Громкое название полигона носил большой пустырь за городом, изрытый воронками от разрывов. Все более пригревавшее солнышко превратило замерзшую землю в непролазную грязь, в которую никому не хотелось лезть. На самом краю сиротливо стояло одинокое орудие, вокруг которого потерянно толпились хмурые солдаты в серых шинелях. Командовал расчетом молодой прапорщик – совсем ещё мальчишка, как видно, совсем недавно выпущенный из юнкерского училища. Ждали приезда инженера Барановского, изобрётшего это самое скорострельное орудие. Оный изобретатель должен был оценить годность патронных выстрелов и дать свою экспертную оценку о возможности их дальнейшего использования.
Дело заключалось в том, что новомодные (и очень дорогие) гильзы были помяты из-за небрежного хранения во время боевых действий. По-хорошему из следовало бы списать, как пришедшие в негодность. Но с этим были категорически не согласны чиновники из интендантского ведомства.
Когда появился экипаж, доставивший на полигон инженера, прапорщик облегчённо вздохнул и, приказав артиллеристам готовиться к испытаниям, направился навстречу новоприбывшим. Молодой человек был не чужд прогрессу и либерализму, а потому считал неприличным подчеркивать своё превосходство перед статскими.
- Добрый день, - поприветствовал его вылезший из коляски Барановский.
- Здравствуйте! - звонко отозвался молодой человек. – А мы вас заждались…
Но тут случилось нечто такое, что офицер едва не лишился дара речи. Как оказалось, рядом с изобретателем сидел невообразимо наглый нижний чин, который, подумать только, покинул экипаж после инженера, даже и не подумав, помочь тому выбраться.
- Здравия желаю, вашему благородию, - поприветствовал он прапорщика, но именно что поприветствовал.
Не гаркнул, вытянувшись во фрунт, подобострастно взирая на начальство, а просто сказал, не забыв, правда, отдать честь. На глазах молодого человека рушились основы мироздания, и спустить этого было никак нельзя. Однако прежде чем успел он обрушить на нечестивца свой гнев, глаза его остановились на увешанной крестами груди. Знак отличия военного ордена у нижнего чина, после прошедшей войны, был не такой уж редкостью, но вот полный бант – был событием явно неординарным. Унтер-офицерские басоны и светло-бронзовая медаль за участие в боевых действиях дополняли картину. Но самое главное, сам Барановский воспринимал соседство с унтером, как нечто само собой разумеющееся, поэтому офицер решил повременить с возмездием.
- Прапорщик Звонкевич, - сухо представился он.
- Барановский Владимир Степанович, - улыбнулся инженер и протянул руку.
- Владислав Казимирович, - закончил церемонию знакомства молодой человек и обменялся с изобретателем рукопожатием.
- Унтер-офицер Будищев, - ещё раз козырнул наглый унтер, с интересом разглядывавший окружающих.
Проигнорировав нахала, Звонкевич жестом пригласил Барановского к орудию.
- Показывайте, что ту у вас? – спросил тот.
Повинуясь приказу, солдаты кинулись открывать снарядные ящики, демонстрируя их содержимое инженеру. Тот внимательно осматривал их, делая при этом пометки серебряным карандашом в записной книжке. По-видимому, наиболее пострадавшие патроны были уже забракованы, а те, что всё-таки доставили на полигон, имели относительно небольшие вмятины. Понятно было, почему чиновники воспротивились их списанию. Очевидно, они полагали повреждения несущественными и сейчас создателю орудия и снаряда к нему, предстояло вынести свой вердикт.
В другое время Барановский, вне всякого сомнения, был бы против подобного испытания, но выдержав нешуточную схватку в Главном Артиллерийском управлении, ему пришлось пойти на уступки. Тщательно осмотрев один из наименее помятых гильз, Владимир Степанович счел её пригодным и после полного обмера и описания повреждений велел заряжать.
- Заряжай! – скомандовал Звонкевич.
- А где окоп? – шепнул на ухо Барановскому Будищев.
- Не знаю, - пожал тот плечами. – По инструкции должен быть, но отчего-то не приготовили.
- Что такое? – обернулся, не расслышавший их офицер.
- Ваше благородие, - вытянулся унтер. – А где расчету укрываться? Мало ли что?
- Что! – процедил сквозь зубы Звонкевич. – Испугался скотина?
- За вас, господин прапорщик!
- В самом деле, Владислав Казимирович, - вмешался инженер. – По инструкции должно быть укрытие!
- Должно, - скрипнул тот зубами. – И приготовлено. Только в последний момент приказано перенести испытания сюда. А шанцевого инструмента – нет! И времени тоже нет!
- И что же делать?
- Ну, вы человек вольный, а у меня приказ!
- Чёрт знает что такое!
Делать было нечего, и проверка началась. Злополучный снаряд зарядили и, после закрытия затвора, офицер махнул рукой:
- Огонь!
- Угробите вы нас, Владимир Степанович, - поморщился Будищев, наблюдая за происходящим. Однако его слова заглушил выстрел.
Испытания тем временем продолжались. В какой-то момент показалось, что всё окончится благополучно. Помятые гильзы, хоть и с некоторым натягом, попадали в зарядную камору, с грохотом выбрасывали снаряд, а затем штатно извлекались выбрасывателем. Наконец, остался последний патрон. Гильза его была помята несколько более остальных, однако, по расчетам Барановского, повреждения были в пределах нормы. Заряжающий отправил его в камору, но снаряд, против обыкновения застрял, да ещё в самом конце, когда оставалась самая малость.
- Разряжайте, - махнул рукой инженер.
Однако сказать это оказалось труднее, чем сделать. Как ни старались артиллеристы, но вытащить патрон никак не получалось. Артиллеристы, кряхтя от натуги, тянули его специальными клещами, но все было тщетно. Проклятый снаряд туго сидел в каморе и не собирался никуда двигаться.
- Вашбродь, - обратился к прапорщику фейерверкер. – Его, анафему, надоть затвором дослать!
- Опасно, - покачал головой Звонкевич.
- Дык не получается по-другому!
- А получится?
- Да куды она денется!
- Возможно, он прав, - осторожно сказал Барановский. – Во всяком случае, я не вижу иной возможности.
- Вы с ума сошли?! – едва не заорал на него Будищев, все это время старавшийся держаться от пушки как можно дальше.
- Что? – удивленно обернулся к нему изобретатель.
- Владимир Степанович! Бросьте это гиблое дело, у вас же не девять жизней…
- Послушайте, - не выдержал офицер. – Я не знаю, сколько у вас жизней, но у этого унтера, явно не одна! Иначе он бы себя не вёл столь вызывающе…
Пока прапорщик кричал, постепенно накручивая себя, как будто готовясь перейти от ругани к расправе, фейерверкер взялся за рукоять затвора и, размахнувшись, попытался исполнить своё намерение. Барановский со Звонкевичем этого не видели, поскольку стояли к орудию спиной, но у Будищева от этого зрелища полезли глаза на лоб. Поняв, что от возможной катастрофы их отделяют какие-то мгновения, он, чувствуя, что не успевает, бросился вперед и, сбив с ног прапорщика и инженера, накрыл последнего своим телом.
Как и следовало ожидать, попытка протолкнуть недосланный снаряд затвором, кончилась преждевременным выстрелом. Фейерверкера убило на месте. Еще двух солдат ранило осколками, но Барановский и Звонкевич отделались лёгким испугом и испачканным в грязи полигона платьем. Ошалело переглядываясь, они поднялись на ноги. Их спаситель, тяжело дыша, стоял рядом вытирая рукавом лоб. Кепи с головы унесло взрывной волной, левый погон висел на одной ниточке, но в целом, казалось, что с ним всё в порядке.
- Что это было? – потрясенно спросил прапорщик, озирая открывшуюся перед ним картину.
- Набить бы тебе морду, сволочь золотопогонная! – прохрипел Будищев.
- Что? – обернулся к нему офицер, очевидно, плохо слышащий из-за контузии.
Унтер, не отвечая на вопрос, смотрел на него тяжелым взглядом, потом сделал шаг навстречу, будто собираясь что-то предпринять, но тут его ноги подкосились и он растянулся в грязи.
- Врача! – заполошно закричал Барановский, с ужасом наблюдая, как истерзанная осколками спина Дмитрия на глазах темнеет от крови.
Антонина Дмитриевна Блудова в последнее время не часто бывала в Петербурге. При дворе после смерти императрицы ей были совсем не рады. Подруг у неё почти не осталось, а тех, что ещё были живы, ей и самой не очень-то хотелось видеть. Ведь это были всего лишь тени их прежних.
К тому же у неё было много дел. Благотворительность, которой она посвятила остаток своей жизни, отнимала всё её время. Тем более что после войны появилось множество увечных, нуждавшихся в призрении и помощи. Не покладая рук занималась она этим благородным делом, являя собой пример высокой жертвенности во имя высших идеалов. Но иногда графине приходилось оставлять организованную ей обитель и госпиталь и отправляться в Москву или Петербург, с тем чтобы решать многочисленные организационные вопросы или собирать средства, которых всегда не хватало.
Бывая в столице, она всегда останавливалась в отцовском доме. Когда-то там жила вся их семья, часто бывали гости, и кипела светская жизнь. Увы, всё это было в далеком прошлом. Родители умерли, один из братьев – Андрей уже лет десять не появлялся в России, будучи посланником при Бельгийском дворе. Второй – Вадим, служа в министерстве иностранных дел чиновником для особых поручений, жил скромно и уединенно, лишь изредка принимая гостей. Надо сказать, что сестре он тоже не очень обрадовался, но не потому, что не любил её. Просто в последнее время между ними появилось серьезное охлаждение. Слишком уж серьезно восприняла она раздутый газетчиками скандал с его мнимым незаконнорожденным сыном.
Здесь вы можете обсудить фантастическую и историческую литературу.
