Этот отрывок уже был в прошлой книге цикла но в печатную версию не вошел
Юный принц Карл Густав находился в самом дурном расположении духа. Вообще-то обычно он был добрым и приветливым мальчиком, лишь иногда огорчавшим шалостями свою высокородную мать, герцогиню Катарину. Однако сегодня он превзошел сам себя. Все началось во время уроков, но поначалу ничто не предвещало подобного исхода. Нельзя сказать, чтобы Карл уж очень любил учиться, но ему нравилось заниматься счетом и чтением. С чистописанием дело обстояло похуже, но и с ним принц, приложив определенные усилия, обычно справлялся. Лекции по истории, в особенности описывающие деяния великих полководцев древности, также находили в его сердце живейший отклик. Но вот Закон Божий…
Нет, Карл Густав был в высшей степени благовоспитанный и богобоязненный мальчик. Благодаря прекрасной памяти, он легко запоминал молитвы и псалмы, но к его глубочайшему сожалению, преподавать этот предмет ему взялся сам его преосвященство епископ Глюк. Все дело было в том, что епископ любил во время уроков произносить длинные нравоучительные проповеди, подкрепляя их обширными цитатами из Священного Писания, а также примерами из окружающей действительности. Карл Густав быстро уставал от подобного многословия и становился рассеян, а епископ, заметив это, чрезвычайно сердился. Вот и сегодня, поняв, что мысли мальчика блуждают где-то далеко-далеко, он вышел из себя и закричал, что из принца никогда не выйдет ничего дельного, как и из его беспутного отца.
Надо сказать, что досточтимая герцогиня считала, что детей следует растить в строгости, а потому настаивала, чтобы учителя нисколько не стеснялись высоким происхождением своего подопечного. «Если вы сочтете необходимым сообщить моему сыну, что он тупица, вы вольны это сделать, — неоднократно заявляла она. — Я лишь настаиваю, чтобы вы не забывали при этом добавлять: «ваша светлость!» — Впрочем, Глюк был единственным из учителей, у кого возникала в этом надобность. Однако на этот раз — нашла коса на камень! Хотя Карл Густав совсем не помнил своего отца, он питал к нему совершенно неизъяснимые чувства. Тут перемежались любовь, почтение, гордость… О, быть сыном такого человека, как великий герцог Иоганн Альбрехт!.. Он всегда побеждал своих врагов, не обращая внимания на их численность. Он спас на поле боя дедушку принца — короля Карла, а затем практически в одиночку разгромил «проклятых датчан». Да про его подвиги можно рассказывать целый день, а тут какой-то епископ смеет называть его беспутным?..
— Как вы сказали, ваше преосвященство? — переспросил мальчик голосом, не предвещавшим ничего доброго.
Увы, Глюку хватило ума повторить последнюю фразу, а уже в следующую минуту ему пришлось уворачиваться от чернильницы. Надо сказать, что преподобному это почти удалось. То есть тяжелый писчий прибор счастливо миновал встречи с епископской головой, чего, к сожалению, никак нельзя сказать о его содержимом… Воспользовавшись переполохом, принц тут же улизнул, и теперь скрывался от грозящей ему кары в саду.
— Вашу светлость везде ищут, — мрачно заявил его приятель Петер.
Петер был на год старше принца, а его родители жили неподалеку от Шверина, и мальчишки частенько проказничали вместе. Его отец прежде служил в замке конюхом, а мать была служанкой прежней герцогини, пока та, бедняжка, не скончалась при родах.
— Я знаю… — со вздохом отозвался принц.
— Вы и впрямь швырнули в епископа чернильницей?
— Он назвал моего отца беспутным!
— Свинья! — согласился с ним Петер. — Никто другой не смог бы так сказать про нашего доброго герцога. Знаете, в другой раз я бы с удовольствием сказал, что это я швырнул в преподобного вашу чернильницу, но кто в это поверит? Мне уж совсем нечего делать на ваших уроках.
— Не надо, — испугался Карл Густав, — тебя и так прошлый раз высекли, когда ты сказал, будто запустить в сад свинью с поросятами было твоей затеей.
— Да уж, — усмехнулся мальчишка и непроизвольно почесал наиболее пострадавшее в тот раз место. — Помните, с каким визгом они бегали по саду, распугивая служанок?
— Да, но это ведь это я придумал…
— Это самое малое, что я мог сделать для вашей светлости. Отец всегда говорит, что наша семья всем обязана герцогу Иоганну Альбрехту, а потому я должен верно служить его сыну, то есть вам. И когда он так говорит, даже моя мама улыбается, а уж с ней не часто такое случается.
— Ну и глупо, потому что моя матушка все равно не поверила в эту басню и приказала меня высечь.
— Это потому, что вы ей сразу признались.
— Конечно, я ведь сын герцога-странника, и мне не годится прятаться за чужими спинами.
— А вот это достойная речь! — раздался совсем рядом громкий голос, и к мальчишкам вышел высокий мужчина в нарядном камзоле.
Было совершенно непонятно, откуда он взялся и как ухитрился подобраться незамеченным, так что застигнутые врасплох мальчишки на мгновение остолбенели. Впрочем, они пребывали в ступоре недолго и тут же кинулись в разные стороны; и непременно преуспели бы в своем намерении, если бы не ловкость незнакомца, тут же схватившего обоих за шиворот.
— Далеко ли вы собрались, молодые люди? Это, право же, невежливо, ведь я еще не закончил!
— Кто вы, сударь? — почти спокойно спросил у него принц, в то время как его товарищ продолжал отчаянно вырываться.
— Хороший вопрос, ваше высочество, и я непременно отвечу на него, как только ваш спутник прекратит сопротивление.
— Как бы не так!.. — огрызнулся Петер, и вдруг, сделав неуловимое движение, выскользнул из рубашки и бросился бежать.
— Вот ведь сорванец! — засмеялся незнакомец.
— Может быть, вы меня отпустите?
— Если вы, ваше высочество, пообещаете не предпринимать попыток к бегству, а то ведь мне нельзя бегать.
— Обещаю, но почему вы титулуете меня «высочеством», ведь я пока всего лишь «светлость».
— А вот тут вы ошибаетесь, мой принц. Ваш отец носит титул «царь всея Руси», а стало быть, равен императору. Следовательно, вы имеете право именоваться «высочеством», или даже «королевским высочеством».
— Вы знаете моего отца?
— Позвольте представиться, мой принц. Барон фон Гершов, к вашим услугам. Я обер-камергер вашего отца и заодно ваш новый воспитатель.
— Вас прислал мой отец?
— Совершенно верно!
— Вы увезете меня к нему?
— Я имею такое повеление от его величества.
— Когда мы едем?
— Боюсь, не так скоро, — улыбнулся фон Гершов, — как минимум, вам прежде нужно объясниться с вашей царственной матушкой по поводу покушения на его преосвященство.
— Он оскорбил моего отца!
— Не могу не признать — достаточный повод.
— Меня накажут?
— Вне всякого сомнения.
— Ну и пусть!
— Вы позволите сопроводить ваше высочество? — церемонно поклонился барон.
— Буду вам чрезвычайно обязан, — ответил на поклон принц, и тут же спросил: — А отчего вам нельзя бегать?
— Что, простите?
— Вы просили меня не убегать, потому что вам нельзя бегать.
— Ах, вот вы о чем… — засмеялся фон Гершов, — это одна из любимых шуток вашего отца. Он говорит, что генералам нельзя бегать, потому что в мирное время это может вызвать смех, а в военное — панику.
— А вы генерал?
— Да, я командующий немецкой гвардией его величества. Кстати, пока мы идем, может быть, ваше высочество расскажет мне, что на самом деле произошло?..
Через несколько минут они стояли перед герцогиней Катариной, рядом с которой, с видом христианского мученика, отданного на съедение львам, стоял преподобный Глюк.
— Благодарю вас, барон, — с царственным величием наклонила голову Катарина, — обычно этого сорванца не так просто сыскать.
— Служить вам — мой долг, — изящно поклонился тот в ответ.
— Сын мой, — обратилась тем временем герцогиня к сыну, — я чрезвычайно разочарована поведением вашей светлости! Скажу более, вы до крайности огорчили меня. Его преосвященство мне все рассказал, и я намерена примерно наказать вас.
Все это Катарина произнесла печальным, но вместе с тем торжественным тоном, с поистине королевским величием. Однако реакция юного принца оказалась весьма неожиданной:
— Матушка, как послушный сын я приму любое ваше наказание, однако настоятельно требую, чтобы меня именовали согласно моему титулу!
— Что это значит?..
— Прошу прощения, — счел необходимым вмешаться Кароль, — но это я объяснил принцу Карлу Густаву, что он старший сын русского царя и потому имеет право титуловаться его высочеством…
— Варварский титул, — негромко фыркнул Глюк, — он не может быть ровней европейскому!
— …к тому же, — продолжал фон Гершов, не обращая внимания на слова епископа, — указом его царского величества я назначен старшим воспитателем его высочества. Поэтому я не могу согласиться с необходимостью наказания моего подопечного, до той поры, пока не узнаю обо всех обстоятельствах дела.
— Как вы смеете оспаривать решения ее королевского высочества? — возмутился Глюк. — Это неслыханно!
— А разве герцогиня уже приняла решение? Простите, я его не слышал!
— Хорошо, — согласилась Катарина, — ваше преосвященство, соблаговолите повторить ваш рассказ.
— Только из уважения к шведскому королевскому дому… — поджал губы епископ. — Впрочем, извольте. Сегодня его светлость, принц Карл Густав, были чрезвычайно неусердны в изучении наук. Несмотря на мои неоднократные кроткие увещевания, принц не пожелал изменить свое поведение, и когда я пообещал его наказать… заметьте, только пообещал! Так вот, услышав о наказании, его светлость изволили кинуть в меня бронзовой чернильницей, от каковой я увернулся совершеннейшим чудом.
— Это неправда! — возмущенно воскликнул Карл Густав, но фон Гершов, положив руку на плечо мальчика, успокоил его порыв.
— Сохраняйте спокойствие, мой принц.
— Вот видите, — патетически воскликнул Глюк, — а теперь он обвиняет во лжи своего духовного отца!..
— Ваше преосвященство, — прервал его излияния барон, — позвольте задать вам один уточняющий картину произошедшего вопрос. Так сказать, чтобы видеть ее целиком во всех деталях.
— Извольте.
— Чернильница полетела в вас до того, как вы совершили оскорбление величества или после?
— Что за домыслы!
— Я настаиваю на своем вопросе, преподобный! Это случилось до того, как вы дерзнули назвать великого герцога Иоганна Альбрехта, на землях которого сейчас находитесь — беспутным?
— Вы мне этого не говорили, — заметила герцогиня.
— А разве я не прав! — взвился понявший, что ему нечего терять, епископ. — Разве герцог не бросил жену и детей? Разве он не отрекся от веры отцов и не впал в еретичество?
— Вы закончили, ваше преосвященство? — холодно осведомился фон Гершов.
— Нет! До конца жизни я буду обличать пороки, и нести слово Божие!
— Ничего не имею против, но, может быть, вы станете это делать на вашей кафедре?
— Что вы сказали?..
— Я сказал, что вы шведский епископ, и ваши прихожане, вполне вероятно, тоскуют по вам.
— Как вы смеете изгонять служителя Господа?!
— Как вы смеете оскорблять моего сюзерена?!
— Ваше преосвященство, — Катарина мягко прервала епископа, готового в очередной раз разразиться гневной тирадой, — вам совершенно необходимо отдохнуть. Я же тем временем побеседую с господином бароном.
— Как будет угодно вашему королевскому высочеству.
— Сын мой, подождите вашего наставника в своих покоях.
— Да, матушка.
Дождавшись, когда все выйдут, герцогиня пристально взглянула на Кароля и некоторое время внимательно его разглядывала. Затем она указала ему веером на кресло и, поудобнее устроившись в своем, начала разговор:
— Господин фон Гершов, как давно вы стали бароном? Припоминаю, что прежде у вас не было никакого титула.
— Вы совершенно правы, ваше королевское высочество. Этот титул мне пожаловал ваш царственный супруг через год после взятия Риги.
— Вы, очевидно, оказали моему мужу большие услуги в этом походе?
— Я служил в меру своих сил, и его величество счел необходимым это отметить.
— У вас, кажется, был брат; он тоже получил титул?
— Увы, с моим бедным братом случилось несчастье.
— Сочувствую.
— Благодарю.
— Ваше прибытие оказалось несколько неожиданным, и я немного растерялась. Как случилось, что вы, сделав такую завидную карьеру в войсках моего мужа, вдруг оказались в роли наставника принца Карла Густава?
— Быть наставником наследника — большая честь. Кроме того, у меня есть еще поручения, выполнение которых государь смог доверить только мне. К тому же моя жена давно хотела побывать в Мекленбурге и Померании. Его величество захотел сделать ей приятное.
— Так вы женаты?
— Да, ваше высочество.
— И где же ваша супруга?
— В настоящий момент — в Ростоке. Я устроил ее в гостинице и немедленно отправился выполнять поручения вашего мужа.
— Как ее зовут?
— Регина Аделаида, урожденная фон Буксгевден.
— Весьма известный род. Мы желаем, чтобы она была представлена ко двору.
— Ничто не обрадует ее больше, ваше королевское высочество.
— Кстати, а почему вы титулуете меня высочеством? Раз уж вы напомнили моему сыну, что он наследник царя, то…
— Моя герцогиня, клянусь богом, у вас не будет более верного подданного, чем я, когда вашу голову, наконец, увенчает достойная ее корона. Однако для этого вам необходимо приехать в Москву и занять принадлежащее вам по праву место.
— Иоганн, наверное, сердит на меня?
— Нисколько! Его величество тоскует в одиночестве, это верно…
— Тоскует в одиночестве!.. — немного саркастически воскликнула Катарина. — Барон, вам бы мадригалы писать или любовные романы! Право, я даже не ожидала услышать от вас столь искусной басни. Вы думаете, мне не известны наклонности моего супруга? Ха-ха, я шагу не могу ступить, чтобы не наткнуться на очередной плод его грехов. Даже здесь, в этом замке, мой сын ухитрился найти себе компанию из бастарда моего муженька.
— Простите, вы, вероятно, имеете в виду этого пронырливого мальчишку в драной рубашке, которого я застал беседующим с принцем?
— Именно. Мне донесли, каким образом он появился на свет, и как Иоганн Альбрехт приказал этому дурачку-конюху прикрыть его грех. Да вы, вероятно, не хуже меня знаете эту историю, ведь вы были с ним!
— Я так понимаю, речь идет о Гертруде, служанке покойной герцогини Виктории Луизы?
— Вы правильно понимаете!
— Но кто распространяет столь низкую ложь?
— Ложь?
— Разумеется! Я действительно был свидетелем всей этой истории, и могу засвидетельствовать полную невиновность вашего супруга. Не говоря уж о том, что вы еще не были женаты.
— О, я не сомневалась в вашей преданности…
— Да при чем тут преданность, моя герцогиня! Простите, но я совершенно теряюсь: может, тут идет речь о какой-то другой Гертруде?
— Что вы имеете в виду?
— Но… вы видели ее лицо?
— Хм… действительно, это не самое большое ее достоинство. Мне, по правде говоря, этот момент всегда казался сомнительным. Но Иоганн дал ей весьма немалое приданое…
— Да что же ему оставалось делать! Эту девушка была служанкой его кузины, и ее обесчестил один из русских наемников вашего мужа. Поженить он их не мог, поскольку негодяй был женат. Тогда он нашел ей супруга и дал им обоим состояние, чтобы удовлетворить претензии покойной герцогини.
— Хм… но этот сорванец Петер не слишком похож на мать или отца…
— Зато очень похож на этого русского наемника!
— Боже, мне никогда и в голову не приходило подобное объяснение, к тому же мне говорили, что Иоганн воспользовался правом первой ночи…
— Ваше высочество, прошу простить мне мое невежество, но как может идти речь о праве первой ночи, если девушка уже обесчещена?
— Невероятно…
— Прошу простить мне мою дерзость, герцогиня. Будет ли мне позволено спросить вас…
— Спрашивайте барон. Я, повинуясь какой-то совершенно невероятной слабости, наговорила вам столько лишнего, что еще одна неловкость или нелепость ровным счетом ничего не изменит.
— Уж не преосвященный ли Глюк рассказал вам эту басню, о Гертруде и вашем супруге?
На лицо Катарины как будто набежала тень. Некоторое время она смотрела отсутствующим взглядом, но самообладание скоро к ней вернулось, и она ответила:
— Мне кажется, вы, как и мой муж, относитесь к епископу немного предвзято.
— Может быть, ваше высочество. Но то, что сегодня произошло, совершенно не красит его в моих глазах. Поэтому прошу меня простить, но на этот счет его величество дал мне самые четкие инструкции.
— И какие же?
— Я имею полномочия просить его преосвященство покинуть земли, подвластные его величеству.
— Вам не за что извиняться барон. Разумеется, я не смею противиться воле моего супруга, а потому не могу вам препятствовать в этом. Пока же ступайте к своему подопечному; как мне кажется, вы ему понравились. Мы с вами позже еще побеседуем, а пока прошу вас удалиться. И не забудьте привезти вашу супругу.
С этими словами Катарина протянула руку, и вскочивший фон Гершов почтительно ее поцеловал. Затем он весьма изящно поклонился и вышел из кабинета. Как оказалось, принц Карл Густав с нетерпением ожидал его возвращения и, едва увидев, бросился к своему новому наставнику.
— Все хорошо? — спросил он Кароля.
— Более чем, мой принц!
— Меня не будут наказывать?
— Непременно будут.
— Но за что, я же ни в чем не виноват!
— Вы совершенно напрасно так думаете, молодой человек. Вы изволили бросить в его преосвященство чернильницей и, несмотря на ничтожность расстояния, ухитрились промахнуться. Я нахожу это непростительным.
— Но что же делать? — воскликнул совершенно сбитый с толку мальчик.
— Разумеется, тренироваться, мой друг. Я намерен заняться вашей боевой подготовкой, и можете поверить мне на слово, больше с вами такого конфуза не повторится.
— Ура! — закричал обрадованный принц, — а можно, Петер будет тренироваться со мной?
— Не уверен… — барон ненадолго задумался, — не очень-то он похож на Анисима.
— А кто такой Anisim, и почему это так важно?
— Не обращайте внимания, ваше высочество, на самом деле это совсем не важно.