Стрелять прапорщик начал, когда первая из груженых лодок оказалась саженях в пятидесяти от него. Отдельные фигуры уже не различались, поэтому, Анджей бил в силуэт.
Первую обойму он расстрелял в одиночестве. Пока менял барабан, подключился и Штурмреску. Франата оставил головную лодку командиру, врезав по замыкающей.
Орки попытались ответить - на каждой лодке нашлось несколько винтовок. Но зеленошкурые никогда не славились меткой стрельбой. А уж под градом пуль, в темноту, когда опора так и норовит выскользнуть из под ног...
Расстреляв третий барабан, Подолянский, кашляя от порохового дыма, сменил позицию, отбежав в сторону. Рухнул на землю, почувствовав, как хрустнул под животом сучок, расстрелял еще две обоймы по средней лодке - та пыталась вернуться к своему берегу.
Отбежал от плотной дымной завесы, чуть не свалившись с обрыва. Сзади топал Маслопуп, изощренно ругался. Ветеран голову не терял - прапорщик не слышал ни одного револьверного выстрела. Сразу видно - опытный! Сам Анджей хоть раз, да пальнул бы.
Справа время от времени доносились выстрелы Штурмреску. Ландфебель тоже на месте не сидел - серые клочья дыма висели несколькими большими комками вдоль зарослей.
Еще один барабан в тени на воде. Орки ответили всего парой выстрелов, ушедших куда-то в небо.
Анджей зашелся в приступе кашля - чуть горло не выплюнул. Сменил на ощупь обойму, вжал приклад в плечо...
Для хорошего стрелка 30-35 саженей не расстояние, особенно когда в руках не допотопная пищаль, а хорошо пристрелянная “Крнка-Мосин”. Семь зарядов в обойме-барабане, калибр пять линий. Если б еще не лягалась так - Подолянский в азарте боя тяжеловесных пинков не ощущал, но по прошлому опыту знал, что плечо наутро будет одним сплошным синяком.
Бух-бух-бух... Если верить наставлению, практическая скорострельность литвинско-русской винтовки - двадцать выстрелов в минуту. Сколько получалось у Анджея, который стрелком-трюкачом (а именно по таким ребятам выставляются цифры расчетов), не был. Наверное, не намного меньше - заряженные обоймы ужасно быстро кончались.
Орки, впрочем, кончались еще быстрее - в тесноту лодок промазать было сложно, пуля часто поражала двоих-троих.
Головная лодка перевернулась саженях в десяти от берега. Два орка, хромая и вопя что-то злобное, побрели, по грудь в воде. Оружие держал на вытянутых руках, над головами. Хорошие головы, в чудесных боевых шлемах! Отличное украшение для кабинета! («будет свой кабинет, будет! Не хуже, чем у Цмока! И чтобы три в ряд! Ворон, Медведь и Бобер! И винтовку трофейную под них на медные гвоздики!»)
Прапорщик расстрелял их у самого уреза. Последний все никак не хотел умирать, полз по песку, оставляя за собой кровавый след. Еще немного, и он скрылся бы из виду под обрывом. Анджей поставил предпоследнюю обойму, выстрелил, попал умирающему в крестец, Тот задергался, будто раздавленный жук. Подолянский свесился с края, надеясь, что земля не решит осыпаться под его весом. Еще раз выстрелил, всадив пулю попав между лопаток. Орк дернулся в последний раз и затих. Анджей перевел дух, радуясь, что не видит орочьей морды.
На этом враги кончились. Течение, медленное у берега, лениво несло полузатопленные, перекосившиеся лодки. Гномские изделия, у которых вряд ли уцелело хотя бы треть баллонов, в отличие от прежних хозяев, умирать не спешили. По прежнему несли на прорезиненных тушах ящики и трупы. И ни движения, ни звука. Лишь свист воздуха в пробитых отсеках, да бульканье крови в легких недобитков. Загадочного Рыжего видно не было. То ли где-то под трупами остывает, либо утонул.
Подолянский ждал – о живучести орков ходили легенды: «После удачного боестолкновения с зелеными исчадьями ада, господа курсанты, вам всенепременно нужна пика! Спросите “зачем?” Отвечаю – орки мастерски прикидываются дохляками! Но если сунуть ему пику в жопу - мигом подскочит!» О том, что бывает после неудачного боестолкновения, полковник Степинский тоже рассказывал. Выходило, что лучше заранее застрелиться.
Тишина. Даже подранки замолчали. То ли потеряли сознание, то ли благополучно померли.
Захрустели вдруг страшно ветки, один за другим загрохотали выстрелы. Быстро-быстро, словно стрелок торопился расстрелять обойму в упор. Где-то бродило четыре разведчика!
И снова тишина. Ни вскрика, ни хруста.
По спине побежал ручеек пота. Рядом шумно дышал отставной големогренадер, выставив револьвер. За спиной раздался какой-то шорох. Оба стрелка развернулись, чуть не стукнувшись плечами.
Могучий удар отбросил Подолянского в сторону. Винтовка упала с обрыва на песок.
Прапорщик подскочил, тут же осел на подвернувшейся ноге. На него шел орк, зажимая левой лапищей бок. Из под пальцев текла кровь, черная в темноте. В правой же, у зеленого был кинжал – длинный, чуть ли не в пару локтей клинок, тоже окровавленный. Анджей хлопнул себя по поясу. Рука схватила воздух вместо тесака, оставшегося у костра. Прапорщик беззвучно взвыл. Шансов не было. Взять такого монстра голыми руками, он бы не сумел и с целой ногой.
- Хитер, киксади (военный вождь), хитер! Всех убил! Но Катли тебя убьет!
Лицо орка скрывалось за массивной боевой маской – Подолянский не мог разобрать, кого же она изображает. Но прапорщик знал, что орк улыбается. Что ж, последствия неудачного боестолкновения…
Анджей кинулся в безнадежную атаку, отлетел, сбитый небрежным пинком в грудь.
Взлетел кинжал – разведчик хотел приколоть распластавшегося прапорщика к земле.
Гулко загрохотали выстрелы. Орк, выронив оружие, постоял немного и упал, подломившись в коленях.