Переделал крайний эпизод:
Тот день, чуть позже,
Ленинград, Измайловский пр.
Это только поначалу кажется, что на переменах в коридоры выплескивается первобытный и разнузданный хаос. Пообвыкнув, понимаешь, что это шумное бурление в известной мере детерминировано и периодично, а его элементы вполне себе представляют стабильные положения соседних. Короче, никакой приватности: почти в любой момент тебя просвечивают любопытные девичьи взгляды. Я научился не обращать на них внимания, но предстоящий разговор с Кузей был не для случайных ушей, и момент пришлось ловить.
Сегодня, наконец, все удачно совпало: девочек забрали с последнего урока на медосмотр, а Биссектриса, по такому случаю, раздала парням задачки «на сообразительность». Меня, как всегда, обнесла, лишь походя покосилась на разложенную передо мной стопку фотокопий. Закончив обход класса, присела за соседнюю парту и, наклонившись ко мне через проход, тихо-тихо спросила:
– Что читаешь-то?
Я развернулся к ней и протянул первый лист:
– Это Пьер Делинь, доказательство третьей теоремы Андре Вейля.
Она взяла фотокопию и некоторое время непонимающе ее разглядывала. Потом воскликнула шепотом:
– На французском?!
За спиной хмыкнул Паштет, негромко и чуть насмешливо.
– Да там только общеупотребительная лексика и специальная терминология, – попытался я успокоить Биссектрису, – а остальное из контекста формул понятно.
Она взглянула на меня почти испуганно. Потом озадаченно качнула головой:
– За год… Ну, дела-а… И о чем же это? – она посмотрела на меня испытующе.
Я задумчиво почесал кончик носа.
– Понимаете, Светлана Владимировна, я в связи с этим вот о чем думаю… Чем, вообще говоря, занимаются математики? Они же не изобретают новое – они исследуют уже существующее, открывают ранее неизвестные свойства объективной реальности. И вот тут возникает сложность: этот мир, оказывается, настолько сложен, что нашего естественного языка недостаточно для его описания. Да, наш язык весьма как хорош для передачи информации, необходимой для выживания, для выражения эмоций. Однако для описания структуры и свойств мира этого оказалось мало. И пришлось создавать новый, искусственный язык, который сможет решить эту задачу – язык математический. Удивительная, кстати, получилась вещь: ведь, по сути, берется исходный текст, к нему применяются формальные правила и на выходе получается текст, который несет новое знание. Если вдуматься, то это не сильно отличается от вытягивания себя за косу из болота, но ведь работает же! Вот в чем, черт побери, красота! Можно сказать, что исходные данные содержат в себе скрытые смыслы, которые математический язык позволяет проявить. Ну, знаете, как проявитель для фотопленки: он переводит уже существующее в эмульсионном слое изображение из скрытого состояния в видимое. Вот математический язык и есть такой специальный проявитель для особых, существующих и без нас свойств этого мира и его структуры.
По мере моего выступления взгляд Биссектрисы шалел все сильней и сильней.
– Так вот, возвращаясь к этой статье… – я довольно прищелкнул пальцами, – математика развивается как бы в двух слоях: в одном идет изучение объективного мира на базе уже существующего математического языка. Здесь случаются, и не редко, крупные открытия, ряд из которых потом меняет нашу жизнь. Но самое революционное происходит во втором, глубинном слое – когда вдруг, порой в результате интуитивного озарения, удается развить математический язык так, что его мощность как инструмента резко, скачком, повышается. Такое случается очень редко. За последние лет сто, пожалуй, лишь Георг Кантор да Гротендик сподобились… Первый ввел теорию множеств, которая сейчас рассматривается как единственно возможное обоснование современной математики. А второй не так давно смог описать в качестве предмета математику как таковую. И вот это, – я похлопал по фотокопиям, – первый существенный прорыв, достигнутый с использованием новых возможностей от Гротендика. Его ученик, Делинь, доказав три теоремы Вейля, по сути дела сшил воедино дискретный мир алгебры с непрерывным миром топологии. Это – очень мощно. Это помещает алгебраическую геометрию в центр современной математики и позволяет исследовать существующий мир по-новому. Вот как-то так, Светлана Владимировна.
– Здорово, – по губам Биссектрисы блуждала легкая мечтательная улыбка, – нет, правда! Как-будто снова в универ попала…
Она тяжело вздохнула, вставая, и вернула мне лист.
– Иди-ка ты домой, Андрей. У тебя же в воскресенье устный тур? Готовься.
Во мне бодрящей волной взметнулась радость, и «спасибо» мое вышло неожиданно звонким. Смел все в портфель, хлопнул Паштета по плечу и торопливо, словно Биссектриса могла вдруг передумать, вымелся из класса вон.
В гардеробе Кузино пальто еще висело на месте. Я поднялся наверх и занял позицию на площадке между вторым и третьим этажом. Отсюда можно было, оставаясь незамеченным, наблюдать за идущими с медосмотра девочками. Они уходили поодиночке, по алфавиту, и ждать мне пришлось недолго.
– Кузя! – перегнулся я через перила.
Наташа обернулась на мой голос с видом герцогини, обнаружившей, что случайно забрела в помещение для слуг.
– Пошли, пошушукаемся, – предложил я, спускаясь.
Под недовольное поцокивание каблучков мы скрылись в тупичке у кабинета географии.
– С чего ты вдруг обо мне вспомнил? – в этих Кузиных словах мне послышалась горьковатая нотка.
– Ты шить умеешь? – огорошил я ее встречным вопросом.
Наташа пару раз озадаченно моргнула, но тут же перешла в наступление:
– И борщи варю. Но рано тебе еще, Соколов, этим интересоваться, – и тут же, без малейшей паузы из нее вырвалось: – А что?
Я уточнил:
– Нормально шьешь-то?
– Ну… так, – плечи ее опустились, и она продолжила уже совершенно мирным, каким-то даже простецким, домашним голосом: – что-то несложное могу застрочить. Как ты и близко нет. А что?
Перед моим внутренним взором вдруг сама собой развернулась картина: почему-то это был проход из прихожей на кухню. Из настежь открытой форточки по ногам тянуло приятной утренней свежестью. Солнечный свет просеивался сначала сквозь кисею занавесок на окнах, потом через почти невесомое, простенькое и короткое, до трети бедра, платьишко и окончательно застревал в клубах плотного пара, что валил из только что распахнутой ванной комнаты. Сама Наташка, распарившаяся в горячем утреннем душе до хруста на коже, отжимала волосы в полотенце. Утренний свет высвечивал ее всю, от взлохмаченной макушки до мягких розовых пяток.
Про хруст на коже я откуда-то знал твердо, словно неоднократно сам проводил по ней руками, да не легкими деликатными поглаживаниями, а брался твердо и уверенно, как за свое.
Я зажмурился и помотал головой, с трудом сбрасывая с себя это внезапное наваждение.
– А вышивать не пробовала? – слова с трудом протолкались сквозь перехваченное волнением горло.
Кузя взглянула на меня с интересом, потом усмехнулась:
– В далеком детстве.
Я задумчиво потер подбородок.
– А там ты сколько зарабатываешь?
Глаза у Наташи сухо блеснули, в уголках губ вдруг проявилась незнакомая ранее скорбь. Девушка поколебалась миг, другой, потом выдавила из себя тяжелым полушепотом:
– Тридцать пять.
Я невольно поморщился, и на миг мне показалось, что сейчас огребу пощечину.
– Вот только жалеть меня не надо, – ровно выговорила Кузя.
– Не получается, правда, – пробормотал я виновато и с силой помял ладонями лицо.
«Черт, лучше бы врезала…» – быстрый массаж как-то враз уставших глаз облегчения не принес.
Нет, конечно, я знал, что рос в благоприятной среде, ну а сейчас так и вовсе…
Но откуда взялась эта моя слепота?
Нет, понятно, что и Паштет, и Яська, и, вот, Кузя – все они просто прячутся за фасадом показного благополучия. Но почему я так охотно им подыгрывал?! Берег их душевный покой? Или… свой?
– О-хо-хо… – вырвалось из меня тоскливо.
Я нехотя оторвал ладони от лица. Кузя смотрела на меня внимательно и строго.
– Ладно, – сказал примиряюще, – есть идея.
Наташа переступила с ноги на ногу и промолчала.
Вот этого у нее было не отнять: она умела иногда вовремя промолчать. Как по мне, так это говорило об ее уме больше, чем все сказанные ею слова.
– Смотри, – начал я, – про поисковый отряд на майские ты же слышала?
Она кивнула:
– Слухи ходят. Твоя затея?
– Моя, моя, – подтвердил я, – от нас поедет команда из десяти человек. Ты, если захочешь, будешь в их числе. Но пока не о том речь… Чернобурка пообещала, что нам выдадут комплекты какой-то новой армейской формы. Я примерно представляю, что это такое. Хочу ее немного доработать: на рукав – вышитые знаки с символом и надписью «поисковый отряд», на грудь – планку с именем и фамилией. Ну и еще по мелочи… Но времени на все это у меня нет. Могу только показать, обучить, дать материалы и заплатить за работу. Ну, скажем… рублей по семь за комплект?
Кузя глубоко вздохнула и приоткрыла рот, чтобы что-то сказать, но тут радостное удивление на ее лице сменилось недоумением, а потом и вовсе подозрительным прищуром.
– Зачем? – спросила она, – зачем тебе это надо?
– Ты или мероприятие? – я действительно не понял ее вопроса.
Она чуть поколебалась, выбирая:
– Давай начнем с твоей общественной, – тут она явственно прифыркнула, – активности.
– У меня есть план, – откликнулся я и замолк.
Она изогнула бровь, подталкивая меня к продолжению.
– … его я рассказывать не хочу, – невозмутимо закончил я.
– Мне не хочешь?
– Никому не хочу.
Наташа помолчала, покусывая уголок нижней губы, потом согласилась:
– Хорошо, имеешь право. Тогда… Тогда я. Вокруг тебя аж две девицы сейчас вьются… Зачем ты при этом начинаешь эту возню со мной? – Наташа помолчала, словно что-то взвешивая про себя, потом посмотрела на меня со скрытой надеждой: – Потому что они еще дети?
– Интересная, многозначительная гипотеза… – протянул я, ошарашенный.
Кузя неожиданно зарумянилась.
Я продолжил:
– Нет, не потому, не выдумывай лишку. Наверное, так: ты – особь жизнеспособная… – «оcобь» напротив обиженно хмыкнула. Я примиряюще улыбнулся и подвел черту: – Тащить тебя по жизни не надо, только помочь, направить в нужную сторону. А на это некий резерв возможностей у меня сейчас есть.
– Резерв возможностей… – эхом повторила Кузя, и глаза ее затуманились. Потом она начала нерешительно: – А может… мы все-таки…
– Не может, – прервал я жестко и, поморщившись, добавил уже гораздо мягче: – забудь, всем будет проще.
Кузя склонила голову и некоторое время с интересом изучала носки своих туфелек. Потом посмотрела мне в глаза:
– Как скажешь, – сказала ровным голосом и как-то очень спокойно улыбнулась мне.
Вдоль моего позвоночника промаршировала рота мурашек.
– Наташа, только без провокаций, – попросил я, внезапно озаботившись этим вопросом.
– Конечно, – она была сама покладистость, – да я и слова-то такого не слыхала. Когда начнем?
Здесь вы можете обсудить фантастическую и историческую литературу.
, - проигнорирует, возглавит, или даже, «в целях профилактики», лично инициирует и организует. Но прорабатывалась ли кем-то вводная: «Ворон в цветнике!!!», то есть – Арлен Михайлович среди старшеклассниц?... 
