было мало, с добавлением понизу «без письменного разрешения Ген. секретаря не вскрывать», добрался позже всех.
– Так точно, – молодцевато отрапортовал Огарков; Устинов кивнул, подтверждая слова своего ершистого подчиненного.
Министр обороны был скорее задумчив, чем встревожен: все же к мысли о существовании предиктора он был готов с января, с падения спутника. Начальнику Генштаба пришлось тяжелей – вчера, когда он возвращал пакет фельдъегерям, то вид имел откровенно бледный.
Собравшиеся знали не понаслышке, что Брежнев умен и цепок, пусть это порой и не вязалось с обликом этакого добряка. Да и речь его бывала невнятной и путаной только по форме. По сути же он, напротив, умел формулировать задачи ясно, жестко и четко. Вот и сейчас, пусть дикция еще немного подводила, но он был предельно собран и конкретен:
– Товарищи. Нам надо решить, с кем мы имеем дело: с нашим, пусть и запутавшимся, советским человеком, со случайным попутчиком или с врагом. Исходя из этого будем строить свою дальнейшую работу с этим, кхм, феномэном. Юрий Владимирович, – Брежнев выдержал паузу, а рука его тем временем дернулась и сама собой поползла направо, к выложенной сигаретной пачке. Это своеволие было обнаружено им только когда в губы вдруг ткнулся фильтр – это стало для него приятной неожиданностью. С видом «ну что ж теперь поделать, не возвращать же?», он чиркнул спичкой, с удовольствием затянулся, и продолжил уже заметно более мягким тоном: – Вы дольше всех работаете по этому делу. Я знаю, сколько внимания вы этому уделяете и сколько сил сюда бросили. Вы дольше всех и чаще всех об этом думали. К каким выводам вы пришли?
Андропов развел ладони в сторону и подался вперед:
– Не враг – однозначно. Объем переданной нам критически важной информации зашкаливает. Но я очень долго боялся, что попутчик: с того самого момента, как стало ясно, что он поддерживает контакт не только с нами, но и с ЦРУ. Да и потом среди его адресатов было и иранская САВАК, и израильская военщина, и одна из спецслужб НАТО. И если по последним характер переданной информации мы представляли, то относительно ЦРУ были, скажу честно, значительные опасения. Однако последний оперативный успех в Ленинграде показал, что эти наши опасения были сильно преувеличены, если не сказать больше. Безусловно, мы должны тщательно перепроверить полученную оперативную информацию, и обязательно сделаем это, однако проведенный первичный анализ указывает на ее достоверность: действительно, последний год был отмечен заметными успехами специальных служб США в борьбе с наркомафией. Поэтому наш предварительный, подчеркиваю это, вывод в том, что объект передал ЦРУ сведения только о наркотиках и ничего сверх того.
– Наркотики – это хорошо, – веско произнес Леонид Ильич, – это не наши разведчики и не наши ракеты. Пусть.
– Мне вот что непонятно, – в разговор, расправив узкие плечи, вступил Суслов, – какая общая цель объединяет все эти утечки нашим противникам? Наркомафия на задворках третьего мира, похищение отставного политика, переворот в третьестепенной стране, проведения рядовой боевой операции… Я обращаю внимание на крайнюю незначительность самих предотвращенных происшествий с точки зрения нашего противостояния американскому империализму. Поэтому я согласен с тем, что деятельность объекта не враждебна нам. Но вопрос мой остается: зачем он это вообще делает? Юрий Владимирович?
– Демонстрация возможностей, – поморщился Андропов, – формирование своей сильной позиции под будущие контакты с ними. Идет повторение его алгоритма информационного взаимодействия с нами. Смотрите, что именно он нам передал? – Юрий Владимирович начал загибать пальцы, – сначала оперативную информацию, которую, как мы сейчас уже знаем, можно использовать напрямую, без каких-то дополнительных перепроверок. Потом ряд материалов по НТР. Вы справку видели, апробации оказались чрезвычайно успешны. И лишь затем ряд аналитических материалов, достоинства которых пока небесспорны.
За спиной у Устинова шевельнулся Огарков: рассуждения объекта о ситуации в районе Африканского Рога лили воду на мельницу Генштаба в его острой дискуссии с Первым Главным Управлением КГБ.
– Иначе говоря, – продолжил председатель КГБ, – сначала он нас приручает, а потом начинает учить жизни. Я предполагаю, что и вот эти его утечки нашим противникам преследуют туже цель.
– Думаете, такой наивный? – усмехнулся Пономарев.
– Да, – кивнул Андропов, – прет какой-то юношеский максимализм. И недоверие к нам – иначе зачем бы он стал обращаться к кому-то еще?
– То есть, – заговорил Брежнев, – дорвавшийся до уникального источника знаний наивный советский максималист?
– Да, – твердо сказал Андропов, – да. Я думаю именно так. И его последний ответ на ваш вопрос тоже сюда ложится.
Леонид Ильич полистал страницы, находя нужную, и, придав голосу нравоучительный оттенок, зачитал:
– «Советский человек – это тот, кто готов нести и несет личную ответственность за будущее своей родины – Советский Союз». Во как!
Закрыл папку, довольно улыбнулся:
– Да, я согласен с тобой. Наивный. Заплутавший. Советский. Надо с ним работать, Юра, – и в голосе генсека прорезалась отчетливая укоризна.
Андропов невольно потер висок.
– Работаем, Леонид Ильич. Есть подвижки. Хотя бы вот этот установленный канал связи. В операции такого масштаба да за девять месяцев – это уже очень хорошо.
– Его перевоспитывать надо, Юра, – Брежнев посмотрел поверх очков, – ремнем, желательно. А для этого тебе надо взять его за шкирятник, пока он новых дел не наворотил.
– Да, – подхватил Суслов желчным тоном, – безотносительно к любым благим намерениям фигуранта, мы имеем совершенно инфантильное вмешательства в дела абсолютно вне личной его компетенции. Принимая во внимание некоторые возможные последствия этой деятельности, не подлежит сомнению, что такая активность подлежит скорейшему пресечению. Необходимо немедленно его задержать, а затем объяснить две вещи, – в голосе Суслова появилось зловещие придыхание, – с "Хальком" он был не прав в принципе. Это – свои, пусть и не вполне верно оценившие политический момент и общую международную ситуацию. Гибель нескольких человек, преданных делу социализма и дружественно настроенных в отношении СССР совершенно недопустима, и он должен будет понести за это свою меру ответственности. Впредь же подобные шаги должны быть абсолютно исключены – любая информация для лиц из-за рубежа, а тем более зарубежных спецслужб, может исходить исключительно от компетентных представителей и органов СССР, рассчитывающих каждый свой шаг в борьбе с противником. Мы должны полностью контролировать любую его активность, полностью! А вот как этого добиться в кратчайшие сроки – это уже ваш, Юрий Владимирович, вопрос.
– Да, – подался вперед Устинов и достал из папки несколько соединенных скрепкой листов, – у меня тут к нему список первоочередных вопросов. Это очень, очень важные вопросы! – маршал наклонился вперед и пристально посмотрел Андропову в глаза, – очень, Юра, важные. Я прошу. Надо. Прорывные вещи делаем, на новых физических принципах.
Андропов выжидающе посмотрел на Брежнева.
– Бери, – разрешил тот, качнув головой, – у меня вопросов пока нет. Работай.
На пару секунд в громадном кабинете воцарилась тишина. Потом вдруг в разговор вступил Черненко:
– А точно рекомендации этого… феномэна… негодные? – говорил он не быстро, с какой-то крестьянской основательностью, – раз оперативная информация верна и по НТР он нам действительно подмог, может и там есть что использовать с толком?
Сидящий напротив Огарков посмотрел на него с немой благодарностью во взоре.
– По Польше я почитал, – продолжил Черненко, – скажу честно: тревожно стало. Как бы вторую Чехословакию не получить. Пожестче надо с поляками, пока поздно не стало.
Брежнев поскучнел. Откинулся на спинку кресла, посмотрел в окно, пожевал губы. Проходить через пражские события по второму разу ему не хотелось.
– Михал Андреичь, Борис Николаевич, – повернулся он к Суслову с Пономаревым, – думаю, надо срочно готовить рабочую встречу с руководителями ряда братских партий. Поляки, чехи, немцы, венгры… В Крыму, в начале мая, без опубликования. Посоветуемся в узком составе, послушаем польских товарищей. Спросим с них, в конце концов. Запускать тут нельзя, потом, действительно, не расхлебаем.
– Согласны, – жестко бросил Суслов за обоих.
– Хорошо, – сказал Брежнев, и по голосу его было ясно, что ничего хорошего на самом деле он не видит, – а на тебе, Юра, план по оперативному противодействию замыслам американцев в Польше. И ищи. День и ночь ищи. К Олимпиаде этот твой феномэн должен сидеть в каком-нибудь подмосковном ЗАТО, согласный с нами и довольный жизнью. И никак иначе.

Отредактировано Oxygen (12-03-2017 17:23:08)