крашеные (одно Н)

Либо "край - через два", либо "в крайнем случае - через два".

Звучит не очень хорошо, как будто лощина находится в подвале дома Может быть, переформулировать?

набираемой Рейганом командой

тысячей

обладающем

стриженом (одно Н)

не отягощённого (раздельно)

Не хватает пробелов после тире.

при том (раздельно)

Здесь уместно добавить предлог: "... но сами новички в подобных делах".

Это прямая речь американца, он вряд ли будет именовать Хрущёва по имени-отчеству. Это имело бы смысл для выпендрёжа, но здесь и разговор, и собеседники достаточно серьёзные.

Близкий повтор - хотя в данном случае он может быть уместен (эмоциональное высказывание).

с учётом того, что

Эпизод в целом виде:

27 марта, понедельник, полдень.
Арлингтонский лес, штат Вирджиния.

Этот тихий зеленый район был застроен неброскими, но дорогими, стоящими наособицу домами. Преобладал стиль колониального возрождения, сочетающий внешнюю, идущую от протестантизма простоту с понятным человеческим желанием все-таки немного выпендриться. От первого были узенькие окна в мелкую расстекловку, крашеные деревянные ставни и незамысловатый красновато-бурый кирпич стен; от второго – обязательный белый портик с колонами и фронтон над ним.
По утрам из этих храмов благонравия, словно сытые боги на прогулку, выходили респектабельные мужчины с портфелями из дорогой кожи. Удобнее всего было военным – до Пентагона лишь пять минут неторопливой езды навстречу Солнцу. Чиновникам, чтобы добраться до центра Вашингтона, надо было дополнительно перемахнуть через Потомак. И лишь немногие обитатели района ехали на север – туда, где на берегу вскипающей порогами полноводной реки в окружении дубового леса располагался комплекс Фирмы.
Фрэнк Карлуччи был из числа последних, и один из немногих, за кем по утрам приезжал черный правительственный «олдсмобиль» с охраной.
Но в этот понедельник он остался дома. Ничего не случалось, просто он собрался подумать. Руководителям вообще полезно этим заниматься. Фрэнк считал, что любой босс должен обязательно отрываться от текучки и отводить на размышления не менее половины своего рабочего времени.
Об этой его манере знали немногие. Для остальных он так и остался все тем же резким и агрессивным оперативником, выросшим за два десятка лет работы под прикрытием Госдепа в настоящего мастера танца на острие ножа. И правда: Конго, Танзания, Бразилия, Португалия – говорящие названия стран для тех, кто в курсе. Даже состоявшийся полтора месяца назад выход его из тени – назначение на должность первого заместителя Директора ЦРУ, не разуверил многих в этом заблуждении.
Тем лучше. Сейчас, когда Ронни уже начал подбирать команду, рассчитанную на победу, самое время делать свою главную ставку, и излишнее внимание может только повредить.
Карлуччи полагал, что он почти в идеальной позиции:
«Можно поздравить себя с верным решением – вовремя расстался с Госдепом. Через год или, край – через два, но еще до президентских выборов, Сайруса Вэнса будут вспоминать как неудачника, почти случайную личность рядом с бестолковым и наивным президентом-рохлей. А еще, и это большое счастье, меня не успел подмять и слопать Збиг… Зато я как нельзя более кстати сориентирован на военных, а за теми будущее есть, несмотря на незаживший Вьетнам. Конечно, моя связка с Уайнбергером и Рамсфельдом была скорее удачной находкой, чем осознанным ходом, но вот выстроенные доверительные отношения с Колби и Броссом – это уже целиком моя заслуга.
Теперь, когда в сумеречных политических недрах Вашингтона завозился Билл Кейси, пробуя, по поручению Ронни, на зуб идеи ветеранов Фирмы, эти «пенсионеры» (хотя какие, нафиг, они пенсионеры!) – мой актив. Кейси, как и Колби, и сам Бросс — это наследие отрядов «Джедберг», особого оперативного дивизиона Управления стратегических служб в Европе. Хороший консервативный фундамент таких людей не может не импонировать Рейгану. А упертый, амбициозный и агрессивный ирландец Кейси на Бросса только что не молится и, как пить дать, станет-таки «новым Донованом» при Ронни, к гадалке не ходи.
А это значит, что – да, пришло время подтянуть их к себе поближе, привязать дополнительными интересами. А какие могут быть интересы у материально независимых ветеранов Фирмы? Только информация, и сколько этим монстрам ее не дай – все мало…».
Фрэнк глубоко вдохнул свежий весенний воздух. Размышлял он привычно на ходу, прогуливаясь взад-вперед по дорожке вдоль недлинной лощины, что тянулась рядом с домом. Чуть в стороне своенравно журчал широкий ручей, а ветви буков и хмелеграбов на склонах уже взрывались ярко-салатовой листвой. Думалось здесь хорошо и уходить не хотелось, но Карлуччи ждал гостей, и время для них уже пришло.
В пятницу, поразмыслив предварительно над свежими материалами по «ленинградскому феномену», он сделал пару звонков по защищенной линии. Так, внешне ничего особого: намеки, понятные лишь посвященным, да кодовые фразы: «новая метла» оперативного управления Фирмы предлагала заслуженным ветеранам прибыть на конфиденциальную встречу.
По правде сказать, среди многих важных и даже важнейших обстоятельств, которые занимали Карлуччи в данный момент, частности, пусть и связанные с «ленинградским феноменом», не имели особого веса. Хотя, если бы Карл с Джорджем до источника добрались, а еще лучше, смогли бы с ним побеседовать, тогда тема действительно получила бы один из высших приоритетов. Пока же его больше беспокоили натиск коммунистов в Италии и Франции, борьба с утечками, идущими в прессу от потерявших всякий страх идеалистов Фирмы, саботажные операции в Йемене и постепенно раскручивающийся маховик польской операции. К тому же постоянно трясло в Никарагуа, а теперь еще и в Иране.
Но вот и Колби, и Бросс, причем не сговариваясь, питали к этому ленинградскому сюжету какой-то обостренный интерес. И недавний руководитель ЦРУ, и бывший начальник аналитического управления были слишком ценными кадрами, чтобы совсем выключать их из жизни Фирмы – они продолжали получать очищенные материалы, взамен делясь своими по-настоящему ценными соображениями.
Запланированное на сегодня обсуждение новых данных по «ленинградскому феномену» было для Карлуччи лишь поводом, чтобы немного прокачать взгляды ветеранов на будущее американского разведсообщества вообще, и в связи с набираемой Рейганом командой, в частности.
«Впрочем, может, старики и по делу что-то интересное надумают? Они-то, в отличие от оперативного руководства, не озабочены ни скверными новостями, ни очередными вздорными идеями офисных бюрократов и заносчивых сенаторов. А фантазии им не занимать».
Где-то наверху мягко рыкнул мощный мотор, и Фрэнк заторопился к дому. Со стороны его очень низкая и субтильная фигура напоминала сейчас смешного суетливого гномика, что козликом скачет по ступенькам наверх. Лишь вблизи, приглядевшись к его холодным спокойным глазам, можно было понять, что он неоднократно дарил своим противникам смерть, и смеха в том было немного.
Оба ветерана были пунктуальны и прибыли на встречу почти одновременно.
– Иган, Джон, спасибо, что откликнулись, – улыбнулся Карлуччи, пожимая руки.
– Добрый день, Фрэнк если, разумеется, в Компании бывают «добрые дни», – отозвался Джон Бросс.
В этом мягком и спокойном человеке, обладающем изысканными манерами и приятной улыбкой сложно было разглядеть матерого специалиста по диверсиям и рукопашному бою. Этот воспитанник Донована прошел все, что мог пройти человек его профиля, и засверкал как мощный аналитик внезапно и поздно, лишь будучи списанным по ранению в синекуру кабинетов.
– Ранней весной и поздней осенью Арлингтонский лес, поблизости от Амфитеатра Лаббер Ран – это Хорошее Место, чтобы поговорить о Серьезных Вещах, – в тон ему отозвался Фрэнк Карлуччи.
Колби только пожал плечами, показывая, что готов слушать.
Весеннее солнце уже разогнало и утренний туман, и зябкость. Воздух теперь мягко овевал кожу, природа вокруг пела оду весне, и Фрэнк вытащил раскладные кресла прямо на стриженый газон. Колби закурил, а Бросс запрокинул голову, подставляя лицо падающему с неба теплу.
– Иган, – развернулся Карлуччи к Колби и глянул на того в упор, – а ты знаешь, твой ленинградский протеже, похоже, засветился не только в Израиле, но и в последних событиях в Италии.
– И кто пострадал на сей раз?.. Хотя... Стоп! – в глазах у Колби внезапно полыхнуло пониманием, – хочешь сказать, что он приложил руку и к разгрому "бригадистов"?
– Бинго! – довольно ухмыльнулся Фрэнк Карлуччи.
– Ха, Фрэнк, вообще-то меня это не особо удивляет, – по недобритой, как обычно со времен Вьетнама, физиономии коллеги и бывшего "особо важного шпиона", человека опасного, иногда смертоносного и уж точно не сентиментального, проплыла легкая, почти мечтательная улыбка, – это, напротив, еще раз подтверждает мои мысли.
Карлуччи внимательно посмотрел на бывшего шефа. Ну, как бывшего… Формально отойдя от дел, Колби оставался негласным куратором ушедшей после комиссии Черча в тень сети оперативников, что не боялись ни крови, ни черта, а также хранителем тайн «старого ЦРУ» – исключительно опасная, между нами говоря, должность. Слишком многие хотели бы порыться в этих «фамильных сокровищах», и слишком многие боялись таких раскопок.
– Карл что-то накопал для тебя в Ленинграде и по привычке послал к чертовой матери субординацию и порядок оповещения боссов нашей фирмы? – осторожно уточнил Карлуччи.
– На сей раз – нет, – теперь улыбка Колби стала откровенной. – Просто это очевидно из уже имеющихся материалов.
– Объясни, – Карлуччи обозначил умеренную заинтересованность, – только без новых загадок, Иган – и так забот полон рот.
– Для начала: если я правильно понял наш феномен, Фрэнк, он принципиально настроен гасить напряженность, – в голосе Колби появились профессорские нотки, –воевать, так сказать, с несовершенством этого мира. Представь себе свежего, не отягощенного еще бременем зла из-за принятия решений студента-рекрута, только-только попавшего на нашу "ферму"... Представил? Мы даем ему информацию и ставим оперативные навыки, а он еще верит, что попал именно туда, где "учат на спасителя мира". Смотри: наркотики, афганский заговор, террор-группа в Израиле, «бригадисты» в Риме. Все ровненько ложится. Как тебе такая мысль?
Карлуччи озадаченно поморгал:
– Добавить что-то можешь? Скажем, что заинтересует его в следующий раз?
– Да что угодно. Иран, Африка, Юго-Восточная Азия. Вариантов масса – мир вокруг нас слишком разнообразен и несовершенен... – Колби взмахнул руками, на миг став похожим на присевшего отдохнуть Христа-Искупителя с горы Корковаду, а затем заговорщицки наклонился и понизил голос: – Еще учти, что он не с нашей фермы. Его учили, с ним работали не мы, а КГБ, кто же еще?
Карлуччи посмотрел на коллегу долгим осуждающим взглядом:
– Не скажу, что меня это предположение вдохновляет, – проговорил он потом, – такой восторженный студент, тем более — чужой студент со всеми своими идеалами и отмеченными оперативными талантами в определенных обстоятельствах может легко сработать и против нас.
– Послушайте, коллеги, – не выдержал, наконец, Джон Бросс, – это ни в какие ворота не лезет. Нет, в плане мотива – рабочая версия, но какой, к черту, «студент»? Ах, как это прискорбно, что мы постепенно разучились думать. Мы слишком влюблены в эти новые игрушки, что позволяют подглядывать и подслушивать. Что и говорить, дело это чистое и сравнительно безопасное.  Но подумайте немного о том, что составляло прежде самую суть разведки и чего она лишается в эпоху спутников-шпионов Тернера, летающих монстров вроде Ривет Джойнт'ов, АВАКСов и Джойнт Стар'ов...
Тут Карлуччи ощутил себя в некотором роде на экзамене у не самого лояльного профессора.
Впрочем, Бросс и не ожидал от своих младших коллег ответов:
– Мы начинались когда-то, по сути, как переводчики с языка государственных жестов на человеческую речь. Интерпретаторы. И в этом качестве нас заменить нечем. Мы не обскачем машину по объему собираемых и обрабатываемых фактов. Но вопросы принятия решений – это вопросы интерпретации событий и слов, а не объема, более того, иногда накопление фактов даже мешает видеть суть дела.
– А если конкретней? – в голосе у Колби появилась колкость.
– Конкретней? Да, Иган, Бога ради, посмотри на «ленинградский феномен» непредвзято. На что бы я обратил внимание с самых первых шагов развертывающейся операции? – Бросс на миг замолчал, обводя сидящих серьезным взглядом, – да на исключительную «насыщенную лаконичность» первого письма. Сравнительно небольшой объем оперативно пригодной, хорошо структурированной и осмысленной информации в том самом первом письме.
Джон перегнулся через ручку кресла, наклонился к Колби и продолжил мягким доверительным тоном:
– Да, вы не аналитики… Но задумайтесь, какой объем работ требовался бы, например, от хорошо подготовленной агентурной сети, развернутой на территории «Обеих Америк», чтобы на выходе получить то, что мы имеем в письме? Какие фильтры должны были просеивать горы предварительной информации? Какое качество нужно для последующего анализа? И это при том, что русская разведка ранее не направляла усилия на работу с криминальными структурами, обходясь «идейно близкими» боевиками и экстремистами... Старые наработки их Коминтерна не в счет, разве что в качестве подмоги в самой ранней фазе проникновения. Связи левых партизан Латинской Америки с наркокартелями мафии не могли бы с такой полнотой и внятностью раскрыть картину деятельности организованной наркопреступности: картели не поощряют никакого внимания «партнеров» к своей деятельности. Кубинцы при этом хоть и налаживают с ними контакты, желая получить независимые от Москвы каналы финансирования, но сами новички в подобных делах. Кубинский наркотрафик формируется осторожно и без участия Москвы, хотя в КГБ и появляются идеи такого своеобразного ответа на нашу активность в психологической войне с СССР. Добавьте сюда хорошо нам известную и очевидную слабость русской вычислительной техники. И что мы должны были бы получить?
– Совокупный итог должен был бы в результате смотреться не сильнее «ученической работы», – сухо заметил Колби. Он понимал логику Бросса, но пока не видел, куда она ведет, где можно будет выбраться на берег.
– Верно, – лицо Бросса двинулось в улыбке, показывая прекрасные зубы. Впрочем, он тут же опять посерьезнел, – но в первом же письме мы увидели не массу «хаотичных потоков». Мы сразу «увидели русло». Точнее, нам сразу его показали. Поймите, джентльмены, мы сразу увидели отличный продукт разведывательной работы. Отличный! Но такой продукт не мог бы появиться иначе как результат деятельности – масштабной, правильно сориентированной деятельности лиц, сведущих в предмете разработки. Была бы новая Служба, Управление или хотя бы большой отдел в составе КГБ.
Бросс со вздохом откинулся на спинку кресла и продолжил свои рассуждения:
– Но соответствующих организационных решений или хотя бы их следов в Москве нет. Может быть, конечно, что они есть, но мы их не видим, однако такой подход был бы против всех правил действующей кремлевской бюрократии. На подобные трюки был способен разве что Хрущев, но он, как нам известно вполне достоверно, больше не угрожает коллективному самовластью достаточно узкой «группы товарищей». Притом у Никиты никогда не хватало терпения, и он уже десять раз растрезвонил бы о своей новой идее на всю Москву до самых дальних ее окраин… Короче, уже все об этом знали бы. Как вам будет угодно, господа, но я, как съевший зубы на такой аналитике, категорически утверждаю, что для работы на этом уровне у русских нет ресурсов даже сейчас.
– Откуда?! – Бросс вдруг всплеснул руками, – откуда у них появилась такая роскошь? И, господа, это только первый вопрос. Отчего именно сейчас? Да еще таким способом? И почему Ленинград, а не Москва? Эти вопросы, да еще не привязанные непосредственно к текущим проблемам большой межгосударственной политики, должны были с самого начала оказаться в центре самого настойчивого внимания именно ЦРУ. Тогда еще была такая возможность. Вьетнам удалось «закрыть» – не без крови, но все же... А теперь в условиях разгорающегося иранского кризиса, у нас, пожалуй и ресурсов не хватит. Вместо сосредоточенности на главном мы видим растаскивание нашего потенциала на решение мелких сиюминутных вопросов и вопросиков. Немудрено, что единственный по-настоящему действующий политик администрации – Бжезинский, не просто перетягивает на себя одеяло, а буквально «выдергивает простыню» из-под вас, коллеги.
Карлуччи поморщился:
– И президент и Збиг видят в нас лишь инструмент, который должен предсказывать будущее, а когда мы с этим не справляемся, начинается ад.
– Знакомо, – понимающе кивнул Колби, – основной ошибкой любого руководителя разведки является неумение внушить политикам мысль о наличии в нашей работе пределов, – он даже помахал для убедительности тонким указательным пальцем. – Мы должны исключать сюрпризы, предупреждая об их возможности. Но будущее всегда многовариантно… Мы не можем вычислить, какой из них реализуется. Это просто глупо – ждать такого от нас.
– Да кто бы спорил! – в сердцах воскликнул Карлуччи, – а они этого не понимают, и уже, видимо, не поймут. Президент вообще поначалу подвергал Тернера допросам, влезая в совершенно ненужные мелочи. А Збиг хочет иметь дело с сырым необработанным материалом… 
Колби усмехнулся:
– Ошибки начинающих. Я слышал, адмирала уже почти отлучили от Президента?
– Да, – подтвердил Карлуччи и махнул с безнадежностью рукой, – сначала он ходил на доклад через день, потом – раз в неделю, а сейчас – вообще два раза в месяц. Зато Збиг уверен, что ЦРУ должно работать только на него.  С Сенатом отношения у нас так себе, сам знаешь, с АНБУ в лучшем случае пакт о ненападении. Когда тут о стратегических вещах думать?
– На наше счастье, – Бросс решительно пресек жалобы Фрэнка, – у русских тоже не все слава богу. Им не удалось сохранить богатейший материал, доставшийся от Второй Мировой. Они, правда, подхватили немало от нас. А потом пришел Андропов, он цепко ухватился за новый инструментарий, но все это... неустойчиво. Даже если представить себе, что он станет Генсеком — роль его при этом станет весомее, но, превратившись в публичную фигуру, он потеряет куда больше... И вот этот «ленинградский феномен» – это ведь маркер того, что у них внутри, в самом их ядре что-то очень серьезное пошло в разнос. Вот это важно в первую очередь, а не то, что именно вырывается из-за этого наружу.
– То есть, вы хотите сказать, что у Андропова сейчас какой-то кризис? – Колби вроде бы выглядел все так же – меланхолично любовался милыми приметами разбуженной природы, но его взгляд изменился – стал внимательным и острым.
Бросс мельком оглядел присутствующих, что-то отметив для себя, и продолжил:
– Да. Русские, как мне кажется, просто потеряли контроль над своими же изделиями. Они вам сделали королевский подарок, а вы не сумели им воспользоваться. А потом – все как обычно, – упрекнул Бросс «молодых коллег», – вы увлеклись оперативными вопросами, а надо было подумать и поставить принципиально иные задачи.
(Это был его конек — он любил «подумать, а потом поставить задачи» и с удовольствием этим занимался с начала 60-х и до самой отставки в семьдесят первом году).
– Итак, Ленинград. Какой ресурс, как полагаете, мог бы там так оригинально сыграть? А я вам подскажу: с учетом того, что некоторые работы у русских велись с некоторым опозданием, но параллельно нашим, я в свое время заинтересовался Военно-медицинской академией. Там с начала 70-х ведутся чрезвычайно интересные исследования. В основном, в клинике психиатрии под руководством, если мне не изменяет память, Леонида Спивака, и при участии кафедр фармакологии, физиологии и биофизики. И, видимо, небезуспешно, раз уже через пять лет на этой базе создается целый институт КГБ с говорящим названием «Прогноз». А речь в тех исследованиях шла об измененных состояниях сознания...
Карлуччии и Колби быстро переглянулись.
– Да, джентльмены, именно так. И да, вижу, вы узнали тему... А что, если мы имеем дело не с группой офицеров, озабоченных будущим своих отпрысков в более благополучной стране, и не со «студентом-идеалистом», а с результатом работы русских военных медиков с Большим Будущим? Кто знает, чего они добились? И в каком возрасте они начинают с изделиями работать? Вот вам и подросток, – Бросс снова показал зубы в добродушной улыбке, – иными словами, в этом деле загадочного куда больше, чем кажется на первый взгляд. Причем, если это не совпадение, то речь придется вести о самых принципиальных вопросах, касающихся России. Да и не только России…
– А ведь это может быть покруче «атомного проекта», – зябко поежился Колби.
– Я всерьез начинаю тревожиться за нашу агентуру в Москве, – медленно проговорил Карлуччи. Взгляд его провалился куда-то внутрь, – пора на них на всех попристальнее посмотреть... Збиг что-то такое уже говорил: слишком ровная картинка сейчас оттуда идет от информаторов, слишком подтверждает переговорную позицию Москвы в Женеве.
– Чуйке Збига можно верить, – качнул головой Колби, – есть она у него, работает. Смотри, Фрэнк, вот это обострение в Иране он верно предсказал. Правда, нашего адмирала не впечатлил.
– Ха… – Карлуччи недовольно поморщился, словно случайно проглотил муху, – наш адмирал считает Хомейни добрым, мягким престарелым духовником, и он смог убедить в этом президента… Но не это сейчас важно… Игэн, ты же был в курсе… «Пророк» недавно сгорел. Выбросился из окна, когда за ним пришли. А ведь он шел по списку «Бигот». «Отдел Энглтона» стоит на ушах, словно Джеймс вернулся, еще больше за эти годы посвирепев.
(«Бигот» - максимальная степень секретности. Во второй половине 70-х в Белом доме документы по списку «Бигот» получал только президент, вице-президент и секретарь совета безопасности; 
«Пророк» - псевдоним агента ЦРУ полковника Куклинского).
Колби пораженно присвистнул.
– А вот этого я еще не слышал. Это серьезно.
Бросс молчал, лишь время от времени из-за его очков прорывался очень проницательный взгляд.
– Но даже не это самое хреновое… – продолжил свои размышления Карлуччи, – если КГБ получит такое же полное досье по нашим горячим операциям – нам всем настолько мало не покажется… Черт с ним, если всплывет что-то по Центральной Америке или Африке. Да даже Иран можно пережить… Там может обнаружиться немало тяжелых и неприятных для нас деталей, но сейчас они не центр Вселенной, а лишь особенность политического мгновения. А вот представь, что внешне благополучный исход истории с Моро качнет ситуацию в Италии еще дальше влево? А затем и во Франции? И что тогда? Мы с тобой знаем варианты решения такой проблемы, но представь себе реакцию «идеалиста»? Это будет почище Уотергейта – эти писаки и леваки в Конгрессе нас сожрут.
Знобкий холодок пробежал по позвоночнику Карлуччи, хотя в принципе, то, как вертели на сковородках Конгресса его самого, не шло в сравнение с теми силами, которые давили сок из Колби.
– Не горячись… – почти кротко ответил Колби, – сам знаешь, игры с серьезной информацией такого уровня редко дают однозначно выгодный или абсолютно негативный результат. При определенном уровне полезности, какой, к примеру, был продемонстрирован в прошлогоднем письме о наркокартелях, «Источнику» будут прощать очень многое.
– Без контроля с нашей стороны такая информация может оказать самое разрушительное воздействие на планы, что составляют основу политической жизни в Вашингтоне. В общем, не сомневаюсь, тебе не надо объяснять реакцию наверху, если что-то этакое вдруг случится. Что, если следующей мишенью «Источника» окажется, к примеру, наша операция в Польше?
– Ну что я скажу… – протянул Колби, – вот так поневоле начнешь радоваться, что мы с русскими научились, более или менее, не убивать друг друга... Но ведь так думают не все у нас... Да и у них – тоже. Далеко не все...
– Джентльмены, мы опять ушли не туда, – мягко попрекнул Бросс, – опять пошли оперативные частности. Посмотрите на все это с политической точки зрения. В конце концов, разве не за этим мы здесь собрались?
– Аналитик… – протянул, пытаясь скрыть растерянность, Фрэнк («Когда, черт побери, и как Джон успел его просчитать?!»), – а ведь какой, по рассказам, был оперативник!
Бросс и бровью не повел:
– Я настаиваю, что «Ленинградский феномен» – это не эпизод, а стратегический элемент в нашем долгом противостоянии с Советами. И разрабатывать все надо с этим учетом. По-хорошему, долгом разведки было бы сейчас поставить эту проблему перед администрацией. Но… Наверное, я не ошибусь, если скажу, что мы все считаем это несвоевременным, не так ли?
Повисло тягостное молчание – дипломатичность отказала Броссу в самый неподходящий момент.
Потом заговорил Колби, и он был абсолютно серьезен:
– Мне претит неизменная привязка всех серьезных задач к электоральным циклам. Любого президента вечно окружают советники, которые стремятся как можно скорее сделать себе имя – скажем, чтобы не пропасть в безвестности при смене хозяина Овального кабинета. А задачи, которые призвана решать разведка, постоянно выходят за пределы этих циклов. Я надеялся на Никсона – у него, как мне казалось, был необходимый запас прочности, как и у его команды. Но «полевение» Конгресса… Я тут не про формальную левизну – вроде стремления прихлопнуть богатых людей непомерными налогами и за счет этого платить пособия, я про левую политику в структурных вопросах. Желание запустить молотилку правозащиты в отношении разведки, в первую очередь. Это было куда как неумно. Традиции в разведке не менее важны, чем на Флоте... В общем, да – Администрация Картера уже не жилец, но если она получит эту информацию, то попробует разыграть ее в своих краткосрочных интересах. Это будет контрпродуктивно, с какой стороны ни посмотри. Думаю, джентльмены, что на наше счастье вопросами тактики и взаимодействия в нашем разведсообществе скоро займется Кейси. Желательно, чтобы мы были к этому заблаговременно готовы, в том числе и по этой «ленинградской» теме – если Джон прав, то это будет стрежень нашей будущей работы.
– Кхе… – прокашлялся Карлуччи, – нам не хватает готовности к риску. Нам – в смысле ЦРУ. У меня в руководстве оперативного отдела доминирует элита из Гарварда, Принстона и Йеля, этакие агенты в накрахмаленных воротничках. Это – нервные и чуткие люди, с невысокими творческими способностями. Они очень высоко ценят групповую лояльность и старательно избегают рисков. В итоге, ЦРУ раскорячилось в оборонительном раболепстве, а адмирал смотрит Президенту в рот и всячески этому потворствует. Однако работа в разведке всегда связана с риском. Я надеюсь, мы сживемся с ним. А избегать мы должны лишь одного — ненужного риска.
– Тайная акция – это как дьявольски сильный наркотик, – сказал задумчиво Бросс, – он хорошо действует, но в больших дозах смертелен. Все операции в большей или меньшей степени зависят от удачи. Слишком много вещей должно лечь точно на свое место. И я за свою практику ни разу не видел разведывательного донесения, ради которого стоило бы рисковать человеческой жизнью.
– Если ты прав, – покачал головой Карлуччи, – то понимание происходящего в Ленинграде может стоить даже кое-каких потерь. Нам предстоит пройти курс лечения горькой реальностью. Без боли не обойдется. И, кстати говоря, Игэн, – Карлуччи сделал значительное лицо и повернулся к Колби, – возможно, чтобы яснее понимать происходящее, стоит поднять кое-что из «фамильных сокровищ». Понимаешь, эти обстоятельства будут всплывать еще не раз и тогда всё это... может вдруг понадобиться.
Лицо Колби вроде не изменилось, но Фрэнк не вчера пришел в аппарат Агентства и уже немало лет знал Билла Игана Колби — знал и до его общения с сенаторами и прокурором Сильбербергом, и после того, как отдельные «мыслители» умудрились обвинить его в работе на КГБ.
Сейчас за стеклами «профессорских» очков как будто с лязгом пришли в движение и начали захлопываться — одна за другой — бронированные жалюзи, оставляя на виду настоящие амбразуры.
– Думаю, сейчас стоит поменьше философствовать, – жестко сказал Колби, – ты имел дело с нашими законниками и с Конгрессом. После этой мясорубки мы стали как большая, хорошая собака, которую сбил грузовик. Только и остается, что сказать: да, это была отличная собака, пока не попала под машину. Но времена меняются, карты ложатся иначе. Для такой, – на слове «такой» он сделал отчетливое ударение, – стратегической операции понадобится иное, не пугливое ЦРУ. И иной, уж если на то пошло, Конгресс и Сенат. Действовать масштабно мы будем из-под Кейси: когда Рейган станет президентом, сам Кейси перестанет колебаться и эпоха «Ронни» начнется всерьез.
Карлуччи в ответ улыбнулся почти счастливо. Сегодня утром перед ним, неглупым и успешным вашингтонским мужчиной стоял один Большой Вопрос: идти дальше с Уайнбергером и Рамсфельдом, опираясь на «Большую Зеленую машину» Армии США, или сделать ставку на Кейси и врастание в команду «Ронни», которая уже сейчас выигрывает «Битву на Потомаке». Однако, если Джон прав относительно российского прорыва в Большое Будущее, то он, Фрэнк Карлуччи, в роли главного оперативника ЦРУ неизбежно окажется в эпицентре событий и будет равно интересен всем влиятельным игрокам. А это снимает с него мучительный выбор. Да и рисковать он любил.
– Хорошо, я с вами, – сказал Фрэнк и, поднявшись, уточнил: – Господа, по бокалу сотерна?

Отредактировано Oxygen (26-03-2017 13:30:42)

Спасибо, все учел.

Это, похоже, из Наруто прокралось:)