Воскресенье 23 апреля
Крым, Ливадия.
Весенний Крым был тих, пустынен и прекрасен, но Леониду Ильичу было невесело. Ничто не радовало его – ни тишина, что по утрам плутала в колоннаде старых кипарисов, ни чудо цветущих гор.
Нет, в принципе, чувствовал-то он себя куда как лучше, чем еще полгода назад. Замена препарата вернула если не молодость, то бодрость, к тому же почти ушла обидная неразборчивость речи. Однако старость и износ тела, ставшего неловким и даже сейчас не настолько энергичным, как раньше, все это не было следствием прежнего неудачного врачебного решения или мимолетным недомоганием.
Брежнев отдавал себе в том отчет – в неизлечимости недуга по имени возрастная усталость. И понимал это тем более ясно, что трезвой мысли уже не мешал туман в голове и почти спасительная баюкающая сонливость.
Конечно, со всем этим можно было бы смириться, не он первый и не он последний… Но время… Лишь недавно и как-то совсем вдруг Леонид Ильич отчетливо понял, как мало осталось на дне этого прохудившегося колодца под названием жизнь.
И это тоже можно было бы принять… Но что останется, когда он уйдет за порог?
Нет, за страну Леонид Ильич не боялся. И за свое место в ее истории – тоже. В длинной череде властителей не было никого, при ком народ – весь народ! – жил бы столь же мирно и благополучно, как при нем. Верилось – это запомнят и оценят.
Но вот Варшавский блок, что цементирует результаты той войны на самых опасных западных рубежах… Куда делась его, казалось бы, нерушимость? Неужели же он, Брежнев, войдет в историю как человек, при котором просрали ту великую Победу?!
Это было совершенно невозможно допустить. Поэтому Леонид Ильич и приехал на полуостров заранее, намереваясь лично готовить столь важную встречу с товарищами из братских стран. Он даже не попытался вернуться к прежней курортной манере решения вопросов, хоть такое желание еще иногда присутствовало на заднем плане. Вместо этого чередой полетели по-настоящему рабочие совещания, как когда-то встарь, с обедом на ходу и клубами табачного дыма над столом. Вернулись, заодно, и «контрабандные» сигареты от Кости Черненко, при сугубо сочувственном отношении офицеров охраны и техников Лубянки.
А как из окон госдачи манил крымский апрель! Порой так хотелось отринуть тяжесть непомерно весомых материй, которыми приходилось заниматься все последние дни, да рвануть на машине к облакам, что цепляются за вершины гор, и, дальше, в степь, к безумному красно-желтому ковру из диких тюльпанов и мака-самосейки. Или, даже, прогуляться по Ялте, припоминая подзабытую свежесть нежно-розовых лепестков, что пенятся сейчас в городских садах и парках. Да можно было бы просто сидеть в шезлонге на пирсе, наблюдать за пасущимися вдали дельфинами и ощущать, ощущать всем телом древнее родство с этими сухими безжизненными скалами вдоль теплого моря.
Ничего этого не случилось. Вместо этого по традиции, сложившейся у жителей Кремля еще с двадцатых, Леонид Ильич посетил сегодня боевой корабля, что стоял на рейде Ялты. И вот эта короткая передышка уже позади. И вот в дымке за кормой несущегося «Буревестника» уже почти совершенно растворились силуэты больших пограничных катеров. Горизонт и даже крымское небо словно тонули в лиловом мареве над спокойным морем.
На какой-то миг этот знакомый вид, навевающий приятные воспоминания о беззаботном отдыхе, вернул Леониду Ильичу надежды на благополучное и скорое разрешение важных вопросов.
Но нет…
Стоило только припомнить как вчера на нулевой полосе симферопольского аэродрома он лично встречал польскую делегацию. Леонид Ильич тогда с должным вниманием посмотрел на их лица. Этого оказалось достаточно, чтобы понять насколько неладно обстоят дела в Варшаве. И жестокая стариковская обида на судьбу вновь взялась кружить у самого сердца Генерального. Кружить и кусать... Ведь как надеялся, что Чиерна-над-Тисой уже не повторится – и уж по крайне мере, не с Польшей. А какие были надежды на «польский вариант» и в политике, и в экономике еще лет пять назад...
Леонид Ильич старался не выделять близких ему поляков (мало кто знал, что мать его была полькой, и польский с детства был для него родным), но ему лично было приятно, что именно эта страна показывает, как казалось тогда, пример удачного развития. Мелькали, как мог судить Генеральный, и у неуживчивого Косыгина мысли о возможном сходстве маршрута для двух стран. Дороги, которой можно было бы выйти из тупика.
А ведь тупик этот внезапно быстро и с неожиданной определенностью подтвердили ближайшие советники – и моргали при этом, шельмы, так невинно, как если бы только-только задумались над вопросом, как поручение из ЦК получили. А ведь явно давно примеривались к таким же выводам. Да и Косыгин хорош...
...Эх... Вот сразу бы, как Никиту подвинули – и начать с Алексеем Николаевичем плотно работать... Но сам Генеральный, пожалуй, тогда не был бы готов вести серьезный разговор ни о реформах в собственной экономике, ни, тем более, в рамках СЭВ.
Да пока чешский петух не клюнул, не перекрестился ведь – вообще.
А потом счел своей удачей, что большой крови там не было и тоже успокоился как-то, все и пошло своим чередом: встречи, совещания, приветствия – внешне все неплохо, и вроде бы даже с движением вперед, а что там на самом деле было? Судя по свежему докладу Андропова, ведь ровно тогда все в Польше и начиналось? Да и не только там...
И вновь перед глазами Генерального поплыло вчерашнее.
...Поляки спускались по трапу. Первым – мрачный, нервничающий от явно обозначившегося недоверия и сильно постаревший в последние месяцы Герек, за ним – злой и явно раздраженный генерал Сивицкий. Следом растерянный, прячущий за темными очками свой придавленный испуг генерал Ярузельский, потом – непроницаемо отчужденный генерал Кищак – как всегда, подтянутый и строгий.
И еще трое, что «вроде как свои» – они напоминала Леониду Ильичу Арвида Яновича и тех его сотрудников, что из той, закрытой от всех части КПК. Этакие умные и зубастые бойцы – только помоложе и посвежее лицами. Стахура и Милевский от Правительства Народной Польши, Казимеж Свитала от Сейма...
Эти были волками старой, еще той, сталинской закваски, прошедшие через Вторую Мировую и, что даже важнее, через кровь внутренней войны с крайовцами и бандеровцами. Они держались вместе, как бы ненароком сбиваясь в стаю, поодаль от «еврокоманды» Герека.
А кроме них был еще министр Внутренних Дел Станислав Ковальчик – тот прилетел пораньше, особо, для встречи с Андроповым и теперь благоразумно устроился рядом с Председателем КГБ, внятно обозначая, кто здесь есть его главный хозяин.
Все это было ясно видно благодаря опыту.
Опыт, опыт... Необходимо разнообразный жизненный опыт человека, прошедшего путь от скромного партийного руководителя местного значения и от фронтового офицера до самых высот, до маршальского звания, до Председателя Совета Обороны теперь тяжело давил на сердце, и мысли о возможном кровавом исходе в Польше (В Польше, будь вы все неладны! Почти своей, почти знакомой) теперь никак не оставляли.
Это чехи могли если не принять, то как-то пережить и переждать «необходимые меры». Теперь вот выворачиваются потихоньку из-под пресса дел шестьдесят восьмого года. Безопасно на вид, но вот он теперь перед глазами: свежий, живой варшавский слепок вновь надвигающихся «событий».
Случись что – и поляки (Брежнев отлично понимал это) – поляки неизбежно пойдут на обострение, не испугавшись даже и человеческих потерь. И, если верить Андропову и этому его никак не дающемуся в руки Объекту, то их к такому повороту уже готовят, в отличие от чехов в шестьдесят восьмом, готовят сознательно и умело. А польется кровь в Польше – зашатается весь Варшавский договор... Причем Войско Польское в таком случае, похоже, не останется пассивно-нейтральной силой. Она, судя по всему, уже сейчас повисла на нервах своих ненадежных командиров.
Брежнев нехотя приоткрыл глаза и посмотрел вперед. Там, уже совсем недалеко, прямо по носу «Буревестника» из-за ряда высоких кипарисов выглядывала краем госдача. Над ней нависала, громоздясь и закрывая полнеба, гора, словно напоминая о тех нелегких проблемах, что грозят вот-вот пройтись лавиной по внешне благополучному фасаду социалистического содружества.
За грудиной опять отозвалось глухой тянущей болью.
Леонид Ильич шевельнул кистью, подзывая вестового.
– Скажи, что вдоль берега пройдем, – Леонид Ильич махнул в сторону «Ласточкина гнезда».
Молоденький ладный мичман вспорхнул по трапу в рубку, и катер тут же заложил широкую белопенную дугу, отворачивая от уже хорошо видимого причала.
Уже в общем-то было понятно, что будет завтра петь друг Эдвард: де, наши экономические проблемы носят временный характер и виной тому спад спроса на польскую продукцию на Западе – пересидим мы этот их кризис, он не может быть длинным. А мы пересиживаем, ждем от вас, дорогие наши советские товарищи и друзья по СЭВ, братской помощи – нефтью и продовольствием. А оппозиция… Что та оппозиция, ее можно шапкой накрыть. Вся она на строгом контроле, но преследование ее может вызвать возобновление конфронтации, от которой лишь недавно с трудом ушли. И, вообще, вся эта свара – это наше внутреннее дело, а внешнее вмешательство будет контрпродуктивно из-за известных особенностей национального характера, а, по-простому говоря – польского гонора.
Как парировать это было понятно и обсуждено уже здесь, в Крыму, не раз: необходимо увязать оказание по любому неизбежной помощи с корректировкой внутренней политики. Пусть польское руководство возьмет на себя совершенно конкретные и привязанные к четким срокам обязательства решительно переломить попустительское отношение ко всем этим «летучим университетам» и «комитетам защиты». Необходимо в кратчайшие сроки обеспечить безусловное следование социалистической законности. Не должно быть людей и организаций над законом, и не надо бояться тут криков так называемых правозащитников. Пора, наконец, проснуться и сбросить благодушие: радикальная польская оппозиция ставит своей целью уже не просто раскачку ситуации на основе социально-экономических требований, а непосредственно – захват власти, при прямой финансовой, организационной и идеологической поддержке США в лице ЦРУ, уже начавшего реализацию этого сценария.
В конце концов, Содружество создавалось не для того, чтобы обслуживать банкротство неумелого хозяйственника, решившего, что он может спокойно жить на два дома, используя понятие «братской помощи» для оплаты своих растрат; не для того, чтобы товарищ Герек мог и далее спокойно изучать мир по газете "Монд", восхищая широтой своих взглядов западное общество.
Что же касается «вмешательства во внутренние дела», то тут и того проще: экономический крах одной из ключевых стран-членов Организации Варшавского Договора неизбежно будет максимально широко использован странами НАТО для получения односторонних политических и военных преимуществ, поэтому данный вопрос не является исключительно зоной ответственности польских товарищей. Их союзники и товарищи имеют право спросить «как вы собираетесь выправлять ситуацию?», а потом потребовать решительного выполнения согласованных действий.
– Нет, – еще раз сказал себе Леонид Ильич, – нет, как угодно комбинировать, требовать и обижать кого угодно из товарищей, но ни в коем случае не лезть самим. Взрослые ведь мужики – коммунисты, в конце концов, а, порой, хуже баб.
Хотя понять-то их можно... «Лишь бы не было войны»... Да ведь он и сам так же думал –притом не так уж давно, в семьдесят пятом – семьдесят шестом, когда убеждал товарищей на Политбюро согласиться с тем, что «нерушимость границ оправдывает все».
Так ведь верил же сам и других заставил поверить, что все уступки по «третьей корзине» – это ерунда по сравнению с зафиксированными границами. Кто мог тогда подумать, что любые границы поползут, если нужным образом разыграть «третью корзину»!
Нет-нет. Поляки все должны сделать сами... Только сами. «Волки» – справятся... Должны, мать его! Ведь это – свои, товарищи! Притом, без «условных кавычек», самые настоящие.
Только не надо делать их цепными псами. Нельзя их ни стреножить приказами и инструкциями, ни просто спускать на волю... Дрессировать и дрессировать, потому что с привычками еще той, прошлой, внутренней войны они сами такого могут натворить, что потом вовек не разберемся и не отмоемся. Никого и ни в чем не убедим. Значит, и контроль с нашей стороны должен быть жестче. Но на контроль надо ставить не этих, «замшелых», кто еще не понял, что уже начинается война.
Да, Объект, похоже, в той своей пояснительной записке прав: ныне особенная война получается – как война сорок первого не походила на Империалистическую, так и нынешняя совершенно не похожа на прежнюю, выигранную в сорок пятом. И ведется она не в окопах и не ударами танковых клиньев, а подло и исподтишка, по-бабьи – слухами и ударами в спину.
Войны Леонид Ильич не любил. А эту он бы, как офицер, и вовсе с удовольствием пропустил. Можно, конечно, попробовать, что Михал Андреич предлагает в присланной записке… Мол, коль Председатель КГБ тоже соглашается с данными Объекта о начале реализации американцами плана «Полония», так и надо прямо спросить американцев, попросту используя мидовцев и посольство в Вашингтоне: ориентируются ли США, как и три года назад, на продолжение политики разрядки или готовы вернуться к «Холодной войне».
Леонид Ильич был как раз не против самой идеи – надо это сделать, надо обязательно, но подозревал после целой недели бесед с Андроповым, Устиновым и Арбатовым, что внятного ответа из США не будет. Вернее, по-нашему говоря, «отписка» будет. Может даже лично госсекретарь Вэнс ее и привезет. Эх...
А Картер, скорее всего, на прямой вопрос ответит, что да, таки «привержен политике снижения уровня международной напряженности», но все это будет впустую – потому что там, за спиной Президента США и часто независимо от него уже проворачиваются и сдвигаются какие-то не до конца понятные Генеральному детали трансмиссии, детали привода политического механизма противника. Куда там подаренном Никсоном автомобилю...
И, значит, на старости лет – война. И проиграть ее никак непозволительно. Только побеждать, чего бы это не стоило.
А что в этой нынешней войне стало бы Победой? Где тот Рейхстаг, в который втыкать знамя?
Просто устоять? Уже немало, конечно, но... Хотелось большего.
Разгрести бы накопившиеся завалы да вывести Содружеством на чистую воду. А там и на покой можно будет – хоть так, хоть этак. И уже будет не страшно…
Леонид Ильич вдруг почувствовал, что ему полегчало. Был ли то свежий ветер в лицо или просто он наконец утвердился в решении? Неважно. Да и хватит убегать, так войну не выиграть.
Он повернулся к вестовому, и голос его вдруг окреп:
– Возвращаемся, дела не ждут.
Отредактировано Oxygen (08-07-2017 16:29:54)
Здесь вы можете обсудить фантастическую и историческую литературу.
