Ох, давно я тут не была!     Просто в последнее время то самочувствие подводит, то просто вдохновения нет. Но в доказательство того, что я роман не забросила, вот совсем малюсенькое продолжение:

Анри уже видел такие жилища в Печтун-Ха. Круглое предназначалось для вдов и незамужних женщин, а длинное было обителью одиноких мужчин. Но на этот раз перед длинным домом он заметил сделанную из связанных бамбуковых стволов большую клетку, крытую пальмовыми листьями. Внутри, свернувшись калачиком, лежал полуголый индеец, а рядом, прислонившись к стене дома, сидел другой, явно страж.
— Разве нам не туда? — Анри указал на длинный дом.
— Ты хотел видеть касика, сеньор, а он живёт там, и он ждёт тебя, — как всегда невозмутимо ответил Хуан.
Позвякивание оружия и топот двух дюжин солдатских башмаков привлекли внимание кучки ребятишек, игравших в пыли в центре небольшой площади, явно служившей рынком. На мгновение замерев, дети с громкими криками разбежались по домам, и, не успел отряд войти в узкую улочку деревни, как из жилищ горохом посыпались местные обитатели.
Разглядывая застывшие в напряжённом любопытстве лица взрослых и восторженные рожицы детей, Анри заметил на плече одного мальчишки красную птицу, подобную тем, что он видел по пути в Буэн Рекодо.

Надеюсь, скоро будет больше.

Я вообще это "и" могу убрать. Вот так лучше:

"На мгновение замерев, дети с громкими криками разбежались по домам. Не успел отряд войти в узкую улочку деревни, как из жилищ горохом посыпались местные обитатели."

Продолжение главы 17

Беседа оказалась весьма недолгой: Сальвадор хотел знать, какую дань будет требовать Белисе с его народа, как часто солдаты будут посещать деревню и в какое количество провианта обойдутся майя эти посещения. Увы, на все эти вопросы Анри не знал ответов. Зато Анри интересовал колдун из мятежного племени и где находится поселение, приютившее мятежников.

В-принципе, где содержится колдун, Анри понял сразу же, как увидел закрытого в клетке человека. Оставалось лишь договориться о том, чтобы индейцы вовремя доставили колдуна к биваку на берегу реки. А вот о местоположении деревни, давшей приют беглецам из Балам-Ха, Сальвадор говорить не хотел. Однако, поддавшись настойчивости Анри, рассказал, что поселение называется Нахо-Баалам и, если следовать далее против течения реки, то через день пути на правом берегу пытливые глаза смогут разглядеть поросшие лесом развалины древнего города, неподалёку от которых, под сенью сейб и расположился Нахо-Баалам.

Закончив беседу, Анри и Густаф покинули прохладное жилище и окунулись в духоту и влажность тропического дня.

Небо уже почти затянуло и Анри с облегчением подумал о том, что дела сделаны и можно вернуться.

До гостеприимной энкомьенды Белла Лорена успели добраться аккурат к началу ливня.

Остаток вечера Анри, попивая крепкий орухо из местных фруктов, рассказывал обитателям энкомьенды о Белисе, а затем слушал сеньора Хосе, поведавшего историю здешнего монастыря и своей семьи. Рассказывая о смерти жены, достопочтимой сеньоры Лорены, старик смахнул скупую слезу. При упоминании сына, который четыре года назад отправился в Саламанку вниз по реке на каноэ узнать, почему уже много лет из города нет вестей и даже не приходит отряд за оброком, и не вернувшегося, голос старика словно треснул и стал сухим до хрипоты.

Глядя на широкое морщинистое лицо сеньора Хосе, его крепкие узловато-жилистые руки, высушенные временем, тропическим солнцем и тяжёлым трудом, Анри искренне сочувствовал старому энкомьендеро, и когда тот попросил его увезти в город дочь Хосефину, Анри даже был готов пообещать помочь ей устроиться. Однако решительный протест молодой женщины и возмущённые возгласы её мужа не дали Эль Альмиранте говорить.

— А ну цыц оба! Тут я всё решаю! — голос сеньора Хосе вдруг стал жёстким и бескомпромиссным. — Нечего тебе делать в этой глуши, Хосито. В город придёшь не с пустыми руками. Кое-что из приданного твоей матери я так и не потратил, так что тебе будет, на что начать новую жизнь. А как устроишься, возможно, я с солдатами и мальчишку к тебе пришлю. Хотя не думаю, что метису там будут рады. А вот про муженька своего забудь. Спроси вон у сеньора Андре, — старик ткнул кривым пальцем в сторону Анри. — пустят ли в Белисе индейца.

Три пары глаз уставились на Анри.

Он отхлебнул из чаши, чтобы собраться с мыслями. Этот разговор начал тяготить его, а симпатия к старому энкомьендеро стала улетучиваться. Однако в одном старик был прав: майя нет места в городе:

— Увы, сеньора, губернатор провозгласил Белисе, по примеру Мериды, белым[2] городом. Так что индейцам там и раньше был вход запрещён, а теперь, после того, как майя совершили нападение на асьенду Буэн Рекодо, каждый индеец, появившийся в городе, будет арестован.

Молодая женщина на миг закрыла лицо руками, но вдруг резко выпрямилась и, сверкнув почти чёрными очами, заявила:

— Я никуда отсюда не уйду, отец! А если вы будете настаивать, то мы с Сантьяго немедленно скроемся в лесу и не вернёмся до тех пор, пока сеньор Андрэ и его люди не покинут наши места. А если и потом вы будете гнать меня, то мы вместе с Хосе-Луисом переберёмся в деревню.

Индеец, который до этого всё ещё сидел на противоположном конце стола, вскочил, приблизился к жене и приобняв её за талию, застыл в ожидании ответа тестя.

Но всеобщее внимание привлёк Анри, резко поставив чашу на отполированные годами столешницу из красного дерева:

— Прошу вас, сеньора Хосефина, не делайте этого! Пожалейте моих людей. Они и так утомлены длинной дорогой, а им бы пришлось в ночи, под проливным дождём, прочёсывать джунгли в поисках вас и вашего мужа. Лучше оставьте нас, и я попробую убедить вашего отца изменить своё решение.

Ещё раз гневно сверкнув очами, Хосефина выразила взглядом Анри свою признательность, подхватила мужа под руку и отойдя на пару шагов, прислонилась к стене. Сантьяго обнял её за плечи, и они оба направили напряжённые взгляды в сторону отца и гостя, готовые ловить каждое слово разговора.

— Почему вы так настойчиво гоните от себя дочь, сеньор Хосе? — Анри снова взял в руки чашу и задумчиво покрутил её.

— Я уже слишком стар, сеньор Андрэ. Один Господь знает, как долго мне ещё топтать эту землю. Но что будет потом с Хосефиной, когда после моей кончины губернатор предъявит права на энкомьенду? Куда ей идти? К дикарям? Уж лучше пусть она ищет себе судьбу в городе, среди своих. Она ведь хороша собой, не так ли, сеньор Андрэ? — старик вдруг лукаво усмехнулся и подмигнул.

Анри невольно скользнул взглядом по ладной фигуре сеньоры Хосефины:

— Да, хороша.

— Ну вот, и вы это признаёте! — старик хлопнул по столу ладонью. — Вдруг она приглянется там какому-нибудь вдовцу. Всяк лучше, чем жизнь с краснокожим коротать.

Анри вновь отложил чашу. Лицо его похмурнело. Сошедшиеся у переносицы брови Эль Альмиранте заставили энкомьендеро умолкнуть.

— Я не возьму с собой вашу дочь, сеньор Хосе. Но обещаю передать губернатору написанное вами прошение перевести энкомьенду на вашего внука или же сменить владение на асьенду. Негоже разрывать священные узы, скреплённые благословением падре. Не гневите Господа своими речами, — Анри поднялся и откланявшись, попросил сеньору Хосефину осветить ему путь к уготованной постели.

Кивнув, женщина высвободилась из объятий мужа и, одарив отца торжествующим взглядом, взяла со стола плошку с горящим хлопковым маслом и повела Анри по длинному коридору в отведённую ему комнату.

-----------

[2] Белыми в испанских колониях назывались города, в которые был запрещён доступ индейцам.

Глава 18 Перстень
(продолжение)

Из спальни донёсся «Одинокий пастух», а спустя мгновение скрипнула кровать, зашаркали тапочки по ламинату и в кухню ввалился сонный Ярослав.

— Ты опять не ложилась? — с укоризной пробурчал он, потирая ещё не проснувшиеся глаза. — Ты же говорила, что ничего опасного не предвидится. Я тебя ждал, ждал, да так и заснул сам.

Агата чмокнула мужа в щёку, пригладила ему взъерошенные волосы и виновато вздохнула:

— Да так вышло. Там разговоры интересные были, вот и заслушалась, — и тут же сменила тон на приказной: — Иди умываться, а я пока тебе кофе сварю. Омлет будешь?

— Буду, — кивнул Ярослав. — А что твой сотельник сейчас делает?

— Спит. Представляешь, он умеет засыпать мгновенно — прочёл молитву, лёг, и едва голова коснулась подголовника — тут же погрузился в объятия Морфея, — Агата улыбнулась, — Вот бы мне так!

— Это потому что ты в армии не служила. Там быстро этому обучают.

— Ну да, я и забыла уже, что ты тоже так умеешь! — Агата поставила глубокую чугунную сковороду с остывшим песком на огонь и насыпала в медную старенькую турку молотый кофе, сахар и немного корицы.

В коридоре щёлкнул выключатель, и в дверях показалась заспанная Луция:

— Мам, пап, ну что вы спозаранку базар устроили! Поспать не даёте! У меня, между прочим, в пятницу лекций нет, могли бы уже запомнить и не будить, — тут она втянула аромат закипевшего на песке кофе и сменила гнев на милость: — мам, я тоже кофе буду,  — а заметив на столе миску, молоко и яйца, добавила: — И омлет, — уселась за стол, положила голову на сложенные руки и тихонечко засопела.

— Ну вот: растили, воспитывали, и на тебе — ни «Доброго утра!», ни «Пожалуйста», — заворчала Агата, вынимая из холодильника ещё два яйца.

— Это ты её воспитывала, так что претензии не принимаю, — с наигранным возмущением оградился руками Ярослав.

— Ну да, когда её в гимназии награждали за выпускную работу, ты себя с гордостью в грудь бил: «Моя дочь», а как она про вежливость забывает, так сразу я виновата, — с обиженным видом проворчала Агата, взбивая венчиком яйца. — Ладно, иди скорее умываться, а то сейчас наше продолжение проснётся и вспомнит, что ей тоже надо.

— Всё, иду, иду! — Ярослав приобнял жену за плечи, поцеловал в висок и, потянувшись, пошлёпал в ванную.

Агата погладила дочь по голове. Та что-то неразборчиво пробормотала. Агата усмехнулась: «Похоже, не только я всю ночь пробдела», — и потрясла дочку за плечо:

— Луцка, вставай. Иди в постель досыпать. Как будет завтрак готов, я тебя позову.

Та опять что-то промямлила, но поднялась и побрела в свою комнату.