Кто мне объяснит, в чем тут дело? Вчера вечером запостил заключительный фрагмент седьмой главы, а сегодня открываю форум - его нет!
Выкладываю повторно (косяки по шестой главе и началу седьмой уже поправил):

Глава 7. Завод

7.3.

Стычки с суворовцами быстро забылись за тягучими, однообразными заводскими буднями. От рассвета до заката – только синеватые спирали стружки, вьющейся из-под резца. И постоянное чувство голода. И сознание бессилия помочь маме и бабушке. И страдание в их глазах – не только от боли, но и от жалости к ней, здоровой, вынужденной тащить на себе двоих больных. Однажды, переворачивая на кровати бабушку, которая все еще сохраняла стать крупной, рослой сибирячки, Нина перенапряглась и почувствовала сильную боль внизу живота. Стараясь не показать виду, отлежалась, вроде отпустило – и опять потянулись чередой дни. Дом – работа, работа – дом… Накормить, обогреть, помыть…
А в феврале 1944 года, как обухом по голове, снова сообщение: «пропал без вести».
Яков Францевич после госпиталя в свою дивизию не попал. Все должности уже заняты, так что превратился он волею судьбы в гвардейца – назначили его опять командиром стрелкового полка, но на этот раз уже в 202 гвардейской стрелковой дивизии. Воевала она там же, на Кавказе, прогрызая в кровопролитных боях упорную оборону немцев. Еще в госпитале майора Речницкого нашла первая награда – медаль «За боевые заслуги», к которой он был представлен еще в сентябре. И не за успешные бои, – какие уж там были успехи во время всеобщего отступления! – а за умелую организацию сбора и использования трофейного оружия.
В наступлении ордена давали охотнее, тем более, что полк Речницкого свои задачи выполнял. Уже к июню ему вручили орден Красной Звезды за личное мужество, проявленное при отражении контратаки противника, а в августе на него пошло вверх представление на Красное Знамя – за умелый штурм одного из сильно укрепленных немцами населенных пунктов.
Тогда же, в начале августа, он покинул ряды гвардейцев и Северный Кавказ заодно. Его послали аж под Курск, где еще недавно шло ожесточенное сражение, прицепили по второй звезде на погоны, и назначили начальником штаба 411 стрелковой дивизии второго формирования (первая 411 сд сгинула в неудачных летних боях 1942 года под Харьковым). Бойцов немало дали обстрелянных, после госпиталей, некоторые сильно потрепанные части, отведенные на переформирование, влили целиком, с техникой и имуществом тоже было получше, чем год назад, и уже к концу месяца дивизия вступила в бой. Наши войска рвались к Днепру.
Вермахт, стараясь зацепиться за эту водную преграду, дрался умело и упорно, демонстрируя, что хотя и получил по зубам под Курском, но зубы эти у него еще не выбиты, и кусаться он ими умеет очень больно. Взводы, роты, батальоны и полки редели…
Незадолго до решающего броска к Днепру дивизии подкинули жиденькое пополнение – пеструю команду из двух сотен человек. Выйдя взглянуть на вновь прибывших, Яков Францевич опытным взглядом почти сразу зацепил в не очень ровном строю несколько фигур, которые ему очень не понравились. Точнее, не они сами, а их присутствие здесь.
Поймите правильно – начштаба дивизии к интеллигентам относился очень хорошо, и уважал их за те знания и умения, которыми сам не обладал. Именно поэтому он каждый раз чертыхался, видя таких людей в пополнении, посланном на фронт:
– Чем они там, в тылу думают! – не раз повторял он. – Проку от этой братии на фронте никакого, одна возня с ними. Пусть уж они лучше в тылу свое дело делают, к которому они приучены, а нам тут и кто попроще сгодится. Больше толку будет!
Подойдя к шеренге бойцов, он остановился напротив молоденького, очень худого паренька с тонкой шеей и такими же по-женски тонкими и длинными пальцами:
– Кем на гражданке был?
– Учился в консерватории. По классу скрипки, – несмелым голосом отозвался тот, видя перед собой подполковника.
– А сюда как попал? – не слишком любезно продолжил расспросы начштаба.
– Добровольцем! – теперь в голосе парня прорезались нотки гордости.
Речницкий едва удержался, чтобы не сплюнуть и не выматериться от души. Повернувшись к своему заместителю, он бросил:
– В тыл! В какое хочешь подразделение, но только в тыл! Убьют же дурака в первом бою, как пить дать, а кто нам после войны на скрипочке играть будет?
Следующим, кто его заинтересовал, был типичный еврей средних лет (кто его знает, бывают ли типичные евреи, но в представлении многих такой образ «типичного еврея» имеется).
– Кто таков, откуда?
– Из Ташкента, счетовод артели «Красная синька», – с достоинством ответил тот, чуть подкартавливая.
– А-а, земляк! Это не та ли артель, что прямо за вокзалом? И у которой, как годовой отчет – так непременно пожар? – заинтересовался Речницкий.
– Все так, все так… – закивал счетовод. – Вот меня Узбпотребсоюз и направил на усиление после очередного возгорания. Сказали: «Хватит нам уже пожаров! А ты им такой отчет нарисуешь, что после тебя никакого поджога не потребуется».
По строю пошли смешки, и офицеры штаба тоже не удержались от улыбок.
– Ладно, – резюмировал подполковник, – этого в штаб, писарем. А что там в отчетности писать, это мы ему сами растолкуем.
Дивизия пошла на форсирование Днепра во втором эшелоне, и потери были не слишком велики – только от артобстрела и авианалетов. Но на самом плацдарме дивизию очень скоро сунули в самое пекло – закрывать брешь, образовавшуюся от немецкого контрудара. Противник пер напролом, стараясь раздавить войска, зацепившиеся за плацдарм, и сбросить их обратно в Днепр, понимая, что грозит в случае неудачи. Вал боя неумолимо накатывался на штабную землянку, наспех отрытую в сыпучем песчаном грунте. Блиндажом это сооружение назвать язык бы не повернулся.
Когда прямо перед расположением штаба показались танки, за которыми двигались редкие цепочки немецкой пехоты, офицеры принялись лихорадочно готовить связки из того небольшого запаса гранат, что был под рукой. Впрочем, откуда-то с фланга еще лупила какая-то дивизионка, и вскоре один из трех танков, шедших прямо на штаб, застыл посреди поля, а второй задымил чадным костром. Но третий продолжал упрямо ползти вперед.
– Товарищи командиры, – вдруг раздался голос штабного писаря (хотя наименование «офицер» уже давно было официально введено в оборот), – я вам так скажу. Сижу в штабе, ни одного фашиста не убил. А тут что же, вам всем погибать? Нет уж, я так думаю, пусть лучше меня убьют, а вы фашистов бейте – вы умеете, я же видел.
С этими словами писарь схватил одну из приготовленных связок.
– Кидай под гусеницу, больше никак его не проймешь, – запоздало крикнул ему вслед один из офицеров. Немолодой еврей довольно ловко прополз вперед несколько метров, затаившись затем в воронке практически прямо на пути немецкого танка. До грохочущей и плюющейся пулеметным огнем бронированной машины осталось каких-то полтора шага, когда связка гранат рванула точно под гусеницей танка. Тот еще прокатился немного вперед, сматывая разорванную гусеницу, потом его повело в сторону, развернуло боком и он остановился.
Дважды плюнула огнем все еще живая дивизионка на фланге, и превратившийся в мишень вражеский танк вздрогнул от попадания и пустил сначала небольшую струйку дыма, которая быстро становилась все гуще и гуще. Двоих танкистов, выскочивших на броню, штабные скосили дружным огнем ППШ, и тут неожиданно сзади раздалось нестройное «Ура!» и жиденькая цепочка наших бойцов выскочила навстречу такой же жиденькой цепочке солдат в фельдграу, подошедших уже на полсотни шагов.
Когда бой закончился, и передовая сместилась на полсотни метров вперед от штаба, подполковник Речницкий снял с себя орден Красной Звезды, и прикрепил на грудь писарю.
– Была бы звезда Героя, – не задумываясь, дал бы, – промолвил он, повернувшись к своим офицерам. – Это нам не впервой немецкие танки встречать, а кто бы представил, каково ему было под танк лезть?
В тот же дань представление на орден было подписано и пошло по инстанциям. Представление утвердили, а вот Яков Францевич получил выговор в личное дело и лишился ордена: награждение с него не сняли, но вот дубликат ордена, в качестве наказания за самоуправство, в соответствии со специально изданным в связи с подобными случаями приказом НКО, выдавать было запрещено. Впрочем, командир дивизии, благоволивший к своему начштаба, обещал, когда подвернется повод, снова представить его к Красному Знамени – и слово свое сдержал.
За сами бои на плацдарме подполковник Речницкий, впрочем, получил другую награду – недавно учрежденный орден Кутузова 2-й степени.
История эта имела продолжение после войны. Уже в конце пятидесятых генерала Речницкого остановил на улице в Москве какой-то пожилой еврей, в котором Яков Францевич не сразу признал своего штабного писаря.
– Товарищ генерал! – умолял тот. – Ну, загляните ко мне домой, хотя бы на минутку! А то моя Сара все отказывается верить, что орден я получил за дело. Говорит, небось, писаря в штабе по блату представление подмахнули. Ну, пожалуйста, что вам стоит!
Перед столь искренней просьбой генерал устоять не мог, и под хорошую выпивку поведал Саре о боевых делах ее мужа…
Но сейчас, в 1943 году, продолжалась война. С плацдарма наши войска снова пошли вперед, ломая немецкую оборону, и после Нового года, отразив попытку немецкого контрнаступления, пользовались относительным затишьем. А подполковник Речницкий, став теперь уже полковником, получил в начале февраля приказ убыть в распоряжение Управления кадров НКО СССР. О том, что он пропал без вести, Яков Францевич поначалу и не подозревал…

Продолжение восьмой главы:

Глава 8. Госпиталь

8.2.

На вокзале в Москве, едва Яков Францевич сошел на перрон, к нему подошел неплохо одетый человек в штатском, и, предъявив удостоверение, уточнил:
– Полковник Речницкий?
– Да, а в чем дело? – холодок беспокойства пробежал по спине. «Неужели опять арест? Но почему? Нет, арест был бы обставлен иначе…».
Вежливо, но не допускающим возражений тоном штатский проговорил:
– Прошу вас следовать за мной.
На привокзальной площади ожидала «эмка», и после недолгой поездки, прошедшей в полном молчании, она остановилась у большого особняка, каких немало можно увидеть в старой Москве. «Все-таки не Лубянка» – с некоторым, впрочем, не полным облегчением подумал Яков. Приключение-то еще не закончилось. Кивнув консьержу, сидевшему за входной дверью у столика с телефоном («выправка военная, а одет по гражданке» – автоматически зафиксировал Речницкий), штатский провел полковника на второй этаж.
– Здравствуйте, полковник!
– Здравия желаю!
Хозяин кабинета… Хотя кабинетом-то это помещение вряд ли можно было назвать. Письменный стол тут имелся, но маленький, и притулившийся у стеночки, а сама комната скорее напоминала о жилой квартире, а не о казенном заведении. Так вот, хозяин этой квартиры, сверкнув золотым шитьем погон, сразу взял быка за рога:
– Времени у нас мало. Вам еще предстоит явиться в наркомат за предписанием, согласно которому вы зачисляетесь в кадры 1-й Польской армии в СССР и направляетесь на трехмесячные курсы польского языка…
– Но я неплохо знаю польский! – вставил Яков Францевич.
– Не перебивайте! – строго оборвал его генерал. – Не в этом дело… К вам проявила интерес агентура Лондонского правительства поляков. И это хорошо, потому что открывает для нас определенные возможности. Сумеемм ли мы этими возможностями воспользоваться – во многом зависит от вас. Разумеется, на такую работу требуется добровольное согласие, – глянув на полковника со слегка ироничным прищуром, заключил хозяин не вполне обычной квартиры.
– Раз надо… – чуть дернул плечом Речницкий.
– Вот и хорошо, – обрадовался старший по званию. – Бумажки оформим после того, как вернетесь из наркомата, а сейчас должен предупредить: с этой минуты никаких контактов с сослуживцами, друзьями или родными. Учтите – для вашей семьи вы пока пропали без вести. Те, с кем нам предстоит сыграть игру, не должны напасть на ваш след раньше, чем нужно.
Яков Францевич поморщился:
– Без вести? Но это же лишает семью моего аттестата… – о том, какое впечатление подобная весть должна произвести на родных, он говорить не стал. Догадывался – бесполезно.
– Не беспокойтесь, о семье позаботятся, – бросил генерал.
Через три месяца, в начале мая, неподалеку от города Сумы, в районе формирования 1-й Польской армии в СССР, в марте сменившей свое наименование на «1-я армия Войска Польского», появился очередной откомандированный туда офицер, еще в форме Красной Армии. Полковника принял командующий армией, генерал дивизии Зигмунт Берлинг. Несмотря на хмурый, озабоченный вид, с вновь прибывшим офицером он заговорил довольно приветливо:
– Здравствуйте! Так вы и есть полковник Речницкий? Мне вас очень лестно отрекомендовали.
Tak est! Estem gwardii pulkownik Recznicki! – довольно чисто ответил по-польски Яков.
На лице Берлинга расправились морщины:
– Я смотрю, вы неплохо говорите по-польски. Это важно для наших солдат. Тем более, что вам предстоит немедленно приступить к формированию десантно-штурмовой бригады. Приказ о вашем назначении я подпишу сегодня.
(Автор в курсе, что такого соединения в Войске Польском не было).
– Но… Что это такое – десантно-штурмовая бригада? – Яков не мог скрыть своего недоумения. – Про десантные бригады я кое-что знаю…
Зигмунт Берлинг рассмеялся:
– Вы думаете, кто-то знает больше вас? – он картинно развел руками. – Это совершенно новый тип войск, который должен первым захватывать плацдармы, обеспечивая переброску главных сил, вести штурмовые действия в городах, действовать на острие атаки при штурме укрепленных полос и все в таком же роде, – и после короткой паузы он добавил:
– У нас уже есть три инструктора из воздушно-десантной бригады и еще один из ОМСБОН. Есть наставление по действиям штурмовых групп – ну, с ним вы, должно быть, знакомы. Есть полторы тысячи человек личного состава. Вот из этого вам и надо смастерить что-то такое… сильно вредное для немцев.
Прошло всего два с небольшим месяца и десантно-штурмовая бригада под командованием полковника Якуба Речницкого (будем теперь называть его так, на польский манер), с радостью покинув учебные лагеря, где всех нещадно гоняли до седьмого пота, уже форсировала Вислу в районе Варки. Немцы непрерывно контратаковали, бои шли с неослабевающим ожесточением, и никак не удавалось расширить плацдарм и соединиться с советскими войсками, прочно оседлавшими свой плацдарм у Магнушева. Впрочем, одной бригадой и не предполагалось решать эту задачу. Вот-вот должны были подойти подотставшие части польской армии, а до того надо было хотя бы просто продержаться.
(Опять оговорюсь: автору известен действительный ход боев на Магнушевском плацдарме).
Попытка подошедшей к переправе 1-й танковой бригады имени Героев Вестерплятте перебросить свои танки на западный берег потерпела неудачу – построенный советскими саперами деревянный мост был настолько сильно поврежден немецкими снарядами и близкими разрывами бомб, что не выдержал тяжести танков и развалился. Командир танкистов, генерал бригады Ян Межицан не знал, что ему сообщать полковнику Речницкому, люди которого гибли на плацдарме под все возрастающим давлением противника, подкрепленного танковыми частями. Подтянувшийся из тыла понтонный батальон всколыхнул было надежду. Но большие понтоны, способные выдержать вес танка, невозможно было подогнать к восточному берегу, изобиловавшему мелями – и в то же время глубокие промоины, перемежавшиеся с мелководьем, не давали возможности танкам преодолеть это пространство своим ходом.
Понтоны поменьше ценой многократных попыток все же удалось подвести к берегу и состыковать с большими понтонами в непрерывный мост. Первыми пошли легкие танки Т-70, но и под первым из них малый понтон быстро погрузился в воду, сел одним караем на мель, а другим накренился, уходя в промоину. Танк медленно, словно нехотя, сполз с понтона и по башню сел на дно…
Когда полковник Речницкий спустился с крутого западного берега к Висле, чтобы удостоверится, как идет переправа у танкистов, то он сначала не понял, что происходит. И лишь когда он подошел по понтонному мосту ближе к восточному берегу, уведенное потрясло его до глубины души. Сотни польских и советских солдат – пехотинцев, саперов, связистов, артиллеристов… – вместе со своими офицерами стояли кто по грудь, а кто и по горло в воде, и на своих руках и плечах держали понтоны, по которым легкие танки переправлялись через реку.
Вблизи ударили разрывы снарядов немецкой артиллерии, но никто не покинул своего места. В те недолгие секунды, когда наступал перерыв в обстреле, и когда стихал рев мотора очередного танка, идущего по переправе, можно было уловить отдаленный стук – это советский саперный батальон под покровом ночи спешно восстанавливал деревянный мост. Все понимали, что Т-34 по этим понтонам пройти не смогут.
Обстрел продолжался, но люди, стиснув зубы, стояли в речной воде, напрягая последние силы, чтобы принять на себя хотя бы часть тяжести переправляющихся танков. Осколки снарядов не щадили никого, и время от времени кто-нибудь из державших понтонный мост уходил под воду с головой – навсегда. А танки шли и шли, пока все четырнадцать Т-70 бригады не оказались на том берегу.
Эта ночь оставила глубокую зарубку в судьбе полковника Речницкого. Среди мокрых с ног до головы людей, выбиравшихся в предрассветных сумерках из Вислы, чтобы обогреться и обсушиться, его взгляд выхватил одну фигуру. Девушка-сержант с коричневыми петлицами полевой почты. И почему-то сразу возникло желание самому ее обсушить и обогреть.
– Як се называць, пенькна пани?
– Янка… Капрал Янина Лучак, пане пулковник!
Что в ней было, в этой простой маёнтковой девчонке, кроме красивой фигуры, приятного лица, немного испуганного и в то же время чуть-чуть игривого взгляда, да роскошной гривы мокрых и спутанных каштановых волос? Наверное, больше и ничего. Но Якову слишком остро захотелось простого женского тепла, чтобы он мог сейчас размышлять о чем-нибудь другом.

Отредактировано Запасной (05-02-2013 18:42:31)

Орлов Гай, спасибо.
Да-а, выложил аж три фрагмента - и всего один отзыв. Похоже, интерес катастрофически падает. Где-то у меня системные проблемы...