Над замечаниями подумаю, кроме денег в кармане у императора. Потому что я, например, когда иду за хлебом, никогда не отсчитываю взятую с собой сумму с точность до копейки. А для императора несколько сотен - это уж всяко не больше, чем для меня стоимость нарезного батона и половинки черного.

И продолжение:

                                                              Глава 13

  Будь я по натуре беспросветным оптимистом, то, наверное, решил бы, что за первые полтора года царствования мне удалось добиться выдающихся успехов, главный из которых – я до сих пор не только жив, но и продолжаю восседать на престоле. Однако, имея в характере еще и черты пессимиста, я мог возразить себе, что за всю историю Российской империи всего двое ухитрились показать худшие результаты – это Петр Третий и малолетний Иван Антонович. То есть никаких оснований для гордости нет, ибо я император уже целых полтора года, а на самом деле ничего еще толком не сделано. Наконец, здоровый пофигизм подсказывал мне – да и хрен с ним, со всем этим! Нашел чем заморачиваться, пойди лучше с дочкой поиграй или в шахматы с Ритой, коли совсем уж заняться нечем. И как назвать человека, объединяющего в себе все три вышеперечисленных типа характера? Наверное, оптипофигиссемистом.
  На этом утренний сеанс мозгоблудия – ну то есть чего-то вроде зарядки для мозгов – был закончен. Я отодвинул в сторону пустую чашку из-под кофе и задумался уже над более или менее серьезной проблемой.
В этой жизни я слышал, а в прошлой читал о том, что примерно к середине девятнадцатого века Российская империя попала в замкнутый круг, из которого так и не смогла выбраться до самой своей кончины. Выглядело это так.
  Промышленность не могла развиваться из-за того, что население было слишком бедным для покупки даже самого необходимого. То есть ему было банально нечем платить, а это означало недостаток оборотного капитала для предприятий и, как следствие, их деградацию. А откуда тогда взяться богатому-то населению при полумертвой промышленности?
  Однако в конце двадцатых - начале тридцатых годов двадцатого века ситуация стала еще хуже. Население как было нищим, так и им оставалось, но промышленность уже давно прошла полумертвую стадию и пребывала в состоянии клинической смерти. И Сталин смог всего за десять лет поднять страну до такого уровня, что она не просто выдержала, а победно завершила войну чуть ли не со всей Европой, лежащей под Гитлером. Как это ему удалось? Ответ прост. Если товар нельзя продать внутри страны, его надо продавать вне ее. Не берут по политическим соображениям? Значит, цены надо уронить до такого уровня, чтобы у капиталистов в предвкушении грядущей прибыли из голов вылетела вся политика. Правда, это требует сохранения достаточно низкого жизненного уровня населения. Так без индустриализации он все равно таким навсегда и останется! А с ней в конце концов поднимется.

  Можно сказать, что впереди просматривались два универсальных пути и один чисто европейский. Первый – каким-то чудесным образом сделать население богатым, тогда промышленность разовьется сама собой. Вариант «отнять и поделить» лучше не рассматривать – многие пробовали, и ни у кого не получилось ничего хорошего.
  Второй путь – сохраняя низкий жизненный уровень населения, создать условия для его перетекания из сельского хозяйства в промышленность. Тогда из-за чрезвычайно малых расходов на оплату труда цены на продукцию можно будет сильно опустить, что сделает ее вполне конкурентоспособной даже при  весьма умеренном качестве.
  И, наконец, европейский путь – надо кого-нибудь ограбить, это даст средства для развития промышленности. Южную Америку там, Индию, Африку, Индонезию, Китай – у кого до чего руки дотянулись, тот то и хапнул.
  Так вот, России в данный момент грабить было некого, а лично мне, кроме того, еще и не хотелось, то есть европейский путь развития можно было отмести сразу. Первый из универсальных – тоже, в силу его совершенной фантастичности. Значит, остается второй, на который, кроме Советского Союза, в конце двадцатого века свернул Китай. И, кстати, добился на нем впечатляющих успехов. К концу моей первой жизни никто уже не говорил, что все сделанное в Китае есть дерьмо. Просто потому, что товаров, произведенных где-то еще, для широких кругов населения практически не осталось.

  И тут уже начала просматриваться еще одна проблема, которую я подметил довольно давно и сразу после карточки с буквами «ПП» нарисовал еще одну. На ней красовалась перечеркнутая красной чертой надпись «ЭМ» а под ней зеленые буквы «ГУ», и недавно мне ее в очередной раз показали.
  Карточка напоминала, что мне не нужны эффективные менеджеры. У меня пока просто  нет авиационной промышленности, чтобы они ее с блеском развалили. И тем более космической. Из полимеров одна резина, и больше ничего, да и той мало! Так что даже прос…ть полимеры – и то не получится. Нет, мне нужны не эффективные менеджеры, а грамотные управленцы. В чем разница? Ну, например, Путилов был выдающимся руководителем, но при этом и блестящим инженером. Форд тоже. И даже Билл Гейтс хоть и с оговорками, но укладывается в этот ряд!
  А с другой стороны – Джордж Сорос. Или наш рыжий приватизатор, добившийся выдающихся успехов в деле ограбления народа. Думаю, разница понятна.
  Эффективный менеджер в лучшем случае умеет только руководить, да и то, мягко говоря, своеобразно. Ничему другому он никогда не учился и даже не пробовал заняться хотя бы ради интереса. Мол, руководство – это отдельная наука, а уж чем командовать – дело десятое. Можно цирком-шапито, а можно космической промышленностью. Второе предпочтительнее, ибо там ходят куда большие деньги.
  Грамотный же руководитель просто обязан иметь немалый опыт работы именно в той отрасли, которой он будет командовать. Причем практический, ибо еще Руссо сказал – час работы научит большему, чем день объяснений. И вот с такими людьми сейчас в России было совсем плохо. Существенно хуже, чем с просто грамотными инженерами, хотя и тех не хватало. Причем, главное, из опыта прошлой жизни я не мог припомнить почти никого подходящего. Два-три имени, да и то не бесспорных – и все.

  Одно из таких имен - Владимир Григорьевич Шухов. Причем я вовсе не был уверен в том, что он такой уж замечательный командир производства. Однако помнил, что почти до самой революции он работал именно у такого, будучи главным инженером в его фирме. Или даже, пожалуй, небольшом концерне. Правда, фамилией этого его друга-начальника я в прошлой жизни не интересовался, однако ее удалось без труда выяснить в нынешней. Шухов трудился в инжиниринговой фирме «Строительная контора А. В. Бари».
  Александр Вениаминович Бари был гражданином САСШ, но русским, родившимся в Петербурге. В середине века его семья эмигрировала в Америку, где он вырос и получил техническое образование. А в конце семидесятых годов Бари вернулся в Россию, где сразу организовал проектную контору и переманил туда Шухова, с которым за пару лет до того познакомился на выставке в Париже. К началу девяносто второго года Бари, кроме проектной конторы, владел котельным заводом под Москвой. То есть это только сейчас «под» - завод располагался там, где несколько позже в другой истории появится советский гигант «ЗИЛ». Помимо того, у Бари были верфи в Саратове и Царицыне, где строились нефтеналивные баржи.

  Я бы, наверное, все-таки вспомнил о нем несколько позже весны девяносто второго года, но Александр Вениаминович сам вышел на связь, прислав письмо в Императорский научно-технический комитет. В коем он интересовался возможностью приобретения лицензии на производство велосипедов моей конструкции, а также двигателей для мопедов на их основе.
  Прочитав послание, я немного удивился сразу двум вещам. Первая – надо же, на ловца и зверь бежит! Почаще бы так, а то ведь бывает и наоборот. И вторая – каким боком велосипеды относятся к проектированию цехов, строительству барж и производству котлов конструкции Шухова?
  Впрочем, тут как раз все более или менее понятно. Мои велосипеды были, разумеется, совершеннее тех, что уже вовсю производились в Риге на заводе Лейтнера, но и более чем в десять раз дороже. Мастерские в Приорате производили их поштучно и только на заказ, причем по предоплате - и, похоже, Бари почуял, что на этой поляне можно неплохо развернуться.
  В тот же день я лично написал ответное письмо, в котором приглашал Бари и Шухова в гости для обсуждения поднятой проблемы. Хотел даже уточнить, что проживание и кормежка в Гатчинском дворце бесплатные, а дорогу по предъявлении билетов я оплачу, но, подумав, решил обойтись без этого. Люди они вроде не бедные, а сейчас такое время, что на подобное могут и обидеться.
  Я бы не сказал, что гости торопились – они приехали только через две недели, хотя письмо из Питера в Москву шло дня три. Впрочем, так получилось даже лучше – я успел дополнительно навести справки.
  Оказалось, что Александра Бари хорошо знает Менделеев, и вообще Дмитрий Иванович отозвался о нем весьма комплиментарно. Но, как оказалось, это было еще не все. Зубатов в ответ на распоряжение собрать сведения о котельном заводе и его владельце тут же прислал доклад на двух страницах, в коем сообщал - условия труда и взаимоотношения рабочих с администрацией на данном предприятии таковы, что для патронируемых им трудовых союзов там почти нет работы. Однако, несмотря на это, дирекция не чинила никаких препон организации таковых.
  Далее шло описание, выражаясь более поздним языком, действующего на заводе социального пакета. А ничего так, прикинул я, не очень плохо даже по меркам двадцать первого века. 

  И вот как-то раз после обеда, когда я посчитал государственные дела на этот день завершенными и сел играть в шахматы с женой, снизу мне позвонил секретарь-кошатник и сообщил, что пришли два каких-то важных господина. Говорят, что их фамилии Бари и Шухов. И, значит, спрашивают, когда императорское величество изволит их принять.
  Да, весь старый секретариат Приоратского замка, все трое, ныне трудились в Большом Гатчинском дворце. Их в свое время подобрал Николай, и, пока он был еще жив, я не раз порывался разогнать этих неумех к чертовой матери, но теперь они в моих глазах стали кем-то вроде живой памяти о брате, и пришлось найти им занятие по силам. Ныне эта троица заведовала приемной на первом этаже. Чтоб, значит, там всегда было чисто, цветы на подоконниках политы, журналы и газеты на столиках были свежими как по дате, так и по состоянию. Кроме того, в обязанности младшего входили присмотр за дворцовыми кошками и приготовление кофе лично мне. Чай я обычно заваривал сам.
  - Ну, милая, мне все равно осталось только сдаться, - вздохнул я, кладя трубку и окидывая взглядом шахматную доску.
  - Что за пораженческие настроения? – удивилась Рита. – Иди, раз к тебе люди приехали, а вечером доиграем.
  Так как мы с женой играли в шахматы примерно на одном уровне, то нам это было интересно. Ну не в карты же резаться по примеру Ники и Аликс в другой истории!

  Я спустился в нижний кабинет, смежный с приемной. Их, то есть кабинетов, у меня теперь было два. Верхний, он же рабочий, располагался на третьем этаже напротив театра. Там я в одиночестве корпел над документами и принимал тех, кого считал доверенными лицами. И нижний, присутственный, с приемной. Туда запускали всех прочих, допущенных к личной встрече с моим величеством. Причем сортировали их вовсе не обитающие в приемной бездельники.
  На территорию дворцового комплекса вход был по пропускам, однако в принципе при большом желании туда можно было попасть и без них из-за отсутствия по границам бетонной стены с колючей проволокой поверх нее. Но пройти в Большой Гатчинский дворец посетители могли только через Кухонное каре, где их пропуск еще раз тщательно проверялся. Затем дежурный секретарь от Столыпина сверял данные визитера с журналом разрешенных посещений и в случае совпадения передавал гостя сотруднику Ширинкина, который и провожал его до приемной. Проходить через главный вход и передвигаться по дворцу без сопровождающих могли только члены императорской фамилии (я бы большинство из них с удовольствием лишил такого права, но пока было рановато учинять столь резкие телодвижения), и лица с особым допуском. Их было немного. Через черный ход Арсенального каре вообще могли шастать только мы с Ритой, люди, проходящие вместе с нами, и цесаревич Михаил. Он пока не имел права проводить никого. Пусть подрастет, тогда, возможно, оно у него и появится.

  Шухова я узнал сразу – все-таки в прошлой жизни не раз видел его портреты. И чисто логически сделал вывод, что второй, который не Шухов, тот наверняка Бари.
  - Проходите, господа, присаживайтесь. Чай, кофе, лимонад на столе, выбирайте сами. И давайте сразу перейдем к делу. Лицензию на велосипеды я вам, разумеется, продам, причем за те деньги, что вы сами назначите. Это если мы с вами сейчас не договоримся о более широком сотрудничестве. А если договоримся, то забирайте ее даром, причем если покажется мало, добавлю еще что-нибудь.
  - Хотелось бы узнать, какого сотрудничества от нас ожидает ваше императорское величество, - заметил Бари, отхлебывая кофе.
  - Взаимовыгодного. Вы смогли очень неплохо организовать несколько промышленных предприятий. Я тоже хочу, и у меня есть продукты, которые необходимо производить, но пока производство только опытное, то есть малосерийное или вовсе штучное. Деньги есть, а хочу я заводы, выпускающие, во-первых, двигатели. От велосипедных и до судовых, как паровые, так и внутреннего сгорания. Во-вторых, предприятия, выпускающие аэропланы и дирижабли. В-третьих, автомобили. И, наконец, большой оружейный завод. В идеале не меньше, чем тульский. Причем в моторном и самолетном проектах у меня должен быть контрольный пакет акций, а в остальных хватит и сорока девяти процентов. Хотя, если вам это покажется более привлекательным, могу вложиться и основательней.
  - Вы не забыли про оружейный завод? Как-то странно выглядит ваше предложение нам иметь там контрольный пакет.
  - Не вижу ничего странного, контроль там будет со стороны сбыта. Все равно продукцию вы сможете продавать только в казну. В значительных количествах, я имею в виду, обеспечивающих не только окупаемость, но и прибыль. Кстати, как вариант можно рассматривать не строительство нового, а серьезную модернизацию Ижевского завода, но вот тогда контрольный пакет останется у государства.  Разумеется, я понимаю, что заиметь все и сразу не получится, хотя и хочется. Вот папка с теми предложениями, что я уже озвучил, но в более развернутом виде. Если вы в принципе согласны, то забирайте ееи, скажем, дня через три мы сможем встретиться снова, чтобы уточнить последовательность работ и их сроки.
  - Ваше императорское величество, - не очень уверенно заявил Бари, - эти предложения очень интересны, но тут есть одно «но». Я не считаю ни этичной, ни даже оправданной сверхэксплуатацию рабочих и, прошу меня извинить, не стану участвовать в тех проектах, где она предполагается. Возможно, вы в курсе, каковы отношения между рабочими и администрацией на моих предприятиях. Я могу работать только так, пусть это и не обеспечивает максимум прибыли.
- Вполне с вами согласен, - улыбнулся я. –Дорогой Александр Вениаминович, вас ведь и выбрали именно из-за этого! Более того, я считаю необходимым расширить те социальные гарантии, которые вы сейчас даете своим рабочим. Например, на время контракта предоставлять им съемное жилье приемлемого качества и по себестоимости. С возможностью выкупа в собственность при выполнении каких-то условий.
  - Тогда мы в принципе согласны. И, если вы не против, хотели бы обсудить еще один вопрос. Судя по всему, вы собираетесь расширять производство как дельтапланов, так и наземных самодвижущихся механизмов, а их моторы работают на спирту. У Владимира Григорьевича есть соображения, как получать спирт более дешевым способом, нежели из зерна. Наверняка это окажется востребованным, но вы почему-то упомянули только моторы, не удостоив вниманием топливо для них.
  - Хотите попробовать гидролиз? Можно, но только полученный таким способом спирт нельзя пить, а ведь наверняка будут. И водку паленую из него начнут бодяжить, так что подобное производство лучше разворачивать не у нас. А в Канаде, например, там тоже опилок много, а лесорубы не дураки выпить. Но чем вам тот же бензин, называемый еще газолином, в качестве топлива не нравится?
  - Тем же, чем и вам. При достаточно высокой степени сжатия он не горит, а взрывается в цилиндре двигателя, быстро выводя его из строя. При малой же двигатели с калильным зажиганием не работают вовсе, а с искровым – очень плохо. Владимир Григорьевич уже проделал необходимые опыты, отчего мы и задумались о производстве спирта.
- Совершенно верно. Бензин – это смесь углеводородов с разной устойчивостью к детонации, я уже слегка изучил этот вопрос (не будем  уточнять, что весьма неглубоко и еще в двадцатом веке). Так вот, если в нем будет достаточное количество компонента с высокой детонационной стойкостью, такое топливо окажется пригодным для двигателей с искровым зажиганием. Я даже решил ввести число для обозначения этого параметра, назвав его этиловым.
  Вообще-то у меня поначалу был соблазн назвать его как положено, то есть октановым, но я вовремя сообразил, что не знаю про тот самый октан почти ничего. Даже название – и то не точно. Просто он октан, изооктан или какой-нибудь дизоксиоктан – совершенно не в курсе. И чего там восемь – атомов углерода, бензольных групп или чего-нибудь, тоже без понятия. Но зато я помнил, что октановое число спирта примерно сотня. То есть если сравнивать бензин с этанолом, а не с неизвестным мне октаном, получится почти то же самое. Не стоит демонстрировать свои «глубокие» знания нефтехимии перед людьми, разбирающимися в ней уж всяко лучше меня. И, значит, я продолжил:
  - Господин Шухов в прошлом году создал и запатентовал установку для термического крекинга нефти. Мне кажется, что с ее помощью можно будет получать бензин с более высоким этиловым числом, нежели у прямогонного. Особенно если вести процесс в присутствии катализаторов. Наверняка такое топливо окажется дешевле спирта, пусть даже и гидролизного. Вот если вы займетесь еще и этим, будет совсем хорошо, спрос на высокоэтиловый бензин со временем будет только расти, это я вам гарантирую. Сам буду покупать, даже если поначалу высокоэтиловый бензин окажется дороже спирта.
  - Но почему, ваше величество?
  - Попробуйте завести калильный движок зимой, вопрос отпадет сам собой. Да и с искровым тоже придется помучиться, а на бензине это будет выражено не столь ярко.